Бесчувственные

Покинуть корабль оказалось не так сложно. Преследования за спиной не велось, нарастающий снегопад быстро заметал наши следы. Тепло тела сосредоточилось в ладони, за которую меня вел за собой андроид. Его шаг слегка притормозил, как только мы сошли с корабля на причал, и я, освободив пальцы от цепкой хватки мужской руки, обреченно повернулась к утопающей барже. Где-то там на дне реки покоились последние семь лет моей жизни.

Коннор молчал. В его голове наверняка происходило невероятное количество противоречивых процессов, одни из которых требовали срочно покинуть опасное место, другие — дать мне на передышку хотя бы несколько секунд. Щеки обжигали уже привычные соленые слезы, которые приходилось облизывать всякий раз, как те достигали пересохших губ. Баржа медленно уходила под воду. Отовсюду слышались воинственные крики покидающих корабль оставшихся в живых солдат, но я не могла заставить себя оторваться от места. Внутри все было мертво и пусто. Не было ни солдата, ни рефлексов, ни чувств. Я ощущала себя вывернутой наружу блестящей оболочкой, из которой вытащили и выбросили конфету. Все значимое перестало им быть.

До руки в очередной раз дотронулись теплые пальцы. Почувствовав наступающую внутри истерику, я опустила взгляд и сглотнула комок. Спутанные волосы налипли на лицо, скрывая мое истинное состояние, но что-то в этом прикосновении подсказывало, что Коннору и не обязательно было видеть все своими глазами. Ведь мое напрягшееся тело источало сгустки обреченности и подавленности.

— Идем, — мягко прозвучал ровный голос андроида, увлекающего меня как можно дальше от проклятого места.

На улице стоял мороз. Возможно, даже ниже пятнадцати. Каждая клеточка кожи ощущала холод, но ноги несли меня на автомате вслед за спиной андроида. Мы шли молча, блуждали по кварталам и потемневшим дорогам, ступали по следам, оставленными девиантами. Время потеряло свое значение. Оно не вытекало из рук, как раньше, не растягивалось и не сжималось. Оно просто шло. Я следовала за Коннором, точно кукла, не осознавая происходящее. Высокие здания были погружены в темноту, ни одно окно не светилось. Большинство дорог не освещалось, а густая пелена белого снега не позволяла видеть вдаль хотя бы на десять метров. Но Коннор шел вперед уверенно, и у меня не было выбора. У меня вообще больше ничего не было.

Через какое-то время мы достигли здания. Старая разбитая церковь, стены которой держались на честном слове, а в крыше виднелись дыры. Андроиды стояли у стен, сидели на полуразваленных лавочках, скрывались в темных углах. В их лицах читалось только смятение и скорбь, и боже, как близко я ощущала себя к ним именно сейчас. Уже на входе Коннор отпустил мою руку. Он потерянно ступал прочь, его шаркающие шаги отдавались эхом в пустом пространстве. Брошенная практически в одиночестве, я отрешенно уселась на близ стоящую лавочку. В голове не было ни одной мысли. Я даже не слышала, как бьется собственное сердце, как стучит в висках кровь, как дрожат уставшие ноги и руки. Холод деревянной лакированной поверхности охлаждал тело и разум. И я, не желая видеть этот мир, спряталась в собственных коленах, перехватив их руками.

Внутри было по странному тихо. Еще недавно пронизывающий прощальный крик Коннора-катаны отражался от внутренних стен черепушки, отзывался яростью и злостью в напряженных мышцах, но сейчас все затихло в пустоте. Смерть была так близко, она буквально держала меня за горло, но вместо того, чтобы спокойно увести мое сознание с собой на небо, она получила смачный плевок в лицо. Подразделение не прощает таких ошибок. Я все еще помнила о своем нежелании оставаться в этом отвратительном мире, где люди уничтожали друг друга за несколько граммов красного порошка и забивали палками тех, кто был просто не такой как все. Но если недавно можно было рассчитывать на добровольный уход, то сейчас покинуть мир предстояло в страхе.

Отлипнув от колен, я медленно опустила ноги на пол и осмотрела свои руки. Красные сгустки крови покрывали пропитавшую синим оттенком кожу. Глаза умирающего солдата всплывали перед взором, точно два ослепительных пятна от долгого наблюдения за солнцем. Я слышала, как хрустел нос под моими ударами, слышала, как трещит череп от грузных соприкосновений с бетонной поверхностью. Эти звуки отдавались внутри эхом, но самое страшное — я ни о чем не жалела.

Жизнь пестрила своими осколками на руинах порушенного будущего. Ничего в этом мире больше не имело значения, даже стоящий у дальней стены андроид. Внутри по прежнему разрасталась пустота.

Вспомнив о Конноре, я отрешенно посмотрела в его сторону. Андроид, сцепив руки на груди, спрятался ото всех в самом дальнем темном углу. Его глаза изучали одну единственную точку на полу. Шапка все еще громоздилась на голове, но даже она не могла спрятать от меня пробивающийся сквозь вязанную ткань желтый блеск. То, что он привел нас сюда, в очередное логово девиантов, говорило о многом. Он справился с заданием с совершенно неожиданным финалом. Я видела это своими глазами. Видела, как он несется вслед за тем самым Маркусом, видела, как он выстреливает из пистолета в сторону надвигающихся солдат. Видела, как под натиском сильных рук закрывается железная дверь, обрывая наступающим штурмовикам возможность к выходу. Он был один из них с самого начала. Но вряд ли в его голове все было спокойно.

Купаясь в жалости к собственной тушке, я даже не заметила, в каком состоянии пребывал Коннор. Его потерянный взгляд и отчужденность с самого нашего появления в заброшенной церкви буквально кричали о том, как много смятений и тревоги переполняло эту голову. Впервые за последний час я почувствовала желание сделать хоть что-то. Обнять, сказать слова сожаления о порушенном внутреннем мире и привычных установках, да хотя бы просто молча подойти. Но ни один мускул не двигался с места. Я могла только смотреть, как андроид съедает самого себя в попытках смириться с произошедшим.

— Ты ведь пришла с Коннором, верно?

Жесткий, но в то же время спокойный едва знакомый голос вывел меня из раздумий. Оторвав взор от зависшего в чертогах разума и программных процессов андроида, я туманно посмотрела наверх. Поодаль от меня стоял тот самый девиант, что в трюме принял меня за одного из солдат и едва не прикончил на месте. Его глаза были удивительных, несочетающихся вместе оттенков: голубой и зеленый. Вряд ли андроидов выпускали с конвейера, наделяя их гетерохромией, и потому оставалось лишь гадать, почему радужная оболочка так сильно отличается друг от друга.

— Я слышал, что ты помогла некоторым из нас, — он был тактичным, но в то же время встревоженным. Как и во всех присутствующих, его переполняло сомнение о будущем в этой нелегкой войне. — Даже несколько спасенных из нашего народа — это уже в какой-то степени победа.

Смерив андроида обреченным взглядом, я вновь подобрала к себе колени и сцепила за ними пальцы. Мужчина-андроид был на редкость красивым. Острый подбородок, высокий рост, идеальные черты лица. Он, как и Коннор, остро выделялся своими совершенными чертами среди собратьев, но если черты второго вызывали во мне трепет, то первый — только желание держаться подальше.

— Как бы то ни было, — продолжал андроид, — я рад, что среди людей еще встречаются достойные личности.

— Ты ведь Маркус, да? — девиант уже хотел отойти, как резко был остановлен моим обращением. Голосовые связки на удивление не дрожали, в то время как внутри каждый орган дергался в судорогах уходящего тепла. Впервые за долгое время я ощущала холод, который был вызван даже не погодными условиями, а господствующим внутри чувством пустоты. — Он тебя не убил.

Брошенные слова прозвучали с неким укором. На мгновение в глазах андроида блеснуло недоумение, и только потом Маркус, поиграв нижней челюстью, посмотрел в сторону стоявшего в темном углу андроида.

— Он сделал свой выбор. Правильный выбор в пользу своего народа.

Несколько секунд мы смотрели в его сторону. Маркус — понимающе, я — сожалеюще. Мне было понятно то состояние, в котором пребывал андроид. В своих эгоистичных желаниях стать свидетелем того, как Коннор выбирает «правильный» путь я совершенно забыла, через что ему придется пройти. Однако пока я, переступая через себя и свои установки, громила подвал в приступе удушья, он молча стоял в темноте, кипя в мыслях о порушенных представлениях словно в собственном соку.