Страница 3 из 26
Голос Тинкондиля звякнул не хуже клинка, и мастер замолчал при виде подавлено молчащего ученика. Отвернулся, тяжело дыша, словно выдержал ещё один яростный бой, и покосился на сына — притихшего, жадно впитывающего каждое слово и настороженно сверкающего зелёными глазищами. При одном лишь взгляде на малыша, раздражение Тинкондиля погасло — словно ковш воды плеснули в разогретый очаг. Они — юность и молодость этого мира. Они не понимают, не знают… И дайте, Валар, им и дальше не узнать…
Приблизившись к Сарниону, Тинкондиль тронул плечо ученика:
— Прости, гэлиабэн*, я не в праве требовать от тебя больше, чем ты готов дать… — Юноша в удивлении вскинул голову, уловив вину в голосе мастера, но кузнец лишь крепче пожал его плечо. — Ни для кого, думаю, уже не секрет, что твоё сердце не лежит к моему ремеслу. И я не желаю и дальше неволить тебя. Твоих умений достаточно для мирной жизни и мирного ремесла, а требовать от тебя усердия и старания в… Я не стану.
Повернувшись, Тинкондиль быстро вышел из беседки, оставив сына и озадаченного ученика у огня.
Повисшую тишину первым нарушил детский голосок:
— Адар не станет больше учить тебя?
— Наверное, нет, Ферарод… — едва слышно отозвался Сарнион.
— Это потому, что ты сражаешься хуже, чем моя нанэт?
— Меня этому никто не учил…
— Нет, адар учил тебя. И он прав — ты сам не захотел. Я видел…
— Да, наверное, да. Не моё это дело…
— А зачем ты брал с собой это? — Маленький эльда махнул рукой в сторону вещей юноши, где на расстеленном одеяле лежал развёрнутый свёрток с чернильницей, пергаментом и перьями.
— Это сказал взять с собой твой отец…
— Зачем?
— Не знаю, Ферарод, он не пояснял.
— Ну наверное, для того, чтобы писать! Какой же ты непонятливый! — возмущённо воскликнул ребёнок, заставив юношу невесело усмехнуться — мальчик часто с по-детски неподдельной искренностью выражал то, что не произносил вслух наставник. И о чём не решался открыто говорить или расспрашивать Сарнион строгого и холодного кузнеца.
— Знать бы ещё, что писать… — пробормотал юноша и резко замолчал — с пригорка донёсся негромкий напев: медленный, тягучий, чистый.
Ферарод ахнул и сорвался с места, Сарнион поймал его уже у входа.
— Пусти! — вывернулся малыш из рук юноши. — Не слышишь? Голос отца! Пропустим всё самое важное!
Недоумевая и пытаясь понять происходящее, Сарнион поспешил наружу, где за кругом жёлто-горячего света костра серебрилась пожухлая трава. И таким же серебром отливала на вершине пригорка неподвижная фигура Тинкондиля — замерев со вскинутым мечом над головой, мастер негромко тянул напев, словно купаясь в потоке яркого сияния, льющегося с небес. Вот он медленно повёл рукой, опуская клинок к лицу, вытянул руки вперёд — вместе с движением сменился и тон напева, а лезвие клинка ярко вспыхнуло. Отточено-резко шевельнул кистью — оружие описало сияющий круг, едва ли не более яркий, чем висящий над ним полновесный шар Итиль. Отвёл руку в сторону — сияние меча чуть изменилось, поплыв синеватым отливом…
— Пиши… пиши, Сарнион! Пиши! Скорее же, давай!.. — отвлёк юношу ребёнок, нетерпеливо прыгающий рядом и настойчиво дёргающий за рукав. — Пиши же!
— Что?..
— Анга… ламбэ… вилья… Давай же, скорее!
Лишь сейчас Сарнион понял, что происходит на его глазах. Бросившись к своим вещам, он ухватил первый попавшийся обрывок пергамента и принялся лихорадочно писать. Голос Тинкондиля выпевал фразы, клинок в его руках светился, играя с лунным светом, и переливался всеми оттенками красок — от бледно-голубого до почти алого, а перо ученика наносило на пергамент бледное подобие действий мастера — далеко не всех, конечно. Лишь тех, что успевал заметить взволнованный взгляд или подсказывал из-за плеча детский голосок.
Когда шар Итиль чуть сдвинулся к западу и под пригорком прорисовалась полоска тени, Тинкондиль замолчал и тяжело опустился на колени. Опираясь на воткнутый в землю меч перед собой, он уронил голову и коснулся лбом гарды. Длинные волосы рассыпались по плечам, скрыли лицо, и подбежавший к наставнику Сарнион услышал лишь тихое «Глав-эн-куиль»**. Уронив подрагивающую руку, Тинкондиль провёл ладонью по яркому лезвию клинка и, словно в ответ на его слова, по оружию пробежали алые сполохи, выстраиваясь в ровную вязь рун. Несколько мгновений отчётливо различимая надпись сияла, а затем начала блекнуть. И вскоре испуганный Сарнион, так и не решившийся прикоснуться к коленопреклонённому наставнику, уже не мог различить ни единого знака на ровной блестящей поверхности гладко отполированного металла.
— Адаааа!.. — громкий крик от беседки заставил юношу вздрогнуть.
— Помоги мне встать, — тихо произнёс Тинкондиль непривычно-слабым голосом.
Сарнион попытался было подхватить кузнеца за плечи, но тот отстранился и лишь оперся на подставленную руку ученика.
— Спасибо, гэлиабэн. Надеюсь, ты всё записал?
Ответить юноша не успел — взлетевший на пригорок Ферарод с разбега ткнулся в колени отцу, заставив того покачнуться.
— Ада… адар…
— Дино, ион. Иль маэ…***
Крепче сомкнув пальцы на рукояти меча, Тинкондиль с усилием выпрямился, выпустил руку Сарниона и потрепал сына по растрепавшимся волосам.
— Так что же, Сарнион? Записал?
— Что успел… и что смог разобрать…
— Пойдём, покажешь. Не скоро теперь я смогу повторить этот обряд, — почти прежним голосом добавил мастер, самостоятельно спускаясь с пригорка на свет горящего в беседке огня. И хоть шаги его были не слишком уверены и быстры, рука крепко сжимала переливающуюся голубизной сверкающую сталь…
…Бледно-бирюзовая полоса пролегла на востоке, знаменуя начало нового дня. Догорая, костёр на возвышении в центре беседки потрескивал и мерцал. Отражая переливы жара углей, на расстеленном неподалеку одеяле лежал зачарованный клинок, и Сарниону временами казалось, что он всё ещё ясно видит живущую в теле меча надпись. Но стоило чуть повернуть голову, как видение исчезало, и меч становился очередным прекрасным клинком — одним из множества, изготовленных умельцами-эльдар. Сам Тинкондиль сидел у огня, не мигая, затуманенным взглядом следя за скачущими по углям язычками пламени. Проверив записи Сарниона, мастер покачал головой, но ничего не сказал. Лишь прибавил к наброскам юноши несколько слов и подправил в двух местах неразборчивые результаты поспешного письма. Затем достал из своей сумки флягу, сел у огня, обнял прижавшегося к боку сына и молча кивнул ученику на разложенный поздний ужин, без лишних слов приглашая присоединиться к нехитрой трапезе. Сарнион, слишком взволнованный, чтобы думать о чём-либо помимо только что увиденного, отказался от еды, но присел по другую сторону огня, погрузившись в мысли и записи, бросая настороженные взгляды на кузнеца. Но Тинкондиль как будто бы совладал со слабостью — по крайней мере, сознания не терял, — не спеша ел, невозмутимо молчал и время от времени прикладывался к фляге.
Молчание снова нарушил сын кузнеца:
— Ата, ты больше не будешь учить Сарниона, да?
Тинкондиль моргнул и внимательно глянул сначала на Ферарода, затем на ученика:
— Я его уже всему научил, мой мальчик… Остальное не зависит от меня.
Сарнион отложил свои записи и встал. Приблизился к кузнецу, приложил руку к груди и поклонился:
— Спасибо, тано Тинкондиль, за учёбу и умения, что ты мне дал.
— Не за что благодарить, Сарнион. Это… — не договорив, Тинкондиль лишь махнул рукой и опустил взгляд, безуспешно пытаясь скрыть разочарованное выражение лица.
— Ата, а когда ты будешь учить меня? — не унимался Ферарод. Но и мастер, и ученик, словно обрадовавшись его фразе, разом повернулись к ребёнку.
— А тебя… Думаю, мы за зиму уговорим нанэт, и она позволит тебе приходить в кузню, сынок, — в голосе Тинкондиля дрогнула затаённая мечта, но он снова повернулся к Сарниону: — Но и с тобой, гэлиабэн, нам рано прощаться. Есть ещё одно дело…
— Какое, тано?