Гугара

На берегу стояла стройная женская фигура, волна стелила ей под ноги кружевную пену. Женщина плотно закуталась в шаль и смотрела на лодку, которую верной рукой мужчина направлял к острову, к зрачку. Там, на его дне, в темной комнате висела вязанная картинка, высвеченная снопами фар несущихся по дороге автомобилей.

На поверхности зеркала проступило незнакомое лицо: человек-карп, человек-сад, растяпа, распутник, повеса. Когда он смеялся, его подбородок плясал. Он был маленьким, как муравей, коротышка, малыш, но силач. На черепашьей скорлупе головы клубилась черная татуировка облаков, вся в волютах и завитках. Пересеченные морщинами, перерезанные шрамами на бровях, облака колыхались как настоящие. Он тряс голым животом, разводя в стороны сильные руки. Погружал подбородок в узорной складке жутко изуродованной шеи. Громадная лысая голова готова была взорваться. Широкая улыбка и мягкая насмешливая гримаса становились всё менее выразительными, потому что воздух постепенно стал наполняться светом. Дольше всего в памяти оставались его улыбка и кроткий взгляд.

На маленьком экране шел тихий дождь разноцветных многогранников. Они перемещались то вправо, то влево, повинуясь пальцу, нажимающему на две кнопки. Пим – влево – пом – вправо – пим, пим – два раза влево – пом – раз вправо. Неспешной волной опадали и, в зависимости от сноровки игрока, образовывали или плотную стену или полную прорех поверхность, к которой потом ничего нельзя было приставить. Если экран заполняла стена, значит – уровень пройден. Каждое пиканье звучало ударом в барабан на фоне монотонного шума дождя, заполнявшего тишину своим ненавязчивым присутствием. Внутри чума царил зеленый полумрак, прореженный то там, то сям белыми световыми пятнами в тех местах, где брезент был протерт или продран.

Дмитрий Николаевич сидел на оленьей шкуре, прислонясь спиной к свернутому в валик одеялу, грел ноги у догоравшего огня. Весь погруженный в тетрис, он держал двумя руками желтый китайский гаджет, энергично нажимая красные кнопки на пульте управления. Устройство отвечало серией пискливых звуков в то время как на экранчике перемещались темные формы, точно миниатюрные фигурки из театра теней. Дело было уже к вечеру, целый день шел дождь. Я курил, а от подвешенных на жерди над моей головой мокрых штанов и рубахи шел пар.

– В тайге всегда надо иметь две пары штанов, – не отрываясь от гаджета поучал меня Дмитрий, когда увидел меня в одних кальсонах. Мне было всё равно; опершись о поленницу, я тонул в мягком ковре веточек. Сигареты из красной пачки, сушившейся у камелька, были как будто подвяленными, и прежде чем я успевал докурить одну, я уже лез за следующей. Дмитрий азартно жал на кнопки, я же напротив – предался апатии, нагнетаемой бесконечным проливным дождем. Я представил себе, что ливень не прекратится и что наша горка превратится в остров, омываемый водами нового потопа, и что останемся только мы, скрывающиеся на этом пригорке, на острове посреди океана леса, как в Ноевом ковчеге. Словно потерпевшие кораблекрушение, избранники судьбы, голоса которых потерялись в шуме вершащейся вокруг них катастрофы.

– Ну и Максим! – одобрительно воскликнул Никита. – Ну и дубину себе выстругал!

Парень беспокойно смотрел на огромную палицу, о которую тот опирался. Только что вытесанная из лежащей рядом колоды, она была ростом со своего творца.

– Укороти ее маленько, а то ты ее даже не поднимешь, – посоветовал Алик, не вынимая сигареты изо рта.

– Я да не подыму?! – встрепенулся Максим, но, видимо, Алик выразил не только свои собственные сомнения, поэтому Максим бросил это произведение плотницкого искусства на землю и стал искать топор. В лагере царило спокойствие, собаки дремали, уткнувшись мордой в мох и чернику, а последние олени пошли в лес, лишь время от времени побрякивая издали колокольцами. В этот дождь исчезли мошкара и комары, так что животные были свободны от них, пошли в самопас искать грибы.

– В шаманы, видать, подались, – пошутил Никита, – не иначе: ведь сколько грибов сожрут.

Только один не спешил, аккуратно ступая по мху рядом с чумом. На его ляжке был большой, в две ладони, клок живого мяса. Рана не кровоточила, но из нее сочились белые капли гноя. Она была лучшим доказательством того, что кроме комаров и людей поблизости были и другие голодные.

– Было время и волков по крайней мере травили, с вертолетов отраву разбрасывали, отстреливали, – сказал Дмитрий, заканчивая чистить рану. – Теперь так не делают. Работать невозможно стало. Приходится таиться; этому повезло – вырвался можно сказать прямо из пасти.

– Как летом Алюна не вернулась из леса, я неделю плакала, – добавила Татьяна. – Мне было так жалко, так жалко, просто слов нет…

В конце концов, и этот олень не устоял перед искушением. Неспешно, задевая мокрые ветки, побрел куда-то. Также и мы, под глухие звуки Максимова топора стали собирать вещи, надевать болотные сапоги, куртки и всё, что у кого было. К звукам топора добавился стук капель по листьям, и темный потолок над нашими головами протёк. Мы вышли, вскоре к нам присоединился Максим, тащивший на плече изрядно похудевшую булаву. Алик и Никита забрали свои, мы со Славой взяли три больших мешка. Никита кликнул собаку, и весь караван чинно направился через лес вниз по пригорку, на котором стояли чумы. Шли бодро, я с трудом успевал уворачиваться от шлепков мокрых веток.

Дождь усилился, лес подернулся белесым туманом, одежда прилипала к телу. Мы шли след-в-след через сырость и холод едва заметными тропинками. Лес был низкий и редкий. Время от времени нам приходилось огибать разлитые в тусклой и придавленной дождем пустоте жирные пятна топей, поросших чахлым мхом и травой. Вдруг что-то шевельнулось вдали. Поднимая вокруг себя сотни брызг, собака резко рванула и после нескольких прыжков исчезла из виду. Мы на мгновение остановились.

– Шабаш, – объявил Никита, оперся о ствол, задрал голову и внимательно посмотрел вверх. Остальные собрались вокруг, кто сидел на корточках, кто стоял. Достал из кармана пачку и пустил по кругу. Мы затянулись в безнадежной попытке сдержать потоп с помощью пяти огненных точек, пульсирующих в ритм нашего дыхания.

– Пёс-то твой где? – Спросил Максим.

Никита пожал плечами.

– Хороший, охотничий, – добавил Слава.

– Вернется? – спросил я.

– Таа… вернется…я бы хотел это увидеть, – проворчал Максим.

– Всё мужики, шабаш, если будем так сидеть, кедровки всё сожрут, – забеспокоился Никита.

Появились комары, снова принялись за своё. Я достал спрей от мошкары и опрыскался, что называется, от души.

– Есть желающие?

Моим предложением воспользовался только Миша, зато тоже от души.

– Пёс не дурак, – кисло изрек Слава, выглядывая из-под мокрого капюшона. – Сто процентов – уже вернулся в стойбище.

– Вот подлец, – сказал Максим.

– Грёбанный, – уточнил Алик.

Монотонный ритм пиканий на мгновение прекратился, чтобы взорваться чем-то вроде мелодии. Игра сменилась. Я придвинулся к Дмитрию и заглянул из-за спины. Теперь он правил лодкой, перед которой стояла задача перехватить как можно больше парашютистов. По обеим сторонам лодки было полным-полно черных треугольников, проступавших над водой и не оставлявших сомнений относительно судьбы неперехваченных парашютистов. С другой стороны камелька пристроились Максим с матерью над шахматной доской.

– Хи-хи-хи, – радостно пищала Татьяна, очередной раз побеждая сына молниеносной шашечной атакой.

– А как насчет шахматишек? – предложил парень, пытаясь оторвать мать от шашек, в которых у той не было конкурентов. Восторженно созерцая доску, она продолжала сидеть, обхватив ноги и положив подбородок на колени.

– Еще разок! Одну партеечку! – уговаривала она сына, потерявшего интерес к игре.

Я почувствовал рядом чьё-то присутствие, обернулся – собака, Мальчик. Пользуясь тем, что хозяева чем-то заняты, он влез в чум и теперь лежал и грелся у огня, беспокойно поглядывая по сторонам, не заметил ли кто его. Пиканье внезапно прекратилось. Собака поняла это по-своему, вскочила и тихо вышла из чума.