Возвращение Владычицы

В обличье старого и немощного истара Митрандира Олорин не имел шансов на взаимность со стороны самой прекрасной и могущественной Леди Средиземья, каковой успела стать так полюбившаяся ему когда-то нескладная девочка-подросток.

Отчаянно сражаясь, не жалея себя, всегда вставая на защиту более слабых, заслоняя их от смерти, направляя верным словом, открывая им истину и помогая в их борьбе, Олорин, о чьих подвигах королю Валмара рассказывал сам Манвэ, которому приносили в клювах вести из Хекелмара верные орлы, успел заслужить прозвище «Владыки Воздуха» еще задолго до возвращения в Аман.

А по возвращении, снова став собой, Олорин надеялся, что сможет пробудить если не своими деяниями, то пригожей внешностью, ответное любовное чувство в сердце несравненной Артанис Нэрвен. Но, как выяснялось, надеялся тщетно — Леди Лориэна была холодна и неприступна как Таникветиль.

Так не могло продолжаться вечно, думал Олорин. Он, в отличие от многих, кого Галадриэль смогла обмануть своим вечно довольным видом, прекрасно знал, что она никогда не питала любви к Лорду Келеборну и что единственной удерживающей ее рядом с ним силой является нерушимый унат — закон верности супругу, который Леди Золотого Леса не способна была преступить.

Олорин летел на верном Торондоре на встречу к Владыке Арды и думал о том, что сделает все от него зависящее, чтобы добиться разрешения на расторжение уз брака для тех, кто пожелает его расторгнуть.

Если Артанис сможет освободиться от тяготивших ее брачных обязательств, то тогда он сможет открыто ухаживать за ней, добиваться ее благосклонности и любви, а впоследствии просить ее руки. Необходимо было действовать!

Что же касалось другого животрепещущего вопроса, затронутого Нолдараном в ходе их беседы, то Олорин не собирался упоминать о нем перед Сулимо. Его Владыка и Господин Всея Арды был натурой чуткой, импульсивной и впечатлительной. Разговоры на малоприятные и откровенно скандальные темы, вроде мужеложства в рядах армии Нолдарана и среди его придворных могли бы не на шутку взбудоражить его и без того излишне живое воображение, подорвав сами основы мироздания для его Владыки.

Возвращаться домой Морьо не хотелось. Он задумчиво брел в сторону моря вдоль городской стены, ведя под уздцы вороного. Если бы кто-нибудь увидел Морифинвэ со стороны, наблюдающему за ним вид четвертого сына Феанаро мог показаться задумчивым. Он медленно шел, полуприкрыв веки, склонив набок голову, не замечая ничего вокруг, а лишь прислушиваясь к доносившемуся в отдалении плеску утренних волн и чувствуя на коже лица солнечное тепло, от которого ярче обычного загорались щеки.

Впрочем, щеки Карнистиро горели не только от падавшего на них яркого света. Его задумчивость была лишь внешним впечатлением. Мыслей в голове Морьо, против обыкновения, не было никаких. Там было только одно слово-образ, лишь одно изображение, единственная оставшаяся идея — Нэрвен. Она то ярко блистала гранями бриллиантов и блесток, то переливалась перламутром жемчуга, то туманилась, укрываемая завесой из легчайших газовых тканей, то вновь прояснялась, сверкая мифрилом доспехов и золотыми волнами волос.

Нэрвен подарила ему нечто, что невозможно было выразить словами, но лишь ощутить. Небывалое ощущение покоя и радости от ее присутствия переполнило его сразу же, как он увидел Артанис спускающейся с лестницы в их доме-крепости. У него перехватило дыхание. Морьо молчал весь вечер, стараясь не расплескать ни капли своего восторга.

Услышав, что она не собирается оставаться на ночь, он сказал сам себе, что не может лишиться этого удивительного ощущения так скоро. Ему необходимо было, чтобы Нэрвен оставалась рядом с ним хотя бы в течение еще нескольких часов.

Они ехали в ночной тишине. Нэрвен была так близко. Только он и она существовали в те часы, и сердце его трепетало от безотчетной радости, вызываемой ее присутствием. Раздражение и досада, которые он испытал после ее отказа, а также зависть к тому синда, которому выпало счастье обладать ею, испарились без следа после того, как она сказала, что они увидятся на празднике в ее честь.

Так кузина давала понять, что он — желанный гость, что она будет ждать его… Унат — главное препятствие для них, а не ее нежелание. Она ответила на его поцелуй, как тогда, в кедровом лесу… Это значит — она вспомнила его и все, что случилось между ними…

Думая об Артанис, Морьо часто ловил себя на том, что закованная в доспехи, с мечами у пояса, или одетая в мужское дорожное платье, кузина казалась ему совершенно неотразимой. Муж-Дева представала сильным и прекрасным воином, по доблести и мощи равным ему самому. Такой Морьо хотел ее. Ему хотелось обладать этим дивным воином, как женщиной. Уж не подхватил ли он, как многие другие, повальную «болезнь» воинов нолдор? — спрашивал он себя. Когда Артанис появилась в роскошном блистающем наряде, словно само воплощение женственности, Карнистиро ощутил восторг в смеси с подобием трепета. Кузина была слишком хороша и недосягаема. Было страшно лишний раз взглянуть на нее, до того прекрасной она виделась.

Незаметно для себя, Морьо оказался на берегу моря. Здесь высокие стены, опоясывавшие город с суши, уступали место пустынному пляжу с мелким, сыплющимся под ногами светло-молочным песком, казавшимся ярко-желтым в рассветных лучах.

Оглядевшись по сторонам, Карнистиро не заметил вокруг никаких дозорных, ни сухопутных патрулей тэлери, лишь далеко на горизонте чернел силуэт маленькой рыбацкой лодки, да в нескольких сотнях шагов, уже внутри городской черты, высилась высокая белая башня, стоящая у самого моря, чей покрытый водорослями фундамент омывали волны.

Вороной, оказавшись на океанском берегу, оживился, задергал мордой и негромко заржал, прося отпустить его побегать по берегу, подымая кучу искрящихся брызг.

— Доброе утро! Прогуливаетесь здесь один? — раздался из-за его спины свежий женский голос, говоривший на синдарине.

Морьо обернулся. Перед ним стояла, приветливо улыбаясь, словно соткавшаяся из воздуха и казавшаяся невесомой из-за молочно-белых одежд из легкой сатиновой ткани, среброволосая синдэ. Волнистые серебряные волосы спускались по плечам почти до колен девы. Ростом она была лишь чуть ниже его, а красотой и статью могла сравниться только с одной знаемой им ниссэ — Артанис Нэрвен.

Леди Лориэна вошла в гостиную отцовской половины дворца легкой походкой, потому что дорожные сапоги она оставила на конюшне, как и прочие бывшие при ней вещи. Налегке, босая, Артанис поднялась в испокон века занимаемые ее семьей комнаты резиденции деда Ольвэ.

— Эру! Артанис! — Арафинвэ сидел за небольшим столом и что-то писал, когда она вошла, — Я думал, ты останешься ночевать у Нолмэ, моя жемчужина…

— Здравствуй, отец. Я предпочла уехать раньше… — задумчиво произнесла она.

— Ты не завтракала? Когда ты вернулась? — забеспокоился финвион, поднимаясь из-за стола, чтобы заключить ее в объятия.

— Отец, благодарю, но я не голодна… — попробовала отказаться от утренней трапезы Нэрвен, — Я только что приехала.

— Ты провела в седле всю ночь! — воскликнул Благородный Финвэ, — Дочь моя, но этот наряд…. — отец потрясенно осматривал ее с головы до ног, — Откуда он?

— Это подарок, — устало и блаженно улыбнулась Артанис.

Обескураженный Арафинвэ замер посреди приемной, в то время как его дочь отправилась к себе в комнаты, куда попросила принести завтрак.

Она с аппетитом съела все, что ей принесли служанки, и с удовольствием наблюдала с балкона находившихся на большой высоте покоев за тем, как солнечные лучи играют рябью на темно-синих волнах далеко в океане, раскинувшемся перед ней.

Из ее окон как на ладони был виден залив и оживленный порт, и Нэрвен нравилось наблюдать за судами, сновавшими туда-сюда в бухте Альквалонде.

Дед Ольвэ не пожалел бы ничего, чтобы воздать должное и воспеть деяния ставшей легендарной внучки.

Однако все приготовления, совершавшиеся в городе и дворце, и вся суета вокруг ее имени и деяний совершенно не интересовали Леди Золотого Леса.