Страница 5 из 55
— Садись уже, поехали, — кивнул он мне, доставая флягу и делая глоток воды.
Пару лиг мы продвигались через лес в полной тишине. Лаэрлинд покачивался, временами теряя равновесие и цепляясь пальцами за гриву, но удерживался верхом, прикрыв глаза и полностью доверившись коню. Я не смела с ним заговорить, ощущая жгучую вину и едва сдерживая рыдания при виде его разбитого, покрытого коркой запёкшейся крови, лица.
Когда впереди раздались звуки, отличные от незаметного шороха листьев, мерной поступи наших коней и пересвиста птиц, я, встрепенувшись, взглянула на Лаэрлинда, настороженно прислушавшегося. Улыбка слабо тронула его потрескавшиеся губы, едва не заставив меня закричать от радости и облегчения.
— Это твой отец, Эль, — произнёс он, покачнувшись и почти соскользнув со спины коня.
Лишь только на тропе появились наши воины, я стрелой помчалась им навстречу.
— Отец, — мой голос срывался на крик, — отец, помоги. Лаэрлинд ранен.
Лицо отца было непроницаемо.
Позади, на тропе, раздался стук копыт. Остановив коня, мой друг тяжело, с трудом, спешился, опустившись перед отцом на одно колено и виновато склонив голову.
— Прости, лорд Сигильтаур, — хрипло произнёс он. — Я подверг опасности твою дочь и не смог обеспечить ей должную защиту. Я признаю свою вину и готов понести любое наказание.
Его слова, полные отчаяния, вины и сожаления, вызвали в моей душе бурю эмоций.
— Отец, — закричала я, пытаясь защитить своего друга от незаслуженных обвинений и неминуемого гнева отца, — он не виноват. Это моя вина! Моя! Только моя! Если бы не он, меня бы уже не было с вами… Наказывай меня! Меня, а не его. Только, умоляю тебя, помоги!
И отец, и Лаэрлинд удивлённо воззрились на меня, когда я, снова рыдая, бросилась на грудь отцу.
— Тише, Элириэль, — спокойно произнёс отец, отодвигая меня в сторону и склоняясь к воину.
Подняв Лаэрлинда на ноги, он внимательно вгляделся ему в лицо и, что-то прошептав, провёл рукой, осторожно касаясь лба, виска и высокой скулы. Юный воин с благодарностью в глазах склонил голову. Отец повернулся ко мне.
— Элириэль, ты сейчас поможешь Лаэрлинду добраться домой и снова вернёшься сюда с теми, кого выберет владыка Орофер.
Я удивлённо смотрела на него.
— Ты поняла меня?
Мне удалось лишь молча кивнуть в ответ.
— Но, отец…
Он властным жестом отмёл любые слова и возражения.
— Ты просишь наказания для себя и признаёшь свою вину? Я рад, если ты действительно её осознала. Ты будешь наказана. Отныне тебе не разрешается покидать границы нашей долины, — он снова взглядом и жестом пресёк готовые сорваться с моих губ возражения, закончив беспрекословным тоном, — иначе, чем в моём сопровождении.
— А… а Лаэрлинд?.. — попытка возразить вышла слабой и растерянной.
— Лаэрлинд, если согласится, должен будет начать учить тебя обращаться с оружием.
Юноша удивлённо взглянул на моего отца и несколько мгновений спустя почтительно склонил голову.
— Смотри, Лаэрлинд, это может стать гораздо худшим наказанием, чем любая кара, нарисованная твоим воображением, — в голосе отца прозвенела скрытая ирония.
— Я согласен, — твёрдо произнёс Лаэрлинд, вскинув голову и глядя в глаза моему отцу.
Я успела ощутить и распознать незаметный момент обмена их мыслей, и отец кивнул юноше:
— Езжай, покажись лекарю. Элириэль, жду тебя здесь, прошу прибыть как можно быстрее. — Его холодный, сухой, официальный тон неприятно царапнул слух, вновь заставив ощутить всю тяжесть вины.
Кивнув, я вскочила на коня и, стараясь приноровить его бег к скорости Лаэрлинда, явно державшегося лучше, чем раньше, поспешила к дому, раздираемая противоречивыми мыслями, желаниями и волнениями.
Дома меня ждали.
Очень непривычно было видеть мать в походной одежде вместо летящего светлого наряда, без её маленьких вестниц. Я ждала укоров, упрёков и строгих наставлений с её стороны, но вместо этого получила лишь молчаливый кивок, когда она направила своего коня вслед за отрядом стражей, высланным владыкой Орофером к моему отцу.
Мы вновь вернулись к Старой дороге, по обе стороны которой всё также шелестел густой подлесок, сладко пахло хвоей и перекликались в вышине птицы. Лишь на дороге, подсвеченной закатными лучами, да в истоптанных зарослях, не скрывающих следов борьбы, изломанными куклами валялись уродливые тела наших извечных врагов.
Воины, прибывшие с нами, разделились — небольшой отряд отправился по дороге к востоку, ещё один — к западу. Остальная стража, мой отец, мать, Линнэн и сын владыки остались у места стычки. Воины обыскали окрестности, стащив в кучу тела убитых орков и их оружие. Стоя рядом с отцом, я вопросительно взглянула на него:
— Откуда они здесь взялись? Да ещё и днём…
Отец ответил лишь холодным взглядом:
— Ты всё ещё считаешь бессмысленными накладываемые нами запреты?
Я промолчала, сникнув. Отец отошёл в сторону, а Трандуиль тихо положил мне на плечо руку.
— Это один из отрядов, которые давно посылает враг к Хитаэглир, чтобы отомстить наугрим за помощь Эрегиону, — негромко произнёс эрниль. — Они расселяются на склонах гор, и, боюсь, скоро Мэн-и-Наугрим будет заброшен путниками. Не всегда день, полный солнечного света, является защитой от них. Днём они слабеют и хуже видят. Но от этого не становятся менее опасным врагом для юных и неопытных воинов. Вам удивительно повезло остаться в живых после сегодняшнего, — добавил он после небольшой паузы, отходя к моему отцу.
Чёрный зловонный дым поднимался над погребальным костром, поглощавшим останки врагов. Мне казалось, что липкая копоть, покрывшая деревья, траву, одежду и изуродовавшая когда-то яркую зелень, обрамлявшую Старую дорогу, больше никогда не исчезнет, навеки отметив мою глупость. Я смотрела на догорающие останки, безотчётно сжимая кулаки и неосознанно пытаясь стереть с рук разносимый по лесу пепел. Когда погасли последние угли, отец, всё время напряжённо стоявший вблизи огня слегка шевеля губами, отвернулся от выжженного пятна и устало отошёл в сторону. Его место заняли моя мать, Трандуиль и Линнэн.
Соединив руки, они запели. Их голоса, поначалу едва слышные, постепенно набирали силу, разливаясь полноводной рекой над притихшим лесом. Повинуясь их напеву, измятые и изломанные во время стычки зелёные ветви медленно выпрямлялись, устремляясь к солнцу, побеги и листья, чуть заметно подрагивая, стряхивали чёрный пепел, а свежая трава прорастала сквозь уродливые следы и смыкалась над обезображенной землёй…
…Спустя некоторое время я молча проследовала за отрядом к дому, оставив позади ставшую навеки памятной просеку, где ничто более, кроме отпечатавшегося в глубинах моей души, не могло рассказать о случившемся…
_______________________________
Комментарий к Глава 2. Вылазка к Мэн-и-Наугрим
имена:
Лаэрлинд - “музыка лета”
Линнэн - “поющая вода”
Гветан - “доблестный муж”
========== Глава 3. Проститься или простить ==========
Осень, 3380 год в.э.
Отбрасывая разноцветные блики, искрясь в лучах солнца тщательно отшлифованными гранями и переливаясь яркими радугами, на покрывале в беспорядке рассыпались драгоценные украшения. Мать, присев на краешек кровати, тонкими пальцами задумчиво водила по ним, смешивая кольца, фибулы, диадемы, ожерелья, браслеты. Она была уже полностью одета в серебристо-голубой наряд, приготовленный для сегодняшнего вечера. Не доставало лишь обычной роскоши её любимых украшений.
Войдя в комнату, я остановилась у двери, с улыбкой глядя на ворох цветных камней, небрежно разбросанный по постели. Мать всегда любила все эти изысканные изделия мастеров ювелирного дела, а отец очень любил мать, и её шкатулка с украшениями пополнялась новыми дарами после каждой его поездки за пределы наших земель. В детстве я часто любила играть в комнате матери — открывая эту шкатулку, словно дверцу в неизведанный мир, я могла часами любоваться переливами холодных глубин сапфиров, огненными сполохами рубинов или росяным блеском адамантов. Но более всего меня завораживали бериллы — играющий в них свет напоминал мне янтарно-зелёное сияние солнечных лучей, пробивающихся сквозь изумрудную завесу нашего леса. Отец заметил мою тягу к материнским украшениям, и вскоре я обзавелась своей собственной маленькой сокровищницей, пополняемой после его поездок. Став постарше, я раз и навсегда попросила его привозить мне лишь негранёные камни, привлекавшие меня сильнее всего. При взгляде на них казалось, что в глубине каждого цветного осколка теплится волшебный огонёк, ожидающий момента, когда рука мастера откроет ему потаённую дверь, выпуская в мир. С возрастом эти ощущения лишь усилились, и готовые украшения даже самых именитых мастеров потеряли для меня свою привлекательность — при взгляде на большинство из них я не ощущала этой скрытой жизни, ожидающей своего часа рождения.