Тропою сна

– В конце концов, может, тебе удастся извлечь из этого хоть какой-нибудь стабильный доход.

– Нам с Эмилем хватает денег, – попробовала вставить слово Эля.

– Подумай о том, что будет, когда твои спонсоры… – он пренебрежительно скривился, – перестанут вам их присылать. Ничто не вечно под луной. Тебе нужно будет как-то обеспечивать себя и ребенка.

– Ира бы тебя похвалила за эту проповедь, – вымолвила Эля и тут же помрачнела. – Господи, представляю, что она обо мне думает, видя оттуда, что я не уберегла Эмиля.

На последнем слове ее голос дрогнул, и, когда Янош припарковался, слезы уже вовсю стекали по порозовевшим щекам. Планы молодого человека на вечер резко изменились, он не мог оставить ее в таком состоянии.

Квартиру, темную и пустую, больше не наполнял детский радостный смех, и у Эли даже свет включать не было желания. Разувшись, она, не задумываясь, отправилась в детскую и, остановившись у окна, уперлась лбом в стекло. Слезы высохли, но это не имело значения, сердце и душа продолжали плакать. Вечер приглушил яркость красок ее одежды и завернул покатые плечи в кисею легкого полумрака. Ян последовал за ней и, споткнувшись о запчасти железной дороги, тихо ругнулся.

Теперь, находясь в квартире, Эля все время неосознанно прислушивалась, ждала, что сын снова ее позовет, но на этот раз мертвенно тихо было даже в ее воображении, поэтому звук пиликнувшей эсэмэс показался оглушительным. Ян читать ее не стал, удалил, как всегда, лишь взглянув на телефонный номер.

– Эта тебе тоже не подошла? – спросила Эля, не сводя глаз с погружавшейся в ночь детской площадки.

Последняя пассия Яна была идеальна, по мнению почти всех, как это ни странно, но молодой человек был не «всеми», и до его эталона красоты, ума, чувства юмора и сексуальности она не дотягивала.

– С ней скучно.

– А со мной? – тихо спросила Эля. Друг удивился до глубины души. Невзирая на то, что они оба знали, кто кого боготворит и кто кому не отвечает взаимностью, ни разу за многие года их общения это не стало темой для разговора, они всегда обходили ее, словно были совершенно уверены в том, что слова не могут выразить реальное положение вещей. На этот раз в безобидном вопросе таился глубокий подтекст.

– Ответь, мне нужно знать, – попросила девушка; ей вдруг показалось, что у нее очень мало времени и что этот разговор, для которого в их жизнях никогда прежде не находилось места, состоится либо сейчас, либо уже никогда.

Ян подошел к окну и оперся на подоконник руками. Зная о своей иногда убивающей прямоте, он не хотел обидеть Элю – этого вечного взрослого ребенка; кого угодно, только не ее; но ничего не мог с собой поделать.

– Ты вне конкурса. Я не могу тебя оценивать так, как их всех.

– Попробуй, – шепнула она уже еле слышно.

Он повернул голову и посмотрел в ее черные глаза, только их цвет темнота не могла изменить, они сами были темнотой.

– С тобой страшно.

– Что?! – Эля много лет проговаривала про себя этот разговор и давно создала несколько вариантов его развития, но реальность не попала ни в один из сценариев.

– С тобой я словно балансирую на канате. Ты отбираешь равновесие жизни, а для меня самое важное – твердо стоять на ногах.

Она всегда видела «нет» в его глазах и думала, что самое страшное – это «нет» услышать, но теперь оказалось, что, прокрученное в многолетних фантазиях, оно больше не приносит боли.

– В тебе все настолько изменчиво и зыбко, только любовь ко мне стабильна, может поэтому лишь от тебя я могу ее терпеть. – Ян впервые испытал потребность до нее дотронуться и легонько провел по Элиным волосам. – И так будет всегда.

– Всегда, – в ответ шепнули губы девушки.

Когда он ушел, Эля еще долго куталась в знакомый до мельчайших оттенков мужской запах; она думала о том, что ничего не имеет; что все, что для нее дорого, растворяется в воздухе, как облачко от выдоха в морозную погоду. Что, может быть, все, за что она так долго держится, – только видение; и Эмиль и Янош – лишь порождения ее воображения; а вот этот удушливый лиловый туман, собравшийся под потолком, и есть реальность.

А когда пол детской стал зарастать колючим вьющимся растением с листьями в виде рук Яноша, позвонил Лем.

Телефон показывал второй час ночи, а Эля все никак не могла сообразить, чтó друг так настойчиво пытается ей втолковать. Он говорил о каком-то древнем ритуале и о вопросах, на которые всегда можно получить ответ, но она не дослушала. Просто заснула, свернувшись калачиком прямо на одной из подушек, разбросанных по полу, и обняв игрушку сына, причем не самую мягкую, а когда ее щеки коснулась чья-то морщинистая рука с паутиной между пальцами, девушке было ничуточки не страшно. Напряжение последних суток дало о себе знать, и Лем, приехавший через час, с трудом смог ее добудиться.

Глаза парня горели безумным огнем – так бывало, когда он находил решение для казалось бы нерешаемых задач. Мысли, как всегда, опережали слова, и из-за этого Лем, запинаясь, вывалил на Элину голову то, чем занимался во время и после встречи в кафе. По его словам, когда-то давно в Интернете он наткнулся на упоминание об одной книге, она то ли Шумерской цивилизации принадлежала, то ли этруски приложили руку к ее созданию. Книга включала в себя набор ритуалов и заклинаний, способных сделать человека абсолютно счастливым. Лем с юношеской горячностью еще в десятом классе пытался найти источники, говорившие о содержавшейся в ней информации, но, ничего не найдя, быстро охладел и переключился на что-то более правдоподобное. По мнению ученых, книга являлась всего лишь мифом, но вчера Лему удалось случайно найти в глобальной сети описание части текста из нее. Фрагмент относился к ритуалу, нацеленному на нечто значительное, но проведение даже его части, описанной в отрывке, гарантировало получение ответов на три любых вопроса.

Сонная Эля, босиком прошлепав на кухню, включила чайник. Лем находился в жутком нетерпении и уже хотел предложить подруге кофе для бодрости, но вовремя вспомнил, что данный продукт в этой квартире никогда не водился: вкус черного напитка Эля не понимала и не любила. «От него обжигающе неприятно на языке и пакостно на душе», – так она говорила.

Притащив из комнаты тяжелый плед и зябко в него завернувшись, девушка поставила дымившуюся кружку на стол и стала цедить цитрусовый чай, не прикасаясь к глиняным бокам руками. Только когда дрема чуть сошла и пришло осознание того, что ритуал может помочь ей в поисках сына, она внимательнее стала вслушиваться в подробные объяснения друга.

…Если бы каким-нибудь неведомым образом Ян решил заглянуть к Эле в гости в три часа утра, он бы сначала обалдел от того, что там творилось, а потом срочно сдал бы в психушку участников так называемого ритуала.

На полу комнаты фосфоресцирующим мелком были выведены странные символы из сплошных завитков. Эля свисала из раскрытого окна, крепко держась за руку стоявшего рядом Лема. Парень, вцепившись в руку девушки, медленно опускал ее за окно таким образом, что она, не отрывая ног от подоконника, верхней частью тела нависала над землей. Стоило ему чуть ослабить хватку – и она бы полетела вниз с четвертого этажа.

Строчка из ритуала переводилась приблизительно так: «Находясь на краю смерти, держась за жизнь только в двух точках, наполни дыхание пьяным пеплом и впусти чужую боль в свое сердце». Исполнение всех пунктов друзья продумали заранее, приложив удвоенное воображение.

Рядом с окном в темной спальне смердела плошка с подожженной бумагой, пропитанной коньяком, – по счастью, этот вид горящего спиртного нашелся легко, Эля использовала его для приготовления сладостей. А вот с «болью» оказалось сложнее: от порезанного пальца, по мнению Лема, боли бы было недостаточно, а ударить его так, чтобы боль длилась, пока она не сумеет ее «впустить в сердце», у девушки бы не хватило ни сил, ни решимости. Не говоря уже о том, что держать ее при этом парню было бы проблематично. В итоге они решились на порез, но достаточно глубокий и болезненный, и сейчас свободную руку Лема расчерчивала тонкая струйка густой крови, начиная свой путь с предплечья.