Страница 31 из 33
Помимо упомянутых дидактических сочинений, которые, вероятно, использовал Анерон при обучении наследника Филиппа Доброго, также использовался и трактат «О правлении государей» Эгидия Римского (во французской традиции – Жиля де Рома). Причем инициатором чтения Карлу именно этого сочинения, возможно, выступила Изабелла
Португальская[517]. Это произведение, как представляется, оказало немалое влияние на формирование политических воззрений Карла Смелого. Написанное в конце 1270-х гг. для будущего короля Франции Филиппа IV Красивого, оно было переведено почти на все европейские языки и находилось в библиотеках всех крупных сеньоров. Сочетая идеи Аристотеля и отцов церкви, Эгидий Римский утверждал статус государя как наместника Бога на земле, от которого зависит благополучие подданных, в том числе их спасение. Кроме того, государь объявлялся единственным источником закона[518]. В библиотеке герцогов был не только оригинальный текст этого трактата, написанного на латыни, но и его французская версия. Более того, копии трактата Эгидия Римского имели и приближенные герцога. Так, вполне вероятно, что первый вариант этого сочинения, который использовался при обучении Карла де Шароле, принадлежал графине д'Этамп, одной из ближайших придворных дам Изабеллы Португальской[519]. Тем не менее в 1450 г. Жан Воклен[520], которому принадлежат как переложения рифмованных эпических произведений о подвигах рыцарей в прозе, так и переводы латинских хроник на французский язык, выполнил по приказу Филиппа Доброго новый перевод (следует отметить, что перевод был выполнен, когда Карлу исполнилось уже 17 лет). Как и любой средневековый перевод[521], работа Воклена внесла ряд изменений и в предыдущий французский вариант, и в первоначальный смысл сочинения самого Эгидия Римского. Они обусловливались главным образом политической обстановкой и потребностями герцогской власти. Воклен в предисловии к своему труду подчеркивает величие герцогской династии (в частности, перечисляет все владения Филиппа Доброго) и ее происхождение из французского королевского дома, указывая на прямое родство герцога с королем Филиппом IV Красивым[522]. Изменения объяснялись тем, что Воклен работал уже в середине XV в., т. е. спустя почти два столетия после создания оригинального текста. Прошедшее с момента написания этого труда Эгидием Римским время привнесло свои, свойственные классическому Средневековью, акценты в перевод. В первую очередь это касается описания обязанностей государя. В своем труде Воклен подчеркивает более светский характер обязанностей правителя, утверждая мысль о том, что, хотя государство установлено Богом, его цели земные – защита жизни и благосостояния подданных, а не только приуготовление их к спасению[523].
Из переводной дидактической литературы, появившейся при бургундском дворе в тот период, когда Карл Смелый находился в статусе наследника, следует назвать также переводы двух сочинений итальянских гуманистов, Буаноккорсо да Монтеманьо и Джованни Ауриспы, а также сочинения Цицерона «Об обязанностях», с которыми в определенной степени связано утверждение в политической мысли Бургундского государства идеи защиты общего блага, ответственности государя и всех подданных перед обществом[524]. Как представляется, политические воззрения Карла Смелого и его поступки (об этом будет сказано ниже) свидетельствуют о знакомстве с данными трактатами. Вполне естественно, что идеи флорентийских авторов и Цицерона при переводе приспосабливались к существующей в Бургундском государстве действительности и часто приобретали совершенно иной смысл. Однако и в переработке они сохраняют первоначальную концепцию, определяя круг «обязанностей», исполнение которых правителем поддержит порядок в государстве и обеспечит благо подданных. Если говорить о главной идее, которую Карл мог воспринять из сочинения Цицерона, то это положение о необходимости государя лично отправлять правосудие, которое должно быть доступно всем его подданным (добродетель справедливости)[525]. Сочинения же итальянских гуманистов несли идею важности службы родине. Буаноккорсо да Монтеманьо, хотя и предлагает читателю самому выбрать, кто из его героев более благороден – тот, знатность которого состоит в происхождении, или тот, у которого она заключается в служении государству, – всё же дает понять, что его симпатии находятся на стороне второго героя. Ауриспа же доказывает, что из трех персонажей – Александра Македонского, Ганнибала и Сципиона Африканского – более великим следует считать последнего, ибо он сражался не для своей выгоды, а из любви к родине, для блага государства. Хотя в интерпретации Жана Миело основными становятся рыцарские добродетели и защита общего блага, идея служения государству и обществу не исчезает.
Филипп Добрый на протяжении длительного правления значительно расширил герцогскую библиотеку за счет рыцарских романов и произведений, посвященных истории владений Бургундского дома. Особое удовольствие он испытывал от сочинений, повествовавших о подвигах рыцарей, часто изобиловавших всякого рода вымыслами и легендами (если использовать слова Васко да Лусены). В отличие от своего отца Карл Смелый заказал и приобрел не так много литературных трудов, однако они исключительно ярко демонстрируют его предпочтения. Среди этих немногих трудов – «Гиерон» Ксенофонта в переложении Жана Суайо, «История Александра» и «Трактат о деяниях и подвигах Кира» (или «Киропедия») в переводе Васко да Лусены, письмо Цицерона своему брату Квинту в переводе Жана Миело[526]. Однако все они, как видно, представляли собой не оригинальные тексты на латыни или древнегреческом языке, а переводы или, точнее, переложения на французский.
Два перевода-переложения Васко да Лусены сочинений Квинта Курция и Ксенофонта, без всякого сомнения, оказали большое влияние на Карла Смелого. Знакомство с «Киропедией» в переложении да Лусены (книга была преподнесена герцогу в 1470 г.) проявляется не только в особенностях политических взглядов герцога. Кир Великий был одним из наиболее почитаемых Карлом Смелым древних героев наряду с Александром Македонским, Ганнибалом, Гераклом. Неслучайно в прологе да Лусена подчеркивает, что между герцогом и главным персонажем книги много сходства[527]. Однако особое внимание привлекает суждение о том, что Бог назначил Кира пастырем и даровал ему величие для осуществления власти в государстве[528], а сам Кир объявил себя живым законом, источником всей власти, целью которой являлось процветание подданных, общее благо[529].
Что касается «Деяний великого Александра», второго переложения да Лусены, то этот труд, законченный в 1468 г. в Ла Мотт-о-Буа, резиденции Изабеллы Португальской, должен был, по мысли автора, предостеречь Карла Смелого от повторения пути македонского государя. У португальского автора образ Александра уже совершенно иной, чем в сочинениях Жана Воклена. Александр – пример отнюдь не для подражания, а, скорее, того, как не стоит себя вести государю. Васко да Лусена показывает, как с военными успехами Александра портится его нрав, добродетели уступают место порокам, а государь, предпочитавший ранее советы сподвижников, всё более утверждается в мысли о своей непогрешимости и правоте. Гордыня – главный порок Александра[530]. Единственный урок, который Карл сможет извлечь из сочинения да Лусены, – стараться избежать тех пороков, которые были присущи македонскому правителю.
517
Sommä М. Isabelle de Portugal, duchesse de Bourgogne. P. 57.
518
Krynen J. L'empire du roi. Idees et croyances politiques en France XIII—XV siede. Paris, 1993. P. 179-187; Хачатурян H. A. Король-sacre в пространстве взаимоотношений духовной и светской власти в средневековой Европе (морфология понятия власти) // Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти / отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2006. С. 24.
519
Sommä М. Isabelle de Portugal, duchesse de Bourgogne. P. 57.
520
См. о нём, например: Blockmans W. Manuscript Acquisition by the Burgundian Court and the Market for Books in the Fifteenth-Century Netherlands // Art Markets in Europe, 1400-1800 / ed. M. North, D. Ormrod. Aldershot, 1998. P. 7-18; Jean Wauquelin: de Mons a la Cour de Bourgogne. Turnhout, 2006.
521
Schoysman A. Le Statut des auteurs «compile» par Jean Mielot//L'ecrit et le manuscrit à la fin du Moyen Age / ed. T. Van Hemelryck, C. Van Hoorebeeck. Turnhout, 2006. P. 305. Cm. также статьи Ж. Монфрена, посвященные практике перевода в Средние века: Monfrin J. Etudes de Philologie romaine. Geneve, 2001.
522
Merisalo О. Jean Wauquelin, traducteur de Gilles de Rome // Jean Wauquelin: de Mons à la Cour de Bourgogne. P. 26-27.
523
Vonderjogt A. Expropriating the Past. Tradition and I
524
Помимо работы, указанной в сноске 36, об этих сочинениях и их восприятии в бургундском обществе см.: Vanderjagt A. J. «Qui sa vertu anoblist». The Concepts of «Noblesse» and «Chose Publicque» in Burgundian Political Thought. Groninguen, 1981; Idem. Classical Learning and the Building of Power at the Fifteenth-Century Burgundian Court // Centres of Learning. Learning and Location in Pre-Modern Europe and the Near East. Leiden, 1995. P. 267-277; Idem. The Princely Culture of the Valois Dukes of Burgundy // Princes and Princely Culture 1450-1650. Leiden, 2003. T. I. P. 51-79.
525
Vanderjagt A. «Qui sa vertu anoblist». P. 59.
526
Charles le Temeraire 1433-1477. Р. б.
527
Gallet-Guerne D. Vasque de Lucène et la Cyropedie à la cour de Bourgogne. Geneve,
528
1974. P. 40.
Ibid. P. 185.
529
Ibid. P.41.
530
Faits du Grand Alexandre (traduit du moyen frangais par 0. Collet) // Splendeurs de la cour de Bourgogne. Recits et chroniques / sous la dir. de D. Regnier-Bohler. Paris, 1995. P. 597.