Бегущая по снам

— «Но», что?

— Его кровь перенасыщена белком и токсинными соединениями, не поддающимися классификации. Та формула, что вы мне предоставили, наследие несчастного Арчибальда, она поставила меня в тупик. Ни одно из указанных покойным профессором соединений не должно дать подобный эффект. Наоборот, инъекция крови черных чудовищ должна приводить к недостатку в организме железа, фосфора и белка. Черные чудовища худощавы и невысоки, чрезвычайно прожорливы как раз потому, что в их крови фактически отсутствует белок. Совершенно очевидно, что несчастный Паарл получил дозу совсем не того препарата, какой указан в формуле.

— Вы хотите сказать, что его отравили?

— Именно так. Не думаю, что Арчибальд стал бы намеренно делать подобные инъекции. Картина здесь следующая: фальшивый препарат насытил организм Паарла чудовищным количеством белка и тяжелых элементов, а токсины воспрепятствовали работе иммунной системы охотника, от чего физиологические процессы вышли из-под контроля. Началась трансформация в черное чудовище, но идущая по иному, неестественному и рукотворному пути. Как результат — появление громадного зверя, способного убить сотни человек и принести немалые разрушения.

— Понятно, — мрачно ответил Людвиг. — Сообщите мне, если еще что-нибудь выясните.

— Как скажете.

Людвиг развернулся и двинулся к выходу, как вдруг услышал отрешенный голос Кэрила:

— Забавно. Прошло почти десять лет, а мы до сих пор не постигли механизм рождения чудовища. Он — загадка для нас. И тут объявляется тот, кто знает его настолько совершенно, что способен ловким трюком породить создание, какое мы еще не видывали. Что за дьявол стремиться погрузить Ярнам в хаос? Я содрогаюсь от мысли о том, на что он еще способен. Это пугает, господин Людвиг. Это пугает.

========== Часть 8 ==========

Гарь, копоть, масло и запекшаяся кровь — снова и снова, день за днем и так до бесконечности. Лязг механизмов, искры пил, блеск лучей умирающего солнца на остриях мечей и топоров. Снова и снова и снова. Никто не знает, как сильно он устал от всего этого, как сильно изнурила его война с ветряными мельницами. Никто не знает какие кошмары приходят по ночам, сколько безмолвных призраков стоит у изголовья его кровати каждую ночь. Никто, даже она.

Чистая кожа, белые волосы, красноватые зрачки — она похожа на гостью из сказочных снов, волей нелепого случая заброшенную в этот жестокий, чуждый красоте мир. Такая красивая, такая отважная — она лучшее, что случалось со старой Мастерской со дня основания. Охотничий наряд сменился на грязную робу с серым фартуком, рукава закатаны и промаслены, тонкие пальцы тщательно и бережно вычищают механизм самозарядного мушкета. Рядом другие охотники, они нервно посмеиваются, кто-то, возможно Хенрик, травит анекдоты, но в поле зрения лишь она. Взгляд ее скользнул по лежащему рядом двойному клинку, чья красота едва уступает смертоносности. Изящное оружие, достойное руки хозяйки.

«В ней кровь Кейнхрста, но Оедон, как же сильно она от них отличается. От Аннализы, от Йозефки, от Хелвея ака Дрейдена. Светлая дочь в семье уродов»

Герман отвел взгляд и хмуро уставился на старый, потертый значок с буквой «М». Края оплавились, старинная надпись почти стерлась, но он прекрасно помнил, что за слова выгравированы на обратной стороне значка:

«Мы воюем ради мира. Мы убиваем ради жизни. Жертва — ради других»

— Нелепое дерьмо, — буркнул Герман, убирая значок во внутренний карман.

— Герман, — послышался голос Марии.

Первый охотник чуть вздрогнул и поднял на ученицу взгляд-вопрос. Но та лишь кивнула в сторону дверей, где стоял, сложив руки, старина Гилберт. Герман ухмыльнулся, глядя на вечную коричневую жилетку, седые волосы и грубые черты лица, испещрённые морщинами-каньонами. Первый охотник поправил воротник и, покинув Мастерскую, крепко пожал наставнику руку.

— Какими судьбами, старина? — усмехнулся Герман. — Наскучило в Лиге?

— «Старина»? — удивленно хмыкнул Гилберт. — А ведь и правда, старина. Нас обоих не пожалели годы. Слышал про Гриссома?

Герман кивнул.

— Хочешь выпить?

При Мастерской есть небольшой бар, где первые охотники выпускали пар до того, как личный состав умножился числом, и дружная компания ночных убийц не перенесла посиделки в трактир «Бенгольф и пони». Старые бочонки опустели, запасы закусок иссякли, сменившись белесой паутиной. Но Герман все равно умудрялся припрятать там бутылочку-другую рома, как раз для подобных случаев. Охотники усердно чистили оружие, звенели механизмы, лилось масло, а Герман хмуро разливал ром по стаканам.

— Да, жалко ГенГри. Здоровый был мужик, — вздохнул Герман, сделав глоток. Ром легким жаром отдался в теле. Он почти не чувствовал алкогольных паров — печальные последствия длительных возлияний. Гилберт залпом осушил стакан, тихо выругался и хлопнул им по столу.

— Позавчера только с ним пили. Спрашивал меня, приеду ли я на свадьбу его младшенькой. Слышал, как он умер? — зло спросил расхититель гробниц. — Чудовище задрало. Палача. Чудовище, мать его, задрало. Наш новенький видел эту тварь — говорит метров десять в холке.

Герман резко помрачнел и долил рома в опустевшую кружку наставника.

— Бред. Таких не бывает. Врет твой новенький. Сам знаешь, у страха глаза велики, наверное, подбросил зверю метров пять-шесть.

Гилберт покачал головой.

— Калеб, конечно, на вид обморок, но соображалка работает «будь здоров». Он не врет, это точно. Наших гробовых к трупу не подпустили. Сразу нагнали церковников и те зверя по кускам вытащили. Все под шумок, тихой сапой.

— Твою мать, — Герман осушил бокал, резко выдохнул и вновь хлестанул рома.

— Вот именно. В городе творится странное дерьмо. И жопой чую — быть беде.

— В городе шпионы, — хмуро заметил Герман. — Контрразведка королевы работает, Хор, опять же, воду мутит. Как всегда. Хотят сорвать сорвать переговоры и праздник испортить.

— Не думаю, — мрачно хмыкнул Гилберт. — Дело не в политике. Не во внешней уж точно. Нет, конечно кто-то хочет поднасрать, но мне кажется, наши церковники хотят королеву «того», — Гилберт провел пальцем по горлу.

— Подробнее, — нахмурился Герман.

Гилберт огляделся и, убедившись что никого нет, зашептал:

— Гриссом на кануне смерти вел себя странно. Как нахлестался — бросил одну фразу: «К дьяволу Логариуса, мои Палачи будут защищать королеву». Я спросил, к чему это сказано, но тот лишь отмахнулся. Я не придал значения, но потом кое-что вспомнил. Неделю назад один мой знакомый ввез в город контрабанду из Лабиринта. Вроде дело обычное, хабар небольшой, но вот только странное дерьмо рядом с ним происходило. Слушай, Блек привез из Лабиринта один единственный черный ящик, длинной в метр. Все кто к нему подходил из мирян — падали в припадке, один даже, говорят, рухнул на колени и разбил голову о дорожный камень. Вопил что-то про демонические души и алые черепа. А вчера моя любовница из монашек…

Герман хохотнул.

— Любишь ты монашек, старик.

— Погоди перебивать. Любовница сказала, что слышала разговор двух епископов. Мол снова пошел набор в Палачи. А ведь они долбаный рудимент.

— А вот это странно, — хмыкнул Герман. — Может, они хотят снова выйти на улицы?

— Может быть, черт их знает. Одно ясно: Церковники что-то затевают. Гриссом был рыцарем Кейнхерста еще до появления Церкви. Верный королеве, как сытый пес. А теперь он мертв. Дерьмо, — выругался Гилберт и залпом осушил еще один стакан. — Надо было подольше задержаться в Оккунгеме.

— Все еще бродишь по Лабиринтам?

Гилберт хохотнул и уставился на дно пустого стакана.

— Все еще брожу по Лабиринтам. Мне вчера исполнилось девяносто восемь, ты знаешь?

Герман удивленно поднял бровь.

— Оедон, мне пятьдесят три, а уже поясница ноет и колени болят после каждой охоты. Как ты еще не развалился, старый пень?!

— Я не знаю, — неожиданно мрачно ответил Гилберт. — Я много думал об этом. В Оккунгеме мы попали в переделку, из двух дюжин расхитителей выжило всего четверо. Два десятка молодых парней, в расцвете сил остались там, а я выбрался.