Страница 12 из 18
Раздробленность политического движения арабов на мелкие, часто конкурирующие между собой организации ослабляла его. Осознавая это в Париже было провозглашено о создании Общества арабского возрождения, требующего предоставления арабам широких политических прав и доступа к власти как в арабских провинциях, так и в правительстве империи, наделения арабского языка статусом второго государственного в арабских вилайетах, возможности прохождения рекрутами воинской службы по месту жительства, в привычной среде. Однако общая ориентация на сохранение союза с Османской империей, которая уже клонилась к закату, заведомо была бесперспективной. Именно поэтому общество стало лишь очередным звеном в ряду других османистско-юнионистских организаций[72].
И только Великое арабское восстание 1916 г., в ходе которого арабы открыто с оружием в руках выступили против Османского господства за создание собственной арабской империи, явилось переломным моментом в процессе эволюции идей арабского единства. Определенное доминирование светского направления в арабском национальном движении после Первой мировой войны было во многом связано с тем обстоятельством, что основу его последующего развития формировали в период Ан-Нахды (арабского культурно-просветительского движения) преимущественно арабы-христиане азиатских провинций Османской империи, которые были особенно подвержены влиянию европейских идей секулярного национализма. В своих теоретических изысканиях и подходах к определению панарабизма они делали особый упор на общность арабского языка, культуры и истории и исходили из того, что нация объединяет людей в рамках политической и гражданской, а не религиозной общности. К тому же они плохо представляли себе, как в условиях многоконфессионального арабского общества можно достигнуть арабского единства исключительно на базе ислама[73].
Однако в районах Арабского Магриба идеология арабского национализма формировалась в основном на базе идей исламской солидарности, что было связано с традициями и характером движущих сил национально-освободительной борьбы в этом регионе, которая проходила под знаменем ислама. Но уже к концу 30-х – началу 40-х гг. XX в. и в районах Арабского Востока исламская составляющая арабского национального движения стала заметно усиливаться. Во многом это было связано с чувством глубокого разочарования значительной части либеральных светских арабских сил «цивилизаторской» миссией секулярного и просвещенного Запада.
Таким образом, на Ближнем и Среднем Востоке на месте многонациональной империи была предпринята попытка перехода от этнокультурного многообразия в рамках Османской империи к классическому национальному государству (в виде Турецкой республики)[74].
Помимо Ататюрка, формировавшего турецкий национализм, колониальные державы также были заинтересованы в формировании новой географической, экономической и политической реальности на подмандатных территориях в соответствии с их интересами и представлениями о реальном положении дел в регионе[75]. Метрополиям необходимо было если и не уничтожить, то максимально ослабить панарабские устремления и заменить их идеями национального государства, хотя и по западноевропейскому образцу.
В итоге современные арабские государства явились своего рода результатом двух взаимозависимых переменных: распада Оттоманской империи и установления западной колониальной гегемонии в регионе. Помимо границ, одним из значимых последствий колониального этапа в развитии Ближневосточного региона стала попытка большей части арабских стран (Египта, Алжира, Туниса, Ирака, Сирии, где в период с 1950-х по 1970-е гг. националистические лидеры устранили от власти традиционных племенных шейхов и полуаристократические общественные классы[76]) искоренить политическое наследие колониального периода, провести социально-экономические реформы[77].
При этом у метрополий заимствовался стандарт дальнейшего развития – как правило, еврокапиталистический, альтернативой которому выступала марксистско-социалистическая модель в ее сталинской модификации (боровшаяся как раз против того, что было чуждым традиционному арабскому миру и требовало от него болезненной структурной ломки). «Сталинская и еврокапиталистическая модели развития явились полюсами широкого диапазона возможного выбора пути для постколониальных стран. Между этими полюсами находились направления промежуточного характера»[78].
Влияние СССР на Ближневосточный регион по идее должен был привести к тому, что тоталитарные принципы марксистского социализма укоренятся в политической системе «подопечных» государств. Но на практике (что в насеровском Египте, что в обездоленном Южном Йемене 1970–1980-х гг., в какой-то степени в Алжире и отчасти в Афганистане) марксистский социализм достаточно быстро потерпел фиаско в мире ислама. Казалось бы, между традициями ислама и реалиями марксистского социализма есть немало общего: жесткость деспотической власти, вседозволенность и всевластие административного аппарата, второстепенность интересов индивида и т. п. Следовательно, правы те специалисты, которые не видят причин, по которым исламу (не только сильной религии, но и образу жизни, заменяющему идеологию и политику, нетерпимому по отношению к любым иным идеям и несовместимому с ними) стоило бы воспринять западный марксизм с его лозунгами и идеями. Ведь ислам со своим принципом социальной справедливости, равенства и перераспределения богатств, ставкой на унифицированность социального поведения, строгим контролем над инакомыслящими, религиозным фанатизмом и репрессивным подходом к «неверным», будучи духовно и институционально близким марксизму и коммунизму, проповедует почти то же самое. Однако ислам по определению лучше, потому что – свой.
Тем не менее Советский Союз упорно «проводил работу» с такими сильными национал-социалистическими режимами, как Ирак, Сирия и исламско-социалистической Ливией. Взаимное притяжение этих деспотических социалистических режимов и СССР обусловливалось противостоянием западному капитализму. Причем лояльность первых прагматично продавалась задорого, а вторые по принципу «лучше поздно, чем никогда» только через 20 лет после исчезновения с карты мира СССР осознали смысл крылатой английской поговорки, что «араба нельзя купить, его можно, только взять в аренду».
Предприимчивые и дружественные СССР арабы, не будучи связанными нелепыми догмами марксизма о частной собственности и капиталистическом рынке, допускали умеренное развитие того и другого, продолжая при этом в традиционном восточном стиле жестко их контролировать[79]. Эта политика в сочетании с нефтедолларами выгодно отличала если и не всегда процветающее, то вполне жизнеспособное хозяйство соответствующих стран. Частнопредпринимательский сектор в странах национал-социализма был достаточно активен и наряду с нефтедолларами отчасти компенсировал экономическую неэффективность государственного сектора. Это позволяло исламско-социалистическим государствам на протяжении определенного периода довольствоваться внутренней устойчивостью и способностью к саморазвитию. Казалось бы, исламский социалистический национализм или вообще социализм диктаторского типа с явно выраженным национальным либо национально-религиозным уклоном проявил себя в качестве оптимального, успешно справляющегося со своими задачами режима в современном арабском мире. Но как выяснилось, не справился.
В политическом аспекте элита упомянутых арабских стран стремилась проводить линию, направленную на позиционировании себя в качестве третьей силы – между капиталистическим и коммунистическим лагерем. С позиций сегодняшних реалий можно констатировать, что таким образом на Ближнем и Среднем Востоке была подготовлена почва для третьей силы в виде воинственного ислама, противостоящего не без успеха не только всему западному, но и современному арабскому государству.
72
Закат империи предчувствовался повсеместно. Шариф Хусейн (из Хашемитского клана, к которому принадлежал Пророк Мухаммед) – второй по важности исламский авторитет, хранитель святых мест на Аравийском полуострове – вступил в секретные переговоры с генеральным консулом Великобритании в Египте сэром Генри Мак Махоном. Во время Первой мировой войны англичане опасались того, что османский султан, являвшийся также халифом, объявит против них священный джихад, что могло привести к восстанию мусульман в Южной Азии, Египте и Судане. В переписке с Шарифом Хусейном консул пообещал поддержать создание независимого арабского королевства в Сирии (за исключением западных районов Дамаска, Хомса, Хамы и Алеппо), Ливане, Аравии (за исключением Адена) и Месопотамии. Хусейн детально уточнял границы всех арабских стран, включая и Палестину. В этом отношении были даны определенные обещания, но на практике так и не реализованные (см.: Истоки и история проблемы Палестины, 1917–1988 годы. Организация Объединенных Наций, Нью-Йорк, 1990 г. Цит. по: URL: http://maxpark.com/community/1051/ content/737289 (дата обращения: 28.12.2015).
73
Ахмедов В. М. Политические императивы взаимодействия арабского национализма и исламизма на Ближнем Востоке. URL: http://www.iimes.ru/rus/ stat/2007/28-06-07a.htm (дата обращения: 03.02.2016).
74
Вообще У.Альтерматт вычленяет четыре таких модели перехода: 1) многонациональная империя (от Римской империи до габсбургской монархии), где основой совместной жизни народов и религиозных групп было политико-правовое регулирование; 2) бинациональные или тринациональные государства (Швейцария, Бельгия, Кипр, Ливан), где различные народы договариваются относительно правил совместной жизни; 3) классическое национальное государство западного типа (Франция), в котором доминантный народ управляет общественной жизнью. Национальное государство признает право на инобытие не групп, а индивидов, поскольку культурные различия рассматриваются как личное, а не коллективное дело; 4) иммиграционное общество (США). Оно национализирует только политические права граждан и признает культурную множественность (см.: Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. М., 2000. С. 19).
75
Послевоенная конференция в Сан-Ремо в 1920 г. признала мандатные права Великобритании на Палестину, Ирак и Трансиорданию; Франции – на Сирию и Ливан. Легитимность мандатов была закреплена Лигой Наций в 1922 г.
76
Речь идет о египетском движении Свободных офицеров во главе с Гамалем Абдель Насером, которые в результате Июльской революции 1952 г. свергли монархию и провозгласили республику; об алжирском Фронте национального освобождения, который возглавил войну Алжира за независимость от Франции в 1952–1964 гг.; о Партии арабского социалистического возрождения (Баас), которая взяла власть в свои руки в Сирии и Ираке в 1963 г.; о режиме Хабиба Бургибы в Тунисе – первом президенте страны с 1957 по 1987 г.
77
Ayubi N. N. The state and public policies in Egypt since Sadat. Reading: Ithaca Press, 1991. P. 86.
78
Васильев Л. С. История Востока.
79
На Востоке государство как институт всегда противостояло частному собственнику, видя в чрезмерном его усилении угрозу для своего существования (доходы казны) и для стабильности структуры в целом. Взаимоотношения с собственниками были едва ли не решающими для судеб восточного централизованного государства. Стандарт, по которому все государственное первично, а частное вторично, к тому же опосредовано тем же государством, стал своего рода нормативом и воспроизводился везде, где процесс политогенеза достигал соответствующей ступени эволюции. Был отработан механизм, сводивший богатство собственника к престижу власть имущего или причастного к власти. Таким образом, стремление к постоянному росту дохода, увеличению богатства во что бы то ни стало и любой ценой гасилось в зародыше, а желание уподобиться тому, кто имеет престиж, было постоянно действующим импульсом. Частная собственность превратилась в слугу государства, перестав быть его опасным соперником. Тем самым был внесен едва ли не решающий вклад в основную проблему традиционного Востока – в проблему взаимоотношений государства и общества (см.: Васильев Л. С. История Востока).