Равноденствие

Ну разумеется.

— Мне кажется, я принимаю участие в преступлении.

Он решился.

Теперь они стояли в самом центре торговой площади. Вокруг и поодаль справа темнели ряды — грубо обтесанные скамьи и прилавки, похожие на гробы. В перекрестьях балок трепыхались на ветру остатки фольги.

— Тебе кажется.

Воин-призрак обернулся. По его разгоревшемуся лицу змеились рыжие тигриные полосы. Он стрелял Денку в живот, пиф-паф, говорил Лотти что-то бесстыдное, и Хаген, сказала Марта, если он твой друг, то я просто не знаю, что мне делать…

— Маленькое одолженьице. А ты что себе надумал?

Франц ухмыльнулся.

— В пять-сорок пять поверка, «Mutzen ab — auf!» — сечёшь? Мой закадычный дружок, комендант Хопке, не хочет огласки. Шум-гам-балаган. Мы быстро найдём пропажу, а он будет мне должен: из Хольцгамме уже выслали бригаду электриков — в подмогу бездарям Нотбека. Ха! Двадцать надёжных рук плюс запасной генератор.

— И все в выигрыше.

Воин-призрак кивнул: вот-вот, блюмеляйн, правильно — хорошо. Хаген огляделся. Ровные гряды домов манили его как траншеи. Прожектор светил отвесно, млечные дорожки тоненько протянулись по насту, обозначая путь к отступлению.

Если бы я был один…

— В моём доме нет посторонних.

— Ну прости, — отозвался Хаген, — что испортил тебе пирушку.

***

Он так был готов к тому, что Франц выстрелит в спину, что открыв рот, вытаращил глаза — морским коньком скатился по насту, весь в брызжущем, горячем поту. Тропинка сорвалась вниз как бобслей.

— Тю-у, дурень!

Неужели дополнительная мишень что-то значила, или громкость крика выражала досаду? Земля вывернулась и ударила в ватные мышцы. Франц опять что-то рявкнул. Звук мазнул по щеке и потерялся, унёсся вдаль.

Быстрее. Налево.

Где темнее. Едва ощутив под ногами твердь, Хаген стремглав бросился во влажную темноту. Ах, если бы было время подумать, куда… и ещё зачем… но если бы перевести дух и подумать, ничего бы не состоялось, потому что затея безумна, и он это знал. Сейчас или чуть позже; огоньки это названия: Цойссен, Траг, безымянные населённые пункты, станции с пересменком из сезонных рабочих. А жёлтое пятно, раздвигающее туманный полог, — должно быть, трактор.

— Йорге-ен?

Всё время бежать, даже странно, что мужчине приходится так много бежать. Но разве я трус? «Mutzen ab!» — где я это слышал, от кого? Если бы только время подумать — и не чугунной болванкой, со сна, это как если проваливаешься в сон как в облако, из плотного слоя в менее плотный. Он меня трогал! Желание. Будь ты проклят, Франц! Хвалился, что зорок в темноте — попробуй найди, я здесь и собственную руку не вижу…

Он бормотал, приговаривал, а ноги бежали сами. Уверенно переступали по кочкам, перепрыгивали канавы в обмёрзшем, наискось перепаханном поле. Пошёл снег. Где-то горели зеленые огоньки и мигали красные. Выхваченные фонарём выступали смутные очертания какого-то дома и тут же пропадали во мраке.

Шаги за спиной тоже исчезли. Всё поглотила ночь — тяжёлая, мутная, неприветливая к живому. Видимо, он незаметно вышел на тракт. По обочинам торчали хвощи, наледь поблескивала слюдой, но совсем не давала света. Где же Траум? Где Африка? «Бронь», навязанная махоркой, черепашьим панцирем давила на диафрагму. Хаген распустил завязки — этот груз обязательно нужно было стащить с себя: кровь туго бултыхалась в перетянутых жилах…

Он повернулся — и ощутил удар в плечо.

— Что…

Белесая тень словно выросла, разложившись во весь рост — надвинулась на него. По инерции сделав шаг назад, Хаген взмахнул локтями — и тень повторила его движение. Непропорционально большая, как пугало, он увидел скулы, горбину носа, чётко очерченные провалы — глазницы. Горло передавило. Холод — он услышал тонкий женский крик: «Полли», увидел как подскочили зелёные огоньки…

Взрыв. Пальцы оторвались: в лицо брызнуло горячим и кислым. Хаген зажмурился и ахнул — земля царапнула его по щеке:

— Dummkopf!

Вспышка.

Теней стало много — одна захохотала, заухала. Встала прямо.

Великолепный Франц держал белесую куклу на вытянутых руках. Потом, гикнув, что-то сделал — сломал, женщина опять закричала, бросилась прочь. Путаясь в мятой комбинезонной ткани, в разбитых клумпах, она не могла бы уйти далеко. Охотник настиг её в два прыжка и стал методично бить лицом о камень, приговаривая: «Раз, и-два, и-три…»

— Прекрати!

Хаген выворотил из наста булыжник, бросил — не попал. Заскулив — огоньки ухнули вниз — подтянулся вперёд — схватить. Извернувшись, Франц отбил его руку. Коротко засмеялся. Потеряв равновесие, они повалились на женщину в непристойной пародии на соитие. Подмятая телами, та уже не кричала, а хрипела, и Франц тоже издавал какие-то звуки; прислушавшись, Хаген понял, что тот стонет от смеха, фыркая слюной, икая и повторяя раз за разом:

— Дурень! Вот дурень-то! Га-а, ай-ай, дур-р…

Именно так, наверное, выглядел ад. В лагере кто-то пустил ракету, и огромная пылающая звезда взмыла в небосвод, отбросив на землю пурпурное зарево. «Желание», — простонал Хаген. Это прозвучало двусмысленно, но Франц понял — прекратил: деловито отпихнул от себя женщину, откатился и встал, хлопая себя перчатками по бокам. Потом подошёл опять, нагнулся, блеснув белками глаз:

— Прочухался? Йорген?

Со стороны Аркадии уже орали, гудели — перекликались хрипло, простуженно, издалека наползал рев мотора, скрипели гусеницы. Воин-призрак пнул женщину, оттащил её на обочину. «Развлечёмся?» — из правой ноздри текла кровь — последний штришок и полное сходство с оригиналом, идентичность на сто процентов…

Щёлкнул нож.

— Один шанс ты просрал, — резюмировал Франц.

— Все, — шепнул Хаген. — Все шансы…

Когда чёрные пальцы схватили его за волосы, он накрепко — до боли — зажмурил глаза.

Комментарий к Африка

*”Лунный город, Груйтуйзен” - лунный артефакт, открытый в 1822 году немецким астрономом Францем фон Груйтуйзеном. Сам астроном назвал его “Валлверк”. Потом, правда, выяснилось, что это совсем и не город…

========== Возвращение ==========

Двое усталых шутце подобрали тело, свалив его на брезент. Женщину уволокли куда-то в туман. Всё было кончено, ночь светлела, розовые щупальца тронули горизонт и зажгли маяк — антенный контур ближайшей радиовышки.

Хаген еле шёл, прижимая к лицу платок.

Уже на подходе, из-за ворот, от борта грузовика навстречу им выступила объёмная тень. Булькнула, засопела:

— Хр-р? Чт-ткое? Ранен?

— Нет, — утомлённо ответил Франц. — Всё в порядке, Пауль.

Хаген молчал, щурясь на мигающий трубочный огонёк.

— Хр-р… Гм, Йегер. Значит, поздравить? Пф-ф! Поздрр… а то — бросьте!

— Что бросить?

Тень выступила под фонарь. Набухшие глазные щёлки напоминали собачьи мешки. Сами глаза были острые, умные — невесёлые.

— Ну это, бросьте. Давно знакомы. Того бы лучше — партеечку. А? Бросьте!

— Не понимаю, — процедил Франц сквозь зубы.

— Не понимаете, так и ладно. А только не стоит. Вам — не стоит.

— Катитесь к чёрту!

Затрясшаяся фигура сплюнула и огромными шагами зашагала куда-то в сторону, к сараям, в непроглядную тьму. Хаген всё прижимал свой бесполезный платок. Тень придвинулась — табачное облако, от него сразу и едко засвербело в носу.

— Бросьте, — сказал Нотбек увещевающе. Лапища у него была как лопата. — Хотите кирш? Первосортный яблочный — «Куммершнапс». Райские яблочки.

— Кирш?

— Ну.

— Да, — хрипло сказал Хаген. — Хочу.

Словно в дыму, он прошёл в прихожую и дальше, щурясь от света, сунулся в какой-то платяной шкаф, отхлебнул из кружки: горячо — так же роботоподобно побрел обратно. Затхлая каморка пропиталась пылью, будто кто-то встряхнул тряпку, полную мела, в классной комнате, и учитель уже стоял у доски. В горле горело. Не глядя по сторонам, он стянул брюки, рубашку, носки и юркнул в кровать. Одеяло было сырым, и простыня тоже была холодной, влажной — хоть выжимай.