Прощай, красавица!

Натали грустно улыбается и гладит большим пальцем его скулу, а Баки берёт её руку в свою, переплетает пальцы и целует проклятый номер. Касается губами гладкой кожи снова и снова, не оставляя без внимания ни сантиметра. Девушка смеётся, неразборчиво повторяя, что ей щекотно, но в этот раз Барнс не хочет сдаваться. Она перекатывается на бок, опускается на подушку и, обхватив его лицо ладонями, притягивает к себе.

— Мне нужно собираться на работу, — говорит Натали, гладя его шею.

— На которую? — усмехается Баки, вскинув брови. — Кто ты сегодня, Натали Райт? Шпионка или певица?

Натали не меняется в лице, всем видом показывая, что её это ничуть не задело.

— Во-первых, не шпионка, а разведчица, — говорит она серьёзным тоном, при этом чуть приподняв уголки губ. — А во-вторых, у меня всего одна работа: я служу своей стране.

Рай существует. Но длится он, к сожалению, недолго: лишь до тех пор, пока не кончается выписанная на два дня увольнительная. Баки возвращается в штаб для подготовки плана следующей операции, а ещё спустя день выясняется, что в МИ5 завёлся шпион.

Филлипс сообщает об этом дежурным тоном, но с полными злости глазами. Подходит к их столу с разложенными на нём картами, смотрит несколько минут, а потом говорит всё как на духу, и Дернир едва не роняет сигарету. Фэлсворт чуть не садится мимо стула, Гейб Джонс просто смотрит удивлённо, отрывая глаза от карты. Стив в лице почти не меняется, но Баки хорошо знает это выражение тревоги с единственной глубокой складкой между нахмуренных бровей и понимает, что он тоже обеспокоен. Признаться, его сердце тоже пропустило пару ударов, ведь если кто-то сливает их планы немцам, любая операция может стать последней — они попадут в засаду, из которой попросту будет не выбраться.

— Давайте ограничим круг, — предлагает Морита, когда Филлипс уходит со словами «найдите крота». — Кому мы точно можем доверять, кроме сидящих за этим столом?

Дернир и Гейб Джонс переглядываются. Фэлсворт говорит что-то, начинает перечислять фамилии, загибая пальцы, а Баки смотрит на них, надеясь лишь на то, что они найдут предателя до того, как тот успеет слить Гидре их планы.

========== Глава шестая ==========

Цветок же этот – кровь партизана,

О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!

Цветок же этот – кровь партизана,

Что за свободу храбро пал.

Когда Баки поднимается на третий этаж и подходит к двери восьмой квартиры, она оказывается незаперта, будто бы специально для него. Наверное, так и есть.

Он снимает мокрое от капель дождя пальто, вешает его при входе и захлопывает дверь изнутри. Где-то в гостиной слышится негромкий смех Натали. Баки, уже улыбаясь, идёт на звук её голоса и застаёт девушку за столом с телефонной трубкой в руке. Она сидит на стуле, вытянув ноги на втором, и щебечет с кем-то самым милым голоском, на который только способна. Поверх кружевного белого комплекта белья накинут лишь распахнутый шёлковый халат с цветочной вышивкой — вещь явно дорогая и однозначно подаренная, ведь в Лондоне такую роскошь в военное время не купишь.

Баки скользит по нему взглядом и задумывается лишь на секунду, ведь мысль о том, как было бы хорошо прямо сейчас его с неё снять, затмевает предыдущую.

— Нет-нет, мистер Аарен, сэр, я совершенно точно знаю, о чём говорю, — произносит она, улыбаясь в трубку. — Я бы не стала просить Вас, не будь я в ней уверена.

Бледная кожа Натали кажется перламутровой в тусклом свете предзакатного солнца. Сигаретный дым, что она выпускает губами, слушая ответ таинственного собеседника на том конце линии, окутывает красивое лицо и уложенные рыжие кудри, как будто она героиня нуарного фильма.

Баки мимолётно злится на некого мистера Аарена, с которым Натали так мило общается, но она поднимает изумрудные глаза, и это тут же проходит.

— Мария — чудесная певица, сэр, — говорит она в трубку, подзывая Барнса жестом. — Настоящий талант. Бутон, которому ещё предстоит раскрыться. Вы поступите правильно, если позволите этому произойти на Вашей сцене.

Он подходит к ней тихо, жадно рассматривая гибкое тело с оставленными им следами ночной любви. Взгляд цепляется за россыпь полупрозрачных сиреневых отметин на ключице, и Баки, подцепив край шёлкового халата, стягивает его с хрупкого плечика, припадая к нему губами.

— Мы живём в век перемен, друг мой, цвет её кожи не имеет никакого значения! Поверьте мне, никто и не посмотрит на это, услышав её чудесный голос.

Поцелуи один за другим обжигают тонкую кожу, и Натали прикрывает глаза, запрокидывая голову назад. Тушит сигарету о пепельницу и свободной рукой обхватывает шею Баки, притягивая ближе к себе.

— Вы бы сделали мне этим большое одолжение, друг мой, — на выдохе говорит Натали, едва сдерживая тихий стон наслаждения. — Взамен я обещаю прийти на её дебют и привести своих друзей. Да? Спасибо Вам, мистер Аарен! Спасибо, друг мой, отныне я Ваша должница!

Натали, широко улыбаясь, вешает трубку. Вскакивает со стула и, обхватив Барнса за плечи обеими руками, запрыгивает на него, звонко смеясь. Баки подхватывает её под бёдра и тянется за долгожданным поцелуем, но вдруг останавливается в сантиметре.

— Кто такой мистер Аарен? — спрашивает он, изогнув бровь.

Крепче обхватив его пояс ногами, Натали ухмыляется и целует его в уголок губ.

— Владелец джаз-бара, в котором я пела раньше, — шепчет она и целует его ещё раз чуть выше. — Он не хотел брать на работу певицу, — мягкие губы перемещаются к скуле, — потому что она темнокожая американка. — Ещё поцелуй, уже почти на уровне уха. — Я сейчас звонила, чтобы попросить за неё, — кончик её носа ведёт вдоль линии роста волос, вдыхая терпкий запах одеколона, — и он согласился. Но теперь тебе и ребятам придётся идти со мной завтра вечером.

— В Лондоне плохо относятся к темнокожим американкам? — спрашивает Баки, гладя её поясницу под шёлком халата.

— Хуже, чем к белым британкам, но меня не волнует цвет её кожи. Так ты пойдёшь со мной?

Натали поднимает голову и смотрит своим изумрудным взглядом ему прямо в глаза. Смотрит так, что сказать «нет» в этот момент попросту невозможно, да Баки и не хочет. Он притягивает её к себе, целует наконец мягкие розовые губы, и, отстранившись, смотрит ещё несколько секунд.

— Ты же знаешь, я за тобой куда угодно, — выдыхает он, и Натали смеётся, крепко его обнимая.

— У меня есть кое-что для тебя. — Спрыгнув на пол, она заговорщически улыбается, играя бровями. — Я сейчас принесу. Достань проигрыватель из шкафа.

Взмахнув огненными волосами, она убегает в сторону спальни, а Баки, проводив взглядом развивающийся шёлк халата, открывает указанную дверцу. Осторожно достаёт чистенький Denon, скорее всего, тридцать восьмого-девятого года, откидывает крышку и внимательно рассматривает, вспоминая, как когда-то ещё юнцом копил деньги на такой.

Баки наклоняется к нижней полке за пластинками, но его взгляд привлекает небольшая шкатулка из дерева в углу. Слишком большая, чтобы хранить в ней иглы для проигрывателя, и слишком красиво расписанная, чтобы пылиться просто так. Барнс достаёт её, заинтересованно вертит в руках. Хочет спросить Натали, но она до сих пор что-то ищет в спальне, и он решает открыть. Внутри оказывается стопка документов. Сердце Барнса пропускает несколько ударов подряд, и он, отставив шкатулку, берёт в руки паспорт. Немецкий.

С фотографии на него смотрит девушка, удивительно похожая на Натали, только со светлыми волосами. Рядом значится «Ульрике Цоллер». Глаза пробегают по остальной информации: дата и место рождения, регистрация. Больше всего по живому режет графа «гражданство» — в ней чёрным по белому написано «Германия».

Дальше лежат водительские права на то же имя, ещё какие-то бумаги, заполненные по-немецки. Баки не понимает ни слова, кроме кое-где повторяющегося имени, и пытается убедить себя, что это не она. Просто смутно похожая девушка, чьи документы каким-то образом оказались тут, в этой квартире, спрятанными в ящике с виниловыми пластинками, но всё это звучит гораздо менее правдоподобно, чем очевидная мысль: Натали — шпионка, которую ищет Филлипс и всё руководство МИ5.