Глупость современных философов

Нехитрая схема: философ гонит от себя все желания тела, поскольку он занят философствованием, т. е. размышлением. Это такая же глупая позиция, как и обратная, когда некоторые представители физического труда с презрением относятся к представителям умственного труда, называя их паразитами, никчемным людьми и т. д., и т. п. В этих высказываниях Платона – одно из первых проявлений профессиональной ограниченности или даже профессионального кретинизма…

Кроме того, обвинять большинство людей в корыстолюбии, как это делает Платон, – просто непорядочно. Откуда он взял, что большинство людей корыстолюбиво?! Он что: проводил социологическое исследование или он – бог, который всё ведает, всё знает? …

К сожалению, Платон не одинок в своем аристократическом презрении к людям, к большинству. Вспомним, например, что говорил Гераклит: «Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу – бренным вещам, а большинство набивает брюхо подобно скоту». Из известных философов в критике большинства людей наиболее преуспел Ф. Ницше. «Поистине, – писал он, – человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять его в себя и не стать нечистым. И вот я учу вас о сверхчеловеке: он – это море, где потонет презрение ваше»».

Заметим, что здесь Балашов не менее категоричен, чем те, кого он осуждает за категоричность, принимая иносказание за дословность. Он опять не смотрит в суть сказанного, а воспринимает слова «в лоб». Ни Платон, ни Гераклит, ни Ницше ничуть не высокомерны в своих суждениях, они не призывают вовсе отказаться от телесного, бытового, но говорят о долженствовании духовного приоритета над телесным и бытовым. Всего лишь. И в этом они правы.

Кроме того, чтобы понять, что большинство людей корыстолюбивы, вовсе не обязательно проводить социологическое исследование или быть богом, как язвит Балашов. Достаточно просто включить логику и взглянуть по сторонам. Надеюсь, с этой своей книги Балашов не получил ни копейки, иначе и его можно упрекнуть в корыстолюбии.

6.

Весьма интересна глава «Проповедник самоубийства», где Лобашов говорит об уже упоминавшемся философе Гегесии:

«В древней Греции был такой философ Гегесий (ок. 320-280). Он получил прозвище Пейситанатос, что означает «проповедник самоубийства» или «учитель смерти». Гегель писал: «Гегезий (…) довольно часто повторял: “Нет полного счастья. Тело мучимо многообразными страданиями, и душа страдает вместе с ним; поэтому безразлично, выберем ли мы жизнь или смерть. Само по себе ничто ни приятно, ни неприятно” (…) “Редкость, новизна или пресыщение удовольствием вызывает у одних удовольствие, а у других неудовольствие. Бедность и богатство не имеют никакого значения в отношении приятного, ибо мы видим, что богачи имеют не больше радостей, чем бедные. Точно так же рабство и свобода, аристократическое и неаристократическое происхождение, известность и отсутствие известности безразличны в отношении приятного. Лишь для глупцов может поэтому иметь значение жизнь; мудрецу же безразлично жить или не жить” (…) Всеобщность, вытекавшую для Гегезия из принципа свободы индивидуального сознания, он формулировал как отличающее мудреца состояние полного безразличия; это безразличие ко всему, представляющее собою отказ от всякой действительности, полнейший уход жизни в себя, является конечным выводом всех философских систем подобного рода. Легенда рассказывает, что царствовавший тогда Птолемей запретил Гегезию, жившему в Александрии, чтение лекций, потому что он вызывал во многих своих слушателях такое равнодушие к жизни, такое пресыщение ею, что они кончали самоубийством (…)».

«По мнению Гегеция, – резюмирует Ю. В. Согомонов, – жить стоит лишь тогда, когда заранее известно, что сумма ожидаемых от жизни наслаждений будет превышать сумму приносимых ею страданий. Но стоит только заняться моральной арифметикой, как непредубежденный, по Гегецию, человек, немедленно придет к неутешительному выводу: фактически жизнь дает больше страданий, чем наслаждений. Простой расчет убеждает, как только баланс составлен, что жить не имеет смысла и необходимо, пока еще не поздно, уйти из жизни. Согласно преданию, рассказанному Цицероном, лекции Гегеция в Александрии были запрещены, так как способствовали частым самоубийствам».

Диоген Лаэртский отмечал, что гегесианцы фактически стирали грань между жизнью и смертью. Для них, писал он, «предпочтительны как жизнь, так и смерть», «сама жизнь для человека неразумного угодна, а для разумного безразлична». В другом переводе последняя мысль Гегесия звучит резче: «Лишь для глупцов может поэтому иметь значение жизнь; мудрецу же безразлично жить или не жить» (…). Ну что можно сказать: язык без костей или мозги набекрень.

Гегесий, к сожалению, не один такой. На другом конце Земли, в древнем Китае Лао-цзы утверждал, что для нас небытие предпочтительнее бытия: "Тот, кто не заботится о том, чтобы жить, мудрее того, кто ценит жизнь".

«Язык без костей или мозги набекрень», с высоты своей мудрости оценивает Лобашов рассуждения Гегесия и Лао-Цзы.

Но вот что интересно. Гегесий учил: «Лишь для глупцов может иметь значение жизнь; мудрецу же безразлично жить или не жить». То есть, тут он не призывает к смерти, а всего лишь говорит о безразличии, равенстве жизни и смерти. А Лао-Цзы по словам Лобашова «утверждал, что для нас небытие предпочтительнее бытия», то есть напрямую призывает к смерти. Но кончали жизнь почему-то слушатели Гегесия, а не Лао-Цзы. Может быть, Лао-Цзы не читал лекций? Или читал их более подготовленным слушателям? Лобашов на это внимания не обращает.

Эффект лекций Гегесия говорит лишь о том, как способна философия и хороший оратор влиять на неподготовленные умы. Но в принципе, в корне, и Гегесий и Лао-Цзы правы в том, что жизнь как таковая, жизнь вообще, и каждого отдельного индивида, и даже всего вида не имеет какого-то особого значения, данного ей от природы. Во всяком случае, никто ещё этого значения не выявил. Что-то ни от Лобашова, ни от какого-либо другого философа или учёного не найдено ни одного труда, в котором бы высказывалась великая скорбь по исчезновению хотя бы неандертальцев, или каких-либо других представителей биологической жизни на планете. Нет, сухая констатация фактов: были, вымерли, и всё. Вот и всё значение их жизни. Мы больше жалеем об исчезновении динозавров (они ведь такие милашки), чем об исчезновении неандертальцев или других народов, которые некогда населяли Землю.

Поэтому как бы не возмущался Лобашов, как бы не хотел какого-то особого значения для своей жизни, но действительность такова, что никакого особого значения нет. Жизнь самоценна сама по себе, даже без всякого значения. А вот личное значение и личную цель жизни каждый должен определять сам. Но даже в этом случае жизнь одного может не иметь никакого значения для другого.

Балашов здесь похож на разгневанного ребёнка, у которого отняли любимую сказку, которому сказали, что Деда Мороза не существует, похож на боговеров, которых лишили богов, и которые в ужасе думают, что без богов жить невозможно.

Как писал Пушкин: «тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман». К сожалению, ценность жизни – это и есть «нас возвышающий обман», а то, что жизнь не имеет какого-то особого значения, особой цены – это та «низкая истина», та действительность, которая страшит своей убийственной правдой. Так что правы были и Гегесий и Лао-Цзы. А Лобашов просто не захотел принять этой правды, хотя, как философ, и должен бы был. Возможно, просто не понял.

Он это легче мог бы понять, если бы сравнил свою жизнь не со своими личными интересами и достижениями, а с тараканом или мухой, или мокрицей. В чем смысл и особое значение жизни отдельно взятого таракана? А ведь если посмотреть на Землю из космоса, то философ Лобашов будет мельче таракана, он вовсе исчезнет. Останется только голубоватый шарик в космосе. В чём же тогда смысл и значение жизни Лобашова? Да и где он? Он просто исчез. Но вот сам Лобашов, конечно, считает свою жизнь самой ценной во всей вселенной. Как, впрочем, и каждый человек, и каждое живое существо. И даже мокрица.