Уорхол

Среди позировавших ему регулярно был Роберт Флейшер. Флейшер, выделявшийся кустистыми рыжими усами элегантный персонаж, закупал канцелярские товары для универмага Bergdorf Goodman и подрабатывал моделью. Его познакомила с Уорхолом Элейн Бауманн еще в квартире на Манхэттен-авеню. Впоследствии Флейшер заказал Энди рисунки бабочек для оформления канцелярского отдела Bergdorf Goodman, что оказалось обескураживающе сложным для Энди, который, кажется, был не в состоянии аккуратно выровнять ацетатные листы, разделявшие цвета. Пусть впоследствии это и станет его отличительной чертой, пока она вызывала лишь раздражение и требовала корректировки перед печатью. Так или иначе, эта пара подружилась.

Поначалу, как и многие другие, Флейшер испытывал «огромное желание защитить это бедного наивного сиротинушку, который бы иначе пропал в большом городе», но затем понял, что Энди использовал свою беззащитную позицию, чтобы манипулировать людьми, особенно после того, как принялся рисовать целую серию подчеркнуто непристойных портретов Флейшера и его любовника, словно проверяя, до чего ему позволялось дойти, и заодно прощупывая границы их дружбы. «Энди несколько раз рисовал нас за этим делом, – рассказывал Флейшер историку искусства Патрику Смиту. – Энди очень возбуждался. Присоединяться не присоединялся, но смотреть любил. Ему нравилось рисовать меня обнаженным и видеть меня с эрекцией, но он никогда до меня не дотрагивался, да я, наверное, никогда и не вел себя так, чтобы он мог себе это позволить или решил, что я в физическом смысле им интересуюсь, потому что я не интересовался. Как-то он сказал, что так возбудился, видя мужчин с эрекцией, что сам мог дойти до оргазма. И тогда начал раздеваться: „Ничего, если я в трусах порисую?“ И порисовал».

В собственной странной манере Энди стал раскрываться. Если в Техе какая-то часть его натуры наслаждалась, шокируя однокурсников, это и в сравнение никакое не шло с тем, что он учудил на вечеринке у Балкомба Грина в Питтсбурге. «Там была стайка студентов, – вспоминал Перри Дэвис, – а он зашел и говорит: „Так, раздеваются все, у меня с собой альбом“». Роберт Флейшер рассказал Патрику Смиту, что, когда коммуна с Манхэттен-авеню разъезжалась, родители Элейн Бауманн устроили у себя Хеллоуин, куда должен был прийти и Уорхол в компании нескольких бывших соседей:

Время все шло и шло, и тут вдруг в полночь – они сделали так сознательно для эффектного появления – звонят в дверь, а потом заваливаются, за руки, у каждого на шее огромная вырезанная ромашка, и гирлянды несут, словно на школьном выпускном. Они пришли с ромашкой – а так в те времена групповухи назывались. Все просто попадали в истерике.

Их хохот для Флейшера был унизительным. Может, по идее Энди это и была шутка, тот же почувствовал себя выставленным на посмешище.

Пока Энди жил один, у него появились весьма доверительные отношения с телефоном, которого впоследствии он называл своим лучшим другом. Телефон стал не только его связующей линией жизни с финансовыми и арт-директорами, но и волшебной машиной, позволявшей вести более интимные разговоры, чем он смог бы лично. Из-за того, что Энди боялся спать один, но не мог делить постель с кем-либо, телефон был его идеальным компаньоном и в кровати. Клаубер, который тогда с ума сходил по юноше с именем Фрэнсис Хьюз, уже ждал от Энди регулярного звонка среди ночи с расспросами о произошедшем накануне.

Это был большой опосредованный роман Энди. Парень уходил около двух ночи, я тут же обсуждал с Энди случившееся. Ему нужны были все детали, ну, я и рассказывал. Прослушивание этих историй делало его счастливым: «Еще рассказывай, рассказывай еще». Он был настоящим вуайеристом и из тех людей, которые наслаждаются замещением собственных впечатлений чужими. Потом я познакомил его со своей второй настоящей любовью, Ральфом Томасом Уордом (Корки), и, кажется, Энди в Корки влюбился.

Уорд жил на Юнион-сквер с мужчиной постарше, Аланом Россом Макдугалом (Дуги), секретарем Айседоры Дункан. Высокий, гибкий, талантливый поэт и художник с кудрявыми темными волосами, много пьющий и достаточно безбашенный. Уорд был эдаким романтическим героем для своих товарищей, но только на Рождество 1951 года Клаубер заметил, что Энди на него стал западать. На то Рождество они втроем, в компании молодого человека по имени Чарльз, пошли на какой-то французский фильм. После чего нашли елку и потащили ее на квартиру к Клауберу, где стали отмечать, танцуя в гостиной.

Клаубер живо помнил эту сцену:

Я стянул брюки, и мы с Ральфом начали лихо вальсировать и врезались в стол, а когда я поднялся, у меня в боку была здоровая рана, мы позвонили в скорую, что подразумевало, что и копы приедут. Энди от осознания этого факта стало дурно, и он смылся оттуда. Просто в ужасе был. Конечно же, для копов было очевидно, что вечеринка гейская, и они подозревали, что меня пырнули.

По словам Уорда, «копы вели себя грубо, хотя один из них и был весьма ничего». Тем не менее никаких обвинений предъявлено не было, и Джордж, Ральф и Чарльз сели в скорую и полицейскую машины. Энди наблюдал из арки здания через дорогу, как эскорт двинулся в больницу. Он не осмелился оказаться замешанным в подобное, но должен был знать, чем дело кончится. Для Джорджа это был знак, что Энди уже был сильно влюблен в Ральфа.

Хотя раньше он был вполне удовлетворен своими вуайеристскими забавами, с Ральфом Энди повел себя чуть более прямолинейно. В последующие недели он написал ему кучу любовных записок, но Ральф отверг его робкие заигрывания. «У Энди со мной был роман, – вспоминал он. – Я же никогда им не интересовался». Но все же последовала достаточно близкая дружба, такая, чтобы другие гадали, не любовники ли они. И теперь Клаубер был третьим лишним.

Ранней весной 1952 года Уорд и Уорхол стали работать вместе над серией рукописных книжек. Это был первый из многих раз, когда Энди стал поддерживать роман сотрудничеством в каком-либо деле. Первая, A is an Alphabet, состояла из двадцати шести рисунков Уорхола, набросков лиц и тел с нескладными подписями Корки. Love is a Pink Cake была любопытнее, составленная из двенадцати уорхоловских иллюстраций к знаменитым историям любви в компании со стишками Уорда, как то: «Мавр в Венеции дал маху, Задушив свою деваху». Третья книга, There was snow in the street, содержала блоттированные изображения, по большей части детей, и была напечатана годами позже. Эмоции, положенные в основу проекта, были очевидны, и книги стали прекрасными рекламными образцами для рассылки арт-директорам и прочим клиентам Энди. «Стиль рекламных материалов Энди был таким узнаваемым, настолько в его видении и манере, что они действительно поспособствовали его признанию, – вспоминал Клаубер. – Люди их стали коллекционировать и с нетерпением ждали новых. Зайдешь в какое-нибудь рекламное агентство, а там наверняка что-то лежит от Энди Уорхола».

Какая бы близость ни была между Энди и Ральфом, она в течение следующего года перестала существовать. Как обнаружил Уорд, поддерживать близкую дружбу с Энди было тяжело, потому что тот был настолько нуждающимся во внимании и чересчур легко ранимым. Ральф еще и посматривал свысока на увлечение Энди работой и получением дохода.

«Энди все делал ради денег, – утверждал Уорд. – Его основной целью было научиться работать быстрее».

Клаубер прокомментировал: «Было определенное недовольство среди тогдашних знакомых Энди. Филип с Дороти Перстайн тоже оказались несколько разочарованы, но Ральф был особенно презрителен по отношению к провинциализму Энди в вопросах саморекламы и раскрутки. И, думаю, Энди на Ральфа был обижен. Тут и сомнений нет».

Странная парочка

1952–1954

Как-то вечером в квартиру, где я жил, заявилась мама с парой чемоданов и пакетов и объявила, что она покинула Пенсильванию навсегда, чтобы «остаться жить с ее Энди». Я сказал ей: «О’кей, оставайся, но только до тех пор, пока я сигнализацию не поставлю».