Страница 16 из 33
У данной работы нет цели осветить все добродетели, приписываемые Филиппу Доброму. Многие из них традиционно указывались применительно ко всем государям[207]. В первую очередь хотелось бы обратить внимание на те из них (безусловно, важные и с точки зрения хронистов, и на наш взгляд тоже), которые позволяют прояснить политическую позицию рассматриваемых авторов, выявить их симпатии и антипатии, что позволило бы продемонстрировать наличие различных взглядов при бургундском дворе. Какие именно качества правителя они выносят на первый план, что превозносят, а что, наоборот, осуждают? Эти порой небольшие и краткие указания помогают судить о причинах, побудивших того или иного автора взяться за написание конкретного сочинения, об их принадлежности к одной из групп при бургундском дворе. Это тем более важно, что большинство подобных сочинений были написаны уже после смерти герцога, в правление его сына Карла Смелого или даже после гибели последнего. Данный факт придает суждениям авторов еще больший интерес. Да и само описание образа Филиппа Доброго почти всегда идет в сравнении с образом Карла Смелого. Кроме того, выделяя то или иное качество герцога, авторы иногда дают возможность исследователям отметить некоторые особенности придворной жизни в эпоху двух последних герцогов Бургундских из династии Валуа.
Однако Филиппа Доброго сравнивали не только с сыном, но и с другими государями той эпохи. Как не вспомнить знаменитую «Галерею принцев» из хроники Шатлена[208]? Без сомнения, для нас наибольший интерес представляет сравнение герцога с французскими королями.
Оливье де Ла Марш, описывая двор Карла Смелого, заметил, что первейшей обязанностью государя является служение Богу[209]. В этом плане все авторы отмечают необыкновенную набожность Филиппа Доброго. Молине в «Троне чести» проводит герцога по двум небесам, получившим названия Истина (Verite), олицетворяемая Церковью, и Исключительность благодати (Singularite de grace)[210]. По словам Шатлена, герцог «служил Богу и страшился его, особо почитал Богоматерь»[211]. Герцог много часов проводил в молитвах, как пишет Фийатр, заказывал мессы во многих храмах, раздавал милостыню[212]. Ему вторит и первый официальный историограф, указывающий, что Филипп Добрый любил давать милостыню щедро, причем тайно[213]. Также Шатлен сообщает, что герцог основал много храмов, в том числе на Святой земле, в Иерусалиме. Иными словами, поступки Филиппа Доброго соответствовали тому, что полагалось делать истинному христианскому государю. Его благочестие, естественно, не ограничивается тем, что указали наши авторы. Французский историк Б. Шнерб посвятил весьма обстоятельное исследование свойственным герцогу проявлениям благочестия, о которых умалчивают авторы в рассматриваемых нами сочинениях. Среди них – паломничества, щедрые пожертвования монастырям и церквям, почитание святых, в том числе покровителей Французского королевского дома.
Одной из ключевых тем в характеристике герцога является защита церкви и христианства. Идеальный государь должен выполнять свои обязанности перед Богом и церковью, поэтому Жан Жермен именно с этой добродетели начинает свой трактат[214]. В период Великой схизмы данный факт становился особенно важным в характеристике правителя. С этой точки зрения, герцоги Бургундские представлялись в очень выигрышном свете. У Шатлена Филипп Добрый выступает как единственный защитник папского престола во время трудностей, связанных с соборным движением[215]. Особое рвение проявлял герцог и в освобождении Святой земли[216], в его политике важное место занимала организация крестового похода против турок[217]. Эта неудавшаяся затея послужила всё же отличным поводом для восхваления герцога, позволяя противопоставить его другим государям, пренебрегшим делом защиты церкви. Шатлен вкладывает даже в уста Карла VII похвалу Филиппу Доброму. Король, узнав о намерении герцога, отметил, что последний является самым уважаемым принцем из всех[218], что, впрочем, не мешало ему препятствовать осуществлению этого плана. Трактат Жана Жермена практически целиком преследовал цель обосновать крестоносные амбиции Филиппа Доброго, показать его единственным защитником христианства. Следствием этого стало включение в текст рассказа о посольствах Жоффруа де Туази, об осаде мамлюками Родоса в 1444 г.[219] Первый канцлер ордена Золотого руна не преминул воспользоваться случаем, чтобы продемонстрировать желание герцога отправиться на освобождение Святой земли, заручившись при этом поддержкой других государей, для чего к ним были отправлены посольства: к папе Николаю V во главе с Жаном де Круа, к королю Франции во главе с самим Жаном Жерменом и т. д.[220]. Жермен заканчивает свое сочинение рассказом о подавлении восстания в Генте в 1453 г., когда, по его мнению, уже ничто не мешает герцогу сосредоточиться на своей главной задаче – организации крестового похода.
У Оливье де Ла Марша только герцог Бургундский предстает защитником церкви, ибо остальные европейские государи не спешили прийти на помощь[221]. Этот сюжет стал краеугольным камнем в восхвалении герцога во время банкета Фазана, одним из организаторов которого (впрочем, как и многих других придворных празднеств) являлся де Ла Марш[222]. Особое внимание зрителей и участников этого праздника было обращено на тот факт, что герцог не является единственным правителем, к которому обратились за помощью: сначала это были император, французский король и т. д. Однако они, видимо, не выказали достаточного рвения в деле защиты веры, поэтому последовало обращение к Филиппу Доброму. Действительно, сам герцог направлял посольство к Карлу VII с целью убедить его совместно предпринять что-либо, чтобы помочь Византии, но безрезультатно[223]. Таким образом, Филипп Добрый со своей давней мечтой о крестовом походе остался единственным защитником христианской веры и мира среди европейских государей. Тем более важной для него, как представляется, стала возможность во всеуслышание заявить о своем намерении и продемонстрировать этим преданность делу веры в отличие от других государей, стоящих выше него по титулу. Это служило укреплению позиций герцога не только внутри его государства, но и на международной арене[224].
В отличие от герцога «христианнейший» король Франции явился инициатором Буржской Прагматической санкции, сделавшей положение французской церкви более автономным и вызвавшей конфликт со Святым престолом[225]. Король не был, по мнению Шатлена, защитником церкви, как его предшественники[226]. Иными словами, Карл VII не оправдал надежд, возлагаемых на «христианнейшего» короля, заключавшихся как в защите церкви, так и в поддержании мира[227]. Наоборот, он стремился сеять раздор, в том числе и между ним самим и Филиппом Добрым, как это произошло в конфликте из-за Люксембурга[228].
207
Ж. Кринен отмечает, что почти во всех зерцалах государя перед читателем предстает один и тот же идеальный образ правителя – благочестивого, смиренного, мудрого, благоразумного, смелого, справедливого и щедрого (Krynen J. Ideal du prince et pouvoir royal en France. P. 54).
208
Chostelloin G. CEuvres. Vol. II. Р. 151-189.
209
La Marche О. de. Mémoires. Vol. IV. P. 2.
210
Molinet J. Faictz et Dietz. P. 53-55.
211
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 222.
212
Guillaume Fillastre D. J. Ausgewählte Werke. S. 292.
213
Chastellain G. CEuvres. Vol. VII. P. 222.
214
Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 5-6.
215
Cha Stella in G. CEuvres. Vol. VII. 217; Vol. II. P. 220.
216
О почитании Святой земли см.: Paviot J. La devotion vis-ä-vis de la Terre sainte au XVе siede. L'exemple de Philippe le Bon (1396-1467) // Autour de la premiere crois-ade. Actes du colloque de Clermont-Ferrand (juin 1995) / ed. M. Balard. Paris, 1996. P. 401-411.
217
См.: Müller H. Kreuzzungspläne und Kreuzzugspolitik des Herzogs Philipp des Guten von Burgund. Göttingen, 1993; Paviot J. L'ordre de la Toison d'or et la Croisade // L'Ordre de la Toison d'or de Philippe le Bon ä Philippe le Beau (1430-1505). Ideal ou reflet d'une societe? / dir. P. Cockshaw. Bruxelles, 1996; Idem. Les dues de Bourgogne, la croisade et l'Orient (fin XIVе siede – XVе siede). Paris, 2004. Подробнее о рассуждениях бургундских хронистов о крестовом походе Филиппа Доброго см.: Le Brusque G. Une Campagne qui fit long feu: le saint voyage de Philippe le Bon sous la plume des chroniqueurs bourguignons (1453-1464) // Le Moyen Age. 2006. T. 112 (3-4). P. 529-544.
218
Chastellain G. CEuvres. Vol. III. P. 31.
219
Jean Germain. Liber de virtutibus. P. 70-75.
220
Ibid. P. 77-78.
221
La Marche О. de. Mémoires. Vol. II. P. 205-206.
222
Об этом празднестве подробнее см.: Хачатурян Н.А. Светские и религиозные мотивы в придворном банкете «Обет фазана» герцога Бургундского в XV в. // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы. С. 177-199; Le Banquet du Faisan. 1454: ^Occident face au defi de I'Empire ottoman / dir. М.-Th. Caron, D. Clausel. Arras, 1997.
223
La Marche O. de. Mémoires. Vol. II. P. 205-206.
224
Хачатурян H. А. Светские и религиозные мотивы. С. 177-199.
225
Об этом см., например: Плешкова С. Л. Французская монархия и церковь (XV – середина XVI в.). М., 1992.
226
Chastellain G. Chronique / ed. J.-CI. Delclos. Geneve, 1991. P. 286.
227
Small G. George Chastelain and the Shaping of Valois Burgundy. Political and Historical Culture at Court in the Fifteenth Century. Woodbridge, 1997. P. 178.
228
См.: Schnerb В. L'Etat bourguignon. Р. 214-223; Vaughan R. Philip the Good. P. 274-285.