Бесчувственные

Прошли не меньше двадцати минут, прежде чем впереди начали появляться фонари. В их свете на землю аккуратно спускались хлопья белого снега, дороги блестели идеальной белизной. Некоторые машины были перевернуты, некоторые стояли поперек дороги, перегораживая путь оставленной боевой технике местных властей. Блокпост наверняка был полон журналистами и репортерами, ни один канал не мог пропустить переломное за последние десятилетия событие в жизни. Маркус хоть и был радикальным в своих стремлениях добыть свободу, все же был мудрым: он не открывал конфликтов, действовал максимально мирно, и, что важнее, не убивал людей. Вся его политика была направлена на желание вызвать общественность к переговорам, и журналисты были именно тем средством, через которые успешно действовал лидер. Это грело надежды. Вряд ли правительство станет уничтожать мирный митинг на глазах у всей страны.

Пронесясь мимо очередного потухшего небоскреба, я вдруг услышала нечто постороннее и громкое. Шум ветра в ушах перекрывали множественные голоса. Было так сложно распознать, что именно творилось в этом громком шуме: крики боли и страданий или же ликование и чувство победы. Любой вариант был страшен. Боль могла принадлежать андроидам, а радость — людям. Могло быть и наоборот, но отчего-то мне казалось все иначе.

Силы в конец исчерпались. Ощутив головокружение, я резко упала на колени. Суставы больно отозвались от встречи с твердой поверхности дороги, но слой снега успел смягчить удар. Во рту вновь ощущался противный железный вкус крови — легкие лопали свои мелкие сосуды, заставляя жидкость подниматься в горло. Капилляры заживали в одно мгновение, но те секунды, что кислород не поставлялся в ткани, а кровь заполоняла бронхиальные ячейки легких, могли стать летальными. Теперь нельзя было спешить.

Выплюнув красные сгустки крови, я едва встала на дрожащие ноги. Снег постепенно утихомирился, и ветер перестал шуметь в ушах от небывалой скорости бега. Теперь голоса можно было разобрать. И среди них был тот самый жесткий, но мудрый голос девианта.

Толстый протектор ботинок шаркал по заснеженной улице, оставляя длинные следы. Внутри не было ничего, кроме целеустремленности и желания видеть все своими глазами. Метр за метром давался мне крайне тяжело, но я шла вперед, изредка падая на колени и вновь вставая на ноги. Только сейчас тело начало ощущать холод, руки начинали обмерзать. Я слишком длительное время испытывала свой организм на устойчивость, и стресс от произошедшего только снижал выносливость. Упав в очередной раз на колено, я вдруг поняла, что не смогу дойти. Мне не хотелось спать, не хотелось ложиться и лежать, но в то же время и не хотелось двигаться. Я просто не дойду. Не смогу.

Острый укол совести промелькнул где-то в тишине сознания, и я вновь почувствовала себя слабой и униженной. Стою здесь, посреди дороги, словно какой-то маленький ребенок и не могу пройти драные несколько метров. Чтобы сейчас на это сказал голос Коннора-катаны? Наверняка бы не больно, но ощутимо ударила кожаной рукояткой по голове и упрекнула в слабости.

Горечь мысли об ушедшей подруге волной опустилась на и без того уставшие плечи. Беззвучно охнув, я подняла голову и посмотрела перед собой. Заснеженные улицы, крики тысячи людей или андроидов, пустынные дома. Я стояла посреди этого города, но ощущала себя центром вселенной. Миллионы звезд и планет смотрели на меня с небывалым сарказмом, насмехались, освещали мой путь своим светом, словно дразня меня и мою слабость. Это было уже слишком. Может, солдат внутри и погиб в неравной схватке с чувствами и прекрасным обликом андроида, но становиться жалкой я точно не собиралась.

Мышцы протяжно натянулись, когда я, оттолкнувшись от холодного снега руками, заставила ноги поднять меня. От былой прямой осанки не осталось ни следа. Возможно, я помру прямо здесь и сейчас, испытывая свой организм на стойкость, и не придется дожидаться металлического холода оружия «первичника» на виске. Это было неплохим вариантом. Но вряд ли меня можно было так просто убить.

Каждый шаг отдавался болью. Я кашляла и выплевывала кровь на белый снег, оставляя за собой многочисленные следы, по которым меня мог найти любой волк, как раненного зайца. Приближаясь к блокпосту, с каждым сантиметром я слышала все больше и больше голосов, и когда очередной дом был обогнут — все мышцы застыли, словно вкопанные.

Их было много. Больше, чем на «Иерихоне». Я стояла за их спинами, осматривала белые пластмассовые головы, покрывающие дороги и площадку точно снег. Где-то впереди маячили и те, что еще имели свой человеческий, предписанный программой, облик. Тысячи были одеты в белые униформы «Киберлайф». Завидев свеже-выпущенных андроидов, я ощутила, как улыбка растягивает губы. Их присутствие здесь означало только одно — Коннор справился.

Вспомнив вызывающее трепет имя, я забегала глазами по толпе. Их было много, и все они находились достаточно далеко. Рассмотреть в такой массе всего одного андроида было невозможно, особенно учитывая мой рост. Но когда взгляд скользнул на что-то вещающем Маркусе, я вдруг ощутила умиротворение внутри. Боль и напряжение в мышцах утихли разом. Организм готовился отправиться в последний путь.

Коннор стоял на возвышении вместе с несколькими девиантами. Трое, а может, четверо мало мне знакомых андроидов находились позади лидера, ликующе осматривая толпу собратьев. Коннор был крайним. На его груди больше не было галстука, но серый пиджак все еще светился привычными знаками «Киберлайф». Его подолы слепо хлопали за спиной в такт редким порывам ветра, и темная прядь волос вяло колыхалась на правом виске, заставляя меня желать только одного — убрать ее обратно в причёску, почувствовав жесткость, а может, мягкость волос на собственных пальцах. Все его черты лица приводили меня в несказанный восторг и, в то же время, умиротворение. На губах Коннора даже сквозь снежную стену я могла разглядеть благоговейную улыбку. Он осматривал свои труды, и явно был ими доволен. Он жил. Он чувствовал.

Время текло медленно. Крики андроидов и монолог Маркуса меркли в тишине моего рассудка, пока я стояла и смотрела на остро выделяющегося андроида в этой толпе. Моя цель была достигнута так же, как и его. Мне больше не за что было бороться. Пусть девиант вызывал во мне столь противоречивые чувства, заставляя меня бороться с самой собой все эти последние недели, но все же он был машиной. Машиной, выполнившей свою задачу, пусть и не с самым ожидаемым финалом.

— Серия один-три-ноль-девять.

В который раз за эту ночь я слышала эту фразу за спиной, менялся лишь только голос. Ветер, уносящий слова далеко назад, не позволял мне расслышать интонацию и тон человека, определив кому тот принадлежит, но мне вполне хватало того, что именно скрывалось в этом вызове. Они нашли меня. Они точно знали, где я появлюсь, и потому ждали все это время здесь, рядом с тем, за кем я шла, не оборачиваясь. Их могло быть больше двух, а мог быть и один. Это было неважным. Важным было то, что я не собиралась больше бежать.

Закрыв глаза, я с удивлением осознала, как легко было принимать мысль о скорой кончине. Буквально несколько часов назад я рвалась в бой, лишь бы выиграть еще несколько минут, но сейчас, видя стоявшего на верхушке тернистого пути Коннора, мне вдруг стало легко и беззаботно. Вселенная, которая только что кидала на меня унизительные взгляды, вдруг уважительно замолкла. Я была готова к последствиям сразу после того, как попала в объятия андроида в холодном подвале. Но ощущать горечь от очередной потери не намеревалась.

Ноги едва передвигались, когда я развернулась на сто восемьдесят градусов. Их было трое. На груди красовались золотые эмблемы, которая наверняка будет высечена на моем надгробье. Дэвид стоял слева, буравя меня отчужденными глазами. Его комбинезон был сухим, из-за плеча торчала сине-черная рукоятка. Еще один, крайний справа, был мне не знаком. Новенький, возможно, тысяча-триста-двадцать-три. Последние пару десятков набора я знала мало, так как все больше находилась в разъездах и заданиях, но этот парень был мне смутно знаком. Низкий, но широкий в плечах, застрявший в возрасте восемнадцати лет парень. Его серые, светлые глаза были до боли похожи на те, что смотрели на меня сквозь призму смерти в темной каюте. Овальное лицо не обрамлял ни единый намек на щетину. Вряд ли она будет расти в следующие несколько десятков лет. Как ни странно, его катана резко отличалась от других, что ранее приходилось видеть. Она имела деревянную, полностью красную рукоятку с развевающемся на ветру красным лоскутом тканевой ленты. Возможно, он относился к своей подруге слишком верно, раз осмелился нацепить на нее тряпку.