Страница 14 из 18
Гражданские права, свободы и принципы европейской политической культуры не могли в регионе заработать в полную силу. Тем не менее общество было трансформировано и политическая ситуация уже была иной. Изменения в сторону свободы были восприняты в первую очередь молодежью, ставшей активным, в том числе опосредованным, драйвером политических изменений.
Однако относительно демократический режим нередко трансформировался в однопартийный или вообще в беспартийную военную диктатуру[95]. Иные функционирующие ассоциации (сельскохозяйственные, женские, промышленные и т. п.) либо привлекались на сторону правящего режима, либо, в случае их оппозиционности гегемонии единственной правящей партии, объявлялись предателями национальных интересов. Для режима, как правило пришедшего к власти путем военного переворота, апеллирование к национальным интересам было одним из инструментов сохранения у власти.
Одновременно даже самые прогрессивные и светские руководители арабских стран в поисках легитимности своего правления не могли себе позволить игнорировать ислам и не учитывать интересы исламизированных слоев населения в процессе формирования социальной базы поддержки своей власти. На институциональном уровне это выражалось в том, что практически во всех действующих сегодня арабских конституциях ислам провозглашался государственной религией, а ряд положений шариата рассматривался как источник права. Несмотря на непримиримую борьбу, которую арабские правители вели с исламской оппозицией, они, как правило, не хотели рисковать и не трогали религиозные учреждения (мечети, медресе и т. п.), в отличие от институтов светских политических оппозиционных движений, которые подвергались полному разгрому в случае прямого столкновения с властью. Устранив угрозу выступления наиболее радикальных отрядов исламского движения, власти обычно не покушались на остальную, куда большую часть финансовой и экономической инфраструктуры исламских институтов общества, их печатные издания, собственность, кадры. Наоборот, они зачастую поощряли их развитие и расширение, нередко за государственный счет в обмен на лояльность властям и легитимацию правящего режима[96].
Важным способом сохранения власти являлся контроль над возникновением возможной оппозиции в среде военных[97]. Гражданская и военная элита объединялись на базе общих интересов и начинали действовать в рамках сохранения статус-кво, как правило – однопартийного режима. Таким образом, военные ресурсы были полностью в распоряжении правящего режима и использовались в случае необходимости проведения репрессивных мер в отношении оппозиционных общественных сил.
Что касается стран Персидского залива, то здесь превалировал семейный (патриархальный) уклад. Навязываемая англичанами капиталистическая модель хотя и вызвала сопротивление со стороны некоторых династий, но нашла своих сторонников среди глав местных кланов. Своей лояльностью они заслужили право прийти к власти при поддержке и полном покровительстве Великобритании[98]. В результате возникли государства, правящие династии которых вплоть до наших дней контролируют страны Персидского залива.
Если племенные вожди стран Персидского залива зависели от торговли как источника основного дохода, то главы племен в Саудовской Аравии находились в такой же зависимости, только от пилигримов. Возникновение Саудовской Аравии стало возможным благодаря симбиозу религии и территории под управлением вождя племени[99].
Семейное правление Ибн Сауда, характеризуемое персонализированной властью, отсутствием политических партий, профсоюзов или подобных им организаций, королевские режимы Марокко и Иордании, эмираты залива по сути не отличались от упомянутых однопартийных режимов в Тунисе, Алжире и Египте в 1950–1970-х гг. При этом они пользовались различными инструментами для сохранения своих режимов в условиях отсутствия следственной связи между экономической либерализацией и демократией.
В однопартийных режимах, как правило, прибегали к мифу о «национальной безопасности», к которому добавлялась активность спецслужб, в частности разведки («мухабарат»), пристально следившей за интеллектуальным сообществом, профессиональными организациями, прессой. Особенно явно это проявлялось в Египте, Ираке, Сирии, Алжире, Тунисе в 1980-х гг.[100] В эмиратах и монархиях Персидского залива безопасность режимов держится на мифе о знатности происхождения королевской семьи от пророка Мухаммеда (королевские династии Марокко и Иордании) и об их доблестных деяниях. Помимо этого, последние смогли разработать четкий механизм наследования престола, что свело к минимуму внутрисемейные распри по вопросу преемственности власти. Положение режимов укреплялось за счет того, что им удавалось заключить союзы с основными традиционными элементами в обществе (крупными племенами), которые неохотно шли на создание современных горизонтальных ассоциаций, таких как политические партии, профессиональные союзы и пр.
С началом бума нефтедобычи в 1970-х годах эти правящие семьи (за исключением Хашемитов в Иордании и Алауитов в Марокко) получили дополнительный источник поддержки своих режимов. Нефтедоллары позволили им купить лояльность своих граждан путем предоставления им всех необходимых товаров и социальных услуг, финансируемых из государственного бюджета (образование, здравоохранение, безопасность, социальная защита и пр.) без увеличения налогового бремени. В то время как демократия зиждется как раз на выстраивании финансово-бюджетного взаимодействия, подразумевающего возможность представительства интересов различных социальных слоев общества в обмен на выполнения налоговых обязательств. В нефтедобывающих же странах бюджет превратился в одну расходную статью по выполнению перед населением определенных обещаний. Таким образом, страны Залива сформировались как государства, живущие за счет одного единственного ресурса – нефти. Основной экономической функцией руководства является распределение поступающих в его распоряжение доходов, образованных за счет сдачи в аренду территорий иностранным производителям. До тех пор пока такая политика обеспечивает экономическое процветание населения, вопросы демократии и доступа граждан к политической власти остаются нерешенными и не слишком актуальными.
Учитывая, что на Востоке государство никогда не было выразителем интересов общества, неудивительно, что заимствование европейских политических и правовых стандартов, сыгравшее роль в процессе трансформации традиционного Востока, не привело к превращению восточного государства в европейское. Перемены в экономике не только существенно отставали от трансформации в сфере политики либо права, но и требовали все большей вовлеченности государства, все большего участия его в системе трансформирующихся политических, экономических и социальных отношений[101].
Вышесказанное вовсе не отменяет того факта, что после деколонизации либо обретения политической независимости, произошло ограничение характерного для традиционной структуры всесилия власти, типичной для недавнего прошлого абсолютной безнаказанности, произвола администрации на местах. Хотя многие элементы традиционного общества: коррупция, непотизм, бюрократизм, семейно-клановые и патронажно-клиентские связи, опора на земляков-соплеменников в ущерб всем остальным – утвердились в виде новых форм существования либо адаптировались к переменам. Однако степень всесилия власти и произвола на местах уже отличалась от прежней даже в условиях военных диктатур.
Другим последствием колониального периода истории арабского мира явилось то, что связь арабского государства с колониальными властями отрицательно повлияла на его взаимоотношение с народом. Традиционные общества арабского Ближнего Востока с их религиозной легитимацией власти монарха не всегда воспринимали однозначно современное арабское государство как центральную власть, монополизирующую право на создание обязательных к исполнению законов на подконтрольной ей территории. Поэтому государство переживает кризис легитимности вовсе не по причине его чуждого характера политической региональной традиции, а в силу своего, как правило, колониального опыта[102].
95
Например, (помимо упомянутых выше партии БААС в Сирии и Ираке, а также Национально-освободительного фронта в Алжире) Арабский социалистический союз Египта – правящая и единственная легальная партия в 1962–1978 гг.; партия Нео-Дестур в Тунисе, сформированная в 1934 г. Х. Бургибой на базе Дестура, созвала в 1946 г. Национальный конгресс и приняла Декларацию независимости, в 1964 г. партия переименована в Социалистическую Дестурианскую партию.
96
Ахмедов В. М. Политические императивы взаимодействия арабского национализма и исламизма на Ближнем Востоке. URL: http://www.iimes.ru/rus/ stat/2007/28-06-07a.htm (дата обращения: 07.08.2013).
97
Эхтешами Э. В., Мэрфи Э. С. Трансформация корпоративистского государства на Ближнем Востоке // Сёрд Ворлд Квортэли. 1996. Т. 17, № 4. С. 753–755.
98
Ан-Накиб Х. Х. Общество и государство в заливе и на Аравийском полуострове. Бейрут: Аль-вахда аль-арабийа, 1989. С.47–64 (на араб. яз.).
99
До рождения основателя Саудовской Аравии Абдель-Азиза ибн-Сауда в 1882 г. территория находилась под контролем клана Рашидов, главного соперника саудовцев, которые были ослаблены в начале XIX в. в результате распада их главного союзника – ваххабитского движения, основанного Мухаммадом ибн Абд аль-Ваххабом. Между Саудом и Ваххабом был заключен союз в 1744 г., что считается датой основания Дирийского эмирата, ставшего первым саудовским государством. В 1906 г. ибн Сауд одерживает победу над кланом Рашидов, убрав последнюю преграду на пути строительства своего королевства. Его военные победы сочетались с успешной ролью религиозного лидера, что позволило ему завоевать лояльность других племен и распространить свое влияние на всю Саудовскую Аравию к 1934 г. (см.: Васильев Л. С. История Востока).
100
Корани Б., Нобле П., Брайнен Р. Многоликость национальной безопасности в арабском мире. Хаундмиллс: Макмиллан Пресс, 1993. С. 270–273.
101
Васильев Л. С. История Востока.
102
Migdal J. S. Strong Societies and Weak States: State-Society Relations and State Capabilities in the Third World. Princeton (N. J.): Princeton University Press, 1988. Р. 36–37.