Уорхол

В отличие от Вархолов, Завацкие были говорливой, эмоциональной и творческой семьей, не многим богаче других деревенских. Ребенком Юлия беспрестанно напевала, смеялась и болтала. Они с Марией пели в унисон. Хотели стать знаменитыми певицами и разъезжать в сезон по округе, выступая с цыганским цирком. Она намекала на роман с одним из цыган. Когда была молодой, «мое тело как магнит притягивало только хороших мужчин», – говорила она, довольно посмеиваясь. Завацкие были людьми мелодраматического склада и зацикливались на своих несчастьях, пересказывая их словно библейские сюжеты. Почти все дочери в итоге стали алкоголичками.

От Вархолов Энди взял неуемный драйв, воздержанность, напористость и расчетливость в деньгах. От Завацких унаследовал расположенность к слезам, страсть к актерству, веру в судьбу и магическое, интерес к смерти и катастрофам и умение мифологизировать все, что бы с ним ни случалось. Его предки нередко страдали из-за своего характера, но Энди научился получать от него пользу.

Юлия выросла в самую красивую и цветущую из дочерей Завацких. Она была одаренным художником, работающим в народной манере, увлекалась созданием небольших скульптур и рисованием орнаментов на домашней утвари. В 1909 году, когда ей было шестнадцать, отец объявил, что пора замуж, чтобы ему больше не пришлось ее кормить. В тот год его старший сын, Джон, женился в Линдоре, а его свидетелем на свадьбе стал Андрей Вархола. Когда сразу после возвращения в Микову в 1909 году Андрей познакомился с Юлией в доме ее родителей, он был привлекательным девятнадцатилетним почти американцем. Вся голова в светлых коротко стриженных кудрях, а лицо чисто выбрито. Он был таким романтическим героем для деревенских, потому что уехал в Америку, а потом вернулся с подарками, а слава о нем шла как о работящем, набожном, достойном человеке. Если верить Юлии, «он вернулся в деревню, а каждая девушка его хотеть. Отцы обещать ему много денег, много земли, если женится на их дочери. Он не хочет. Он хочет меня».

Юлия была миниатюрной, худенькой девушкой, ростом не больше 157 сантиметров, с длинными золотистыми волосами, высокими скулами и очаровательной улыбкой. Она была мечтательницей с отличным чувством юмора, а Андрей был угрюмым; она любила поговорить, а Андрей был молчуном.

«Я ничего не знала, – говорила Юлия. – Он хочет меня, но я его не хотеть. Я о мужчинах не думать. Мои мать и отец говорить „полюби, полюби его“. Я бояться». Когда она отказалась выходить замуж за Андрея, отец избил ее. Коль продолжала отнекиваться, позвал деревенского священника. «Священник – о, замечательный священник – приходить. „Вот Энди, – говорит, – очень хороший парень. Выходи за него“. Я плакать. Я не знать. Энди опять приходит. Он приносит сладости, замечательные сладости. Вот за эти сладости я за него и выходить».

Надев традиционный народный костюм в очередной раз, на свадьбу, с лентами на широкополой шляпе, Андрей проплясал и прогулял полтора дня с Завацкими, а потом столько же с Вархолами под одобрительные улыбки родни.

Пара следующие три года провела в Микове, под одной крышей с Вархолами, работая на их полях. В 1912 году, с началом Первой Балканской войны, Андрей решил вернуться в Питтсбург, чтобы избежать призыва в армию императора Франца Иосифа, где ему вскоре пришлось бы воевать против собственного народа с российской стороны границы. Юлия была беременна и осталась со своей пожилой матерью и двумя младшими сестрами, Эллой и Эвой. Их отец умер, а остальные дети уехали в Америку. Андрей обещал прислать денег, чтобы Юлия приехала к нему, как только получится. Их разлука продлилась девять лет.

Жизнь с Вархолами и так была не сахар, а с отъездом Андрея стала еще сложнее. Те сетовали, что им приходится содержать Юлию, и заставляли ее работать по двенадцать часов в день, чтобы оплатить свое проживание. Как она сказала, «когда муж уезжает, все плохо».

В тот год случилось первое серьезное горе в ее жизни. В начале 1913 года она родила девочку, Юстину. Зима стояла необыкновенно холодная, и вся семья спала на большой каменной печи в доме. Младенец подхватил простуду и мучился судорогами, а докторов поблизости не было. Вархолы настояли, чтобы Юлия продолжала ходить с ними работать. Однажды вернувшись, она обнаружила свою полуторамесячную дочь мертвой. Говорила, это лишило ее рассудка. Раскрыла настежь окно и заголосила в ночи: «Мой малыш мертвый! Умер малыш мой! Моя девочка!»

Вскоре после случившегося Юлия обратилась в Красный Крест, чтобы узнать, какова судьба ее брата Юрко, и ей сказали, что он погиб. Она вернулась в деревню и передала это матери. Через месяц та умерла от разбитого сердца, а Юлия осталась в ответе за Эллу и Эву шести и девяти лет.

Той весной урожай пропал, и перед жителями Миковы встала угроза голода. Старая вдова из деревни пожалела Юлию и взяла на себя заботу об Элле и Эве в течение дня, пока Юлия трудилась. Они сидели на картошке и хлебе месяцы напролет и чуть не умерли от голода. Осенью Юлия получила письмо от Юрко, объяснявшее, что о его смерти сообщили потому, что он обменялся формой с убитым и забыл свое удостоверение в кармане мертвеца. Говорил, что совершил ужасную ошибку.

Тут началась Первая мировая война. Отрезанная от Андрея, фактически беззащитная в Микове и отвечающая за жизнь своих младших сестер, Юлия потонула в невзгодах.

Ожесточенная война, разразившаяся в Карпатах с 1914 по 1916 год, была битвой народов в той же степени, что и расправой среди местных. Давнишняя глубокая вражда, основанная на принимаемых близко к сердцу религиозных и классовых различиях, вспыхнула с особой жестокостью, и земля была разорена. Дом Юлии сожгли, и она потеряла все имущество. Особенно горевала она из-за потери альбома с фотографиями собственной свадьбы.

Сообщили, что брат Андрея, Георг, погиб в трясине при форсировании его отрядом реки. В соседней деревне глав тридцати шести семей собрали и расстреляли. Насколько Юлии было известно, русские были не лучше немцев, а поляки еще хуже. Ее знание окрестностей спасало им жизнь. Когда бы ее ни предупреждали о приближении солдат, она сажала сестер и вдову в лошадиную повозку и уезжала в лес, где они таились целыми сутками. Эти отъезды зачастую происходили посреди ночи, в снег и дождь. Пока добирались, юбка Юлии порой промерзала насквозь.

Андрей начал работать в строительной сфере. После войны он попадается на глаза лишь однажды, когда его брат Йозеф возвращается со службы. Чтобы отпраздновать, они пошли на свадьбу, напились и ввязались в драку, где их обоих серьезно порезали бритвами. Этим можно в некоторой степени объяснить его трезвый образ жизни впоследствии. В ту пору он определенно хотел-таки, чтобы Юлия приехала к нему в США, потому что в начале 1919 года раз пять отсылал ей необходимую для поездки сумму, по крайней мере, утверждал так, но ни одно из писем с деньгами она так и не получила. Неизвестно, пытался ли он отправить ей что-то в предыдущие семь лет своего отсутствия.

В 1921 году, пока эпидемия гриппа продолжала выкашивать население Карпат и незадолго до того, как Соединенные Штаты наложили запрет на иммиграцию из Восточной Европы, Юлия Вархола взяла в долг у священника сто шестьдесят долларов и отправилась на поиски мужа в Питтсбург: верхом, в повозке, на поезде и корабле.

Рабы Питтсбурга

1932–1944

Думаю, молитва помогала ему в трудные времена, а религия сформировала его характер.

Все трое сыновей вспоминали Юлию как «замечательную мать», и нет сомнений в том, что дома она их баловала. Хорошо готовила, хотя порой им и приходилось обходиться томатным супом из банки кетчупа Heinz, воды, соли и перца. Тем не менее в целом она не была знакома с деталями их жизни вне дома и отказывалась изучать английский. Ее голова была занята религией, призраком погибшей дочери и воспоминаниями о войне. Она мало что знала о том, что на самом деле происходит с Энди.