Страница 17 из 33
Известный французский медиевист Ж. Дюфурне в статье, посвященной образу Карла Смелого в бургундских хрониках, отметил, что одной из превозносимых черт герцога является его храбрость. Современники воспринимали его как доблестного рыцаря (heros chevaleresque)[229]. Однако не только в характеристике этого герцога преобладают подобного рода панегирики. Почти все сочинения, посвященные Филиппу Доброму, открываются перечислением его завоеваний. Читателю в деталях сообщают о том, как именно герцог расширял границы владений Бургундского дома, боролся с мятежниками и внешними врагами[230]. Таким образом, Филипп Добрый также заслуживает восхваления как рыцарь. Этот факт вовсе не случаен, учитывая авторитет, которым пользовались рыцарские добродетели при бургундском дворе – оплоте рыцарской культуры в XV в. Поэтому именно смелость и мужество особенно ценились бургундскими историками в их государе, а противоположные качества, соответственно, считались пороками. На первое место среди качеств, необходимых для командования армией, Оливье де Да Марш ставит храбрость (vaillance), т. к. «мужество (твердость духа), которое является исходной точкой храбрости, – главная из основных добродетелей»[231]. Для него, как и для большинства современников, настоящий государь – это, прежде всего, доблестный рыцарь. Неслучайно трое из четырех герцогов Бургундских получили от современников прозвища, соответствующие главным, по мысли современников, их качествам – Филипп Храбрый (Philippe le Hardi), Жан Бесстрашный (Jean sans Peur), Карл Смелый (Charles le Hardi). Только Филипп Добрый был прозван иначе[232], что, впрочем, нисколько не умаляет его достоинств как рыцаря. Как и остальные герцоги, он был храбр. Шатлен считает его «жемчужиной среди храбрых и звездой рыцарства», ибо он всегда заботился о своей чести, репутации храброго рыцаря, старался не отступать от давно сложившегося, но к этому времени почти изжившего себя рыцарского кодекса. По словам первого официального историка Бургундского дома, однажды герцог долго находился в раздумьях, не задета ли его честь тем, что он решил не ввязываться в очередное сражение с французами, хотя представлялся удобный случай для этого[233]. Жан Жермен сообщает о приготовлениях герцога к поединку с герцогом Глостером[234], а Оливье де Ла Марш с восхищением рассказывает о том, как Филипп Добрый предлагает герцогу Саксонскому сразиться один на один за спорные территории, не желая пролития крови рыцарями и дворянами из-за личного (particulier) спора двух герцогов[235]. Он также сообщает, что Филипп Добрый, не раздумывая, был готов встать на защиту своего подданного во время ссоры последнего с вассалом герцога Бурбонского[236]. Филипп Добрый проявил себя настоящим рыцарем во время войны с Гентом в 1452-1453 гг.[237] Именно он в этот тяжелейший для государства момент подавал пример смелости своим подданным, лично участвуя в жестоких сражениях. Де Ла Марш восхищается таким поступком герцога, отмечая, что он сражался как настоящий рыцарь[238]. Видимо, мемуариста это очень удивило, поскольку немногие государи совершали подобные подвиги. Ведь даже Карл VII, прозванный современниками «победителем англичан», лично не участвовал в сражениях Столетней войны, предоставляя возглавлять армию хорошо зарекомендовавшим себя полководцам. Шатлен, который, на первый взгляд, видит в этом заслугу короля, умеющего окружить себя мудрыми и храбрыми советниками, всё же не без иронии указывает на то, что король не был человеком «воинственным» (belliqueux)[239].
Вместе с тем преданный рыцарским идеалам герцог не давал упрекнуть себя в безрассудстве. Напротив, он продемонстрировал необычайную осмотрительность в войне с Гентом. Накануне решающего сражения с гентцами Филипп Добрый решил отправить графа де Шароле, единственного законного наследника, подальше от места проведения битвы[240], осознавая, какую опасность таит в себе его возможная гибель. Впрочем, это не помешало Карлу принять участие в сражении. Филипп Добрый сам оказался в такой ситуации, когда Жан Бесстрашный не позволил ему, тогда еще графу де Шароле, сражаться в армии французского короля против англичан при Азенкуре, где погибли многие представители Бургундского дома (братья Жана Бесстрашного – герцог Брабантский Антуан и граф Неверский Филипп)[241]. Он часто вспоминал это событие и сожалел, что не смог оказаться на поле сражения в тот день[242].
Безусловно, благоразумие, или осмотрительность (prudence), – одна из главных добродетелей Филиппа Доброго, по мнению придворных авторов. Именно это качество высоко ценил в герцоге Жан Молине, называя и в «Морализованном Романе о Розе»[243], и в «Троне чести» эту добродетель одной из основных для идеального государя. Prudentia – первая из главных христианских добродетелей, заключавшаяся в силе духа и в знании истины, а потому часто отождествляемая с мудростью. Возрождение интереса к философии Аристотеля привнесло четкое разделение этих двух понятий, и теперь в данной добродетели видели важное качество государя – умение применять «на практике» полученные знания на благо своих подданных[244]. В сочинении Молине «Трон чести» первое из девяти небес, которые предстоит пройти герцогу, символизирует добродетель благоразумия[245]. На этом небе Филиппа Доброго приветствует Цезарь, который, по мысли средневековых авторов, являлся олицетворением этой добродетели. Молине перечисляет ее составляющие, а их в свою очередь можно разделить на личные качества правителя. К ним относятся разум, память и опыт. Однако опираться только на них невозможно. Филипп Добрый – пример государя, «который, используя благоразумие высоких баронов и мудрых советников, совершил огромное количество подвигов»[246]. Он, безусловно, мудрый правитель[247], но, как и подобает такому государю, использует совет своего окружения. Молине подчеркивает это в приведенном выше пассаже. Де Ла Марш многократно упоминает свойство герцога доверять мнению своих советников[248]. Перед тем как принять какое-либо важное решение, герцог обязательно выслушивал советы своих приближенных[249]. Упоминания этого важного качества правителя нередки и у других бургундских авторов[250]. Так, Карл VII «всем управлял разумом и никогда без совета, так как собственное мнение подкреплял другим»[251]. Умение выбрать мудрых советников также возводилось в достоинство государя[252], и Филипп Добрый был одним из тех, кто умел это делать[253], впрочем, как и Карл VII[254]. Однако первый всегда был постоянен в своих симпатиях к приближенным, что расценивалось бургундскими авторами как положительное качество государя. Герцог никого не смещал со своих постов, всем доверял[255]. Французский король, напротив, был непостоянен, вокруг него часто образовывались всевозможные группировки, которые боролись за власть. При этом любой человек, достигший высот власти, мог легко лишиться благосклонности короля[256].
229
DufournetJ. Charles le Temeraire vu par les historiens bourguignons // Cinq-centieme a
230
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 214-218; Guillaume Fillastre D.J. Ausgewählte Werke. S. 273-289; Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 17-43, 61-68, 99-112.
231
La Marche O. de. Mémoires. Vol. IV. P. 53.
232
Впрочем, как отмечает Й. Хёйзинга, прозвище «Добрый» (Bon) сменило предыдущее – «Да будет стыдно тому [кто плохо об этом подумает]» (Qui qu'en hongne). См.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. М., 2002. С. 117. О прозвищах герцогов также см. в настоящем издании: Асейнов Р. М. Роль прозвища в характеристике государя в сочинениях бургундских историков XV в.
233
Chastellain G. CEuvres. Vol. II. Р. 140.
234
Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 27.
235
La Marche O. de. Mémoires. Vol. II. P. 27. О распространенности вызовов на подобные поединки см.: Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 119-120.
236
Ibid. Vol. I. Р. 257.
237
Об освещении восстания в Генте бургундскими историками см.: Асейнов Р. М. Восстание в Генте 1452-1453 гг. в бургундской историографии XV в. // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2008. № 2. С. 105-122, а также в настоящем издании.
238
La Marche О. de. Mémoires. Vol. II. P. 323.
239
Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 181.
240
Ibid. Vol. II. P. 277; Clercq J. du. Mémoires / ed. F. de Reiffenberg. Bruxelles, 1835-1836. Vol. II. P. 127.
241
Monstrelet Е. de. Chronique / ed. J.-A.-C. Buchon. Paris, 1875. P. 372.
242
Guillaume Fillastre D. J. Ausgewählte Werke. S. 269.
243
DevauxJ. Jean Molinet, indiciaire bourguignon. Paris, 1996. P. 178-179.
244
Krynen J. L'empire du roi. Idees et croyances politiques en France XIII—XV siede. Paris, 1993. P. 217-220.
245
Molinet J. Faictz et dictz. Vol. I. P. 46-47.
246
Ibid. P. 47.
247
Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 11; La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 100.
248
La Marche O. de. Mémoires. Vol. I. P. 92-98, 100.
249
Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 81; Vol. III. P. 203; Wielant Ph. Recueil des antiquites de Flandre. P. 54.
250
Le Fevre de Saint-Remy J. Chronique / ed. F. Morand. Paris, 1876-1881. Vol. I. P. 381; Wielant Ph. Recueil des antiquites de Flandres. P. 54.
251
Chastellain G. Chronique / ed. J.-Cl. Delclos. P. 321.
252
См., например: Цатурова С. К. Формирование института государственной службы во Франции XIII—XV веков. М., 2012. С. 135-136, 279-304.
253
La Marche О. de. Mémoires. Vol. I. P. 100.
254
Chastellain G. CEuvres. Vol. II. P. 181.
255
Ibid. Vol. VII. P. 222-223.
256
Ibid. Vol. II. P. 182.