Страница 23 из 168
– Но надо же что-то делать.– Этот явно принадлежал Лему, только вот Эля не сразу поняла, откуда в нем столько черной безысходности.
Девушку тошнило от химических запахов, и она никак не могла от них отгородиться. К тому же от Лема разило страхом и смешанной с болью безнадежностью. «Я так задохнусь», – захотелось крикнуть, но губы не подчинялись. И снова под звуки падавших капель лекарства, похожих на булыжники, сверзавшиеся на металлическую крышу, разум сбежал в спасительную тишину дремы…
Опять не открыть глаз, и снова родные голоса, подбадривавшие друг друга, но в душе уже хоронящие ее.
– …они ничего не понимают, как и я. Мы держим ее на критической дозе препарата. Она ходит по лезвию бритвы, и следующий шаг… Впервые сталкиваюсь с таким.
– Она должна жить, ты слышишь меня?
«А вот эта закипающая злость так знакома».
– Ты же говорил, что знаешь ее лучше нас. Так ответь, что с ней?
– Она не хочет жить… И медикаменты не заставят биться сердце, если его хозяйка всеми силами желает его остановить.
И снова туман, в котором можно бродить, не помня о боли…
Прохладная рука по коже.
«Странно, я еще что-то чувствую?»
– Я расскажу тебе сказку на ночь. Только учти, в детском отделении после демонстрации моих ораторских способностей начинался групповой рев.
Эле никогда не рассказывали сказок, все их прочитала она сама. Мамы рядом не было, а Ире казалось, что они пагубно влияют на ее шаткую психику.
– Ну, значит, так, по телу бегала разъяренная банда вируса, и никто не мог ее остановить, и клетки в ней были веселыми и буйными, сметали все, что находилось на их пути, а тех, кто не желал покоряться, превращали в себе подобных. Армия росла, и бескрайние поля целостных клеток уменьшались на глазах… Тьфу, в смысле, на глазах, снабженных микроскопом.
– Грустная сказка, – выдавила Эля, из последних сил цепляясь за исходивший от Олега запах, она все старалась связать его с каким-нибудь знакомым ощущением, но все они были сами по себе, а он сам по себе.
Руки коснулся поцелуй, принесший с собой облегчение.
– Не уходи, пожалуйста. Останься со мной. Я так хочу тебя удержать, ну почему ты не оставляешь мне шанса?
– Ты знаешь… Ты все знаешь…
Поцелуй коснулся лба, исхудавших щек, дрожавших, неспособных открыться от бессилия век.
– Он из другого мира и не смог долго цепляться за человеческий. И ты не нашла того, кто способен провести тебя в его мир, тогда к чему эта жертва? Останься со мной, в моем, в нашем мире.Ты ведь просто умираешь, пойми, без надежды с ним снова встретиться.
– Прости… Я только гостья, заглянувшая к тебе на огонек, один вечер, один поцелуй – и я продолжаю свой путь в никуда… И тропа, заросшая вереском, изгибается и зовет меня. Здесь я чужая, может, в «нигде» буду своей.
Желанное дыхание обдало лицо девушки свежестью, и в ложбинку ключиц упала единственная соленая капля.
– А я ему говорил, что ты сильная и упрямая. И даже блуждая в потемках, двигаешься в нужном только тебе направлении.
– О чем ты?
В данный момент Олег был готов пойти на что угодно, лишь бы она продолжала говорить, продолжала дышать.
– Помнишь, я рассказывал о книге, в которой о тебе читал? Думаю, многие задавали себе вопрос – можно ли влюбиться в персонажа истории, красочно описанного на плоских листах бумаги, так вот я, тридцатилетний хирург, вот уже двенадцать лет как знаю ответ. Можно. Я был с тобой в убивающем вакууме космоса, в окружении сгустков антивещества, в геометрических лесах поющей планеты. А ты была со мной и тогда, когда я засыпал с книгой в руках, ты – моя ночная гостья…
– Снилась, – шепнули губы, а разум снова погрузился в бездну, далекую от реальности, а когда в последний раз пробудился, в комнате дышали уже трое.
И Эле даже показалось, что ей стало намного легче, но эта мысль подействовала угнетающе: теперь, когда она узнала, что все же может добраться до сына, ей нельзя выздоравливать. Но ее опасения оказались напрасными, это был всего лишь краткий всплеск перед неминуемым вечным затишьем.
Она открыла глаза, и режущие ощущения показали, что не видела она ими очень давно. Ее мужчины находились рядом. Лем бродил по палате, обкусывая ногти, и, как только заметил ее пробуждение, подскочил и встал рядом, силясь что-то сказать, но так и не вымолвив не слова. Ян стоял в ногах, повернувшись в профиль, и вся его поза выражала злость и обиду на глупую девчонку, которая решила его покинуть навсегда. А у кровати прямо на полу сидел Олег, и его белокурая голова лежала рядом с Элиной рукой. Какой-то прибор пронзительно пискнул, оповещая всех о пробуждении девушки, и три пары глаз вонзились в нее с жалостью, болью и укором.
Последний взгляд на такие родные до спазмов в душе лица – и все стало отдаляться. Эля стала опускаться вниз, куда-то за пределы своего тела, очень плавно, размеренно, как в жидкости, словно медленно тонула в глубоком колодце. А с поверхности колодца в немом бессилии наблюдали, как она тонет, три таких разных, таких близких ей мужчины: красивый, как изображения на иконах, Ян, излучавший необъяснимую потребность в ней; талантливый и увлекающийся Лем, с неиссякаемой преданностью и верой, цветущей в душе редким цветком; и ее, только ее Олег, порывистый, непредсказуемый и влюбленный. Проем колодца стал раздваиваться, теперь она жадно прощалась с жизнью, заглядывая и боясь потерять из виду все более уменьшавшиеся два отверстия, два проема, отделявшие смерть от жизни, – ее глаза, а скорее уже ничьи глаза. И одновременно она желала сократить секунды прощания.
Застывшие лица над Элей перекосились гримасами страха и потери, они что-то говорили, но отсюда их уже нельзя было услышать. Боль ковырнула сердце ржавой железякой, и, когда проемы в жизнь уменьшились до двух светившихся точек, кто-то, пахнувший тополями, протянул руку и поочередно прикрыл ей веки, обрывая моральную агонию, будто притворил створки окна.
«Боже, надеюсь, его матрица достаточно правдоподобна!»
6
Трудно сказать, чего ожидала Эля. Падения в пропасть или прорыва в небо, а может, полета по темному тоннелю, к свету в его конце? В любом случае это было совершенно не то. Это был бег, причем такой быстрый, что девушке показалось – неимоверное сопротивление воздуха сдирает с нее кожу. И так ли уж показалось? Скорость все росла, и слабо развитая физически Эля никак не могла уяснить, как может бежать так быстро, да еще и ускоряться с каждой секундой. А потом сила трения достигла апогея, и стало горячо, до умопомрачения, до дикого крика. Тело выгорало, как рисовая бумага, и потоки воздуха сбивали с него куски жирного пепла.
Эле казалось, что от нее уже ничего не осталось, даже выжженного остова из костей, но потом навстречу рванул синий квадрат, и оказалось, что она бежит в его обволакивавшем пространстве, а вырвавшись из него– уже по вертикали, в чем-то аморфно-черном, а затем куда-то вниз и по диагонали. Периферическое зрение улавливало какие-то очертания, фигуры, движения. Цвет и консистенция пространства вокруг быстро менялись, словно девушка стояла на конвейере завода, производящего кондитерские изделия, и ее пропускали то через белую тянущуюся нугу, то под льющимися потоками горячей карамели, а то и сквозь ряды острейших ножей.
В конце концов она запнулась обо что-то жесткое и ввалилась в многогранную фигуру замкнутой комнаты без окон и дверей. Сверху просачивался странный свет, оставляя размытые блики на оказавшихся шершавыми стенах.
Эля подняла голову и окинула помещение мутным от пережитого взглядом. Вместо потолка была вода, но она не стекала вниз под воздействием гравитации, а бугрилась небольшими волнами и позволяла себе ронять крохотные капли лишь в многочисленные углы комнаты.