Практическая евгеника

Бьякуя с неудовольствием отмечал, что новый Готей медленно, но верно погрязает в бюрократической волоките. Из-за этого же стонали Урахара и Ичимару, оказавшийся совершенно не готовым к бумажно-пластиковому документообороту. Через месяц ударного труда по разгребанию квинсийских завалов даже Айзен растерял свою благообразную доброжелательность и начал порыкивать на окружающих. Забежавший как-то раз на летучку Ичиго послушал командный состав, нахмурился и как бы мимоходом уточнил, за каким демоном господа капитаны разводят эту тягомотину? Юного героя вежливо попросили убраться, но, как только того ветром сдуло из зала заседаний, вновь едва не переругались, на этот раз в поисках виноватого. Бьякуя сидел, хмуро молчал и чувствовал, как в нем закипает гнев. Еще чуть-чуть, и взрыва будет не избежать. Молодой аристократ резко поднялся, хлопнул стопкой документов по столешнице (присутствующие враз смолкли и уставились на него) и молча вышел.

— А я говорил!.. — донеслось из кабинета злорадное шипение Урахары.

Свою часть работы Кучики выполнял на совесть. Вдвоем с Укитаке они продумали новую социальную систему, в которой любое самостоятельно мыслящее антропоморфное существо приравнивалось в правах к человеку и одновременно получало человеческие же обязанности. Однако это было только начало начал, и создание нового, если не совершенного, то хотя бы улучшенного мироустройства сулило долгие годы кропотливого труда.

К счастью, теперь у Бьякуи были родные. Развившая бурную деятельность Рукия грозилась вот-вот вселить их всех в новый дом, но Бьякуя ловил себя на мысли, что ему вообще все равно, где и в каких условиях жить — лишь бы с ними. Его не волновали ни кадровые перестановки в Готей-13, внезапно обзаведшемся четырнадцатым, пятнадцатым и даже шестнадцатым отрядами и потерявшем смысл своего названия, ни безобразные склоки сильных мира сего, делящих места в Совете при новом правительстве. Зачастую он так уставал, что сил хватало только на то, чтобы доползти до времянки, которую на скорую руку соорудили в самом дальнем углу сада, и рухнуть на ворох шкур, притащенных Ичиго с Саяна. Особенно удачными ему казались вечера, когда Куросаки не мотался в патруле по Сейретею, а встречал Бьякую дома с чаем наизготовку. После легкого ужина можно было с легким сердцем завалиться в постель, уткнуться в плечо Ичиго, вдоволь надышаться уютным ароматом его кожи и задрыхнуть без задних ног. В такие моменты Бьякуя был по-настоящему счастлив.

Вернее, он был бы счастлив, если бы над ним не висели старые долги.

Бьякуя виделся с Шухеем и они даже перекинулись парой общих, ничего не значащих фраз. И несмотря на вполне дружеский тон Хисаги, на его веселый взгляд и довольно скользкие шуточки о встрече с Хикоро в борделе, Кучики ощущал недосказанность между ними, буквально видел пропасть, с каждым днем становившуюся все шире.

От Хисаги и его рейгая мысли перескакивали на Хисану, вернее, на ту незнакомую, чужую женщину, которая носила лицо давно погибшей возлюбленной, была ее точной копией — и не была ею. На этом месте у Бьякуи обычно ком подкатывал к горлу, глаза начинало щипать и он заставлял себя думать о чем угодно, только не о необходимости наведаться в бордель, поговорить с… рейгаем. Имени-то он так и не узнал.

А еще надо было все рассказать Ичиго. Надо было, но Бьякуя не решался. Он буквально физически чувствовал, как его молчание превращается в ложь, которая рано или поздно разрушит все то хорошее, что возникло между ним и Куросаки, но медлил, тянул время. Боялся. Боялся до того момента, пока в одно прекрасное весеннее утро в его кабинет не вошел задумчивый и грустный Укитаке.

Они полчаса безуспешно ломали головы над формулировками новых законов, но Джууширо мыслями был так далеко, что пару раз просто не услышал обращенных к нему слов. Бьякуя отложил планшет, заварил чаю, поставил чашку перед коллегой и молча устремил на Укитаке взгляд. Тот как будто только этого и ждал.

— Скажи мне, Бьякуя-кун, — начал Укитаке так, словно продолжал недавно прерванную беседу, — как обуздать собственную темную сторону? Я пытаюсь, но что-то мне мешает…

— Сэнсей, — Бьякуя придвинул к Укитаке чашку, дождался, пока тот возьмет ее, сделает глоток. — Вы так говорите, будто уже совершили что-то плохое. Простите, но я в это не поверю.

Джууширо невесело усмехнулся.

— Уж ты мне поверь, — горько прошептал он. — Я смотрю на себя и прихожу в ужас. Все казалось таким простым там, на Саяне! Шун-тян и Джуро-тян были здесь и ждали меня, чтобы мы наконец смогли быть все вместе, и это было так правильно! Но вот наступило это наше «потом», и я в полной растерянности!

— Сэнсей, я не вполне понимаю, что вас тревожит, — честно признался Кучики.

Укитаке поднял на него удивленный взгляд, как будто его проблема лежала на поверхности, и только слепой мог ее не увидеть.

— Как же?.. — сделав бровки домиком, проговорил Укитаке. — Мы ведь с Шунсуем уже давно решили, что когда все более-менее утрясется, усыновить Ниджуро. А теперь я сомневаюсь, и это меня очень сильно огорчает. Выходит, что мы обманули мальчика. Что я обманул мальчика!

— Эта проблема легко решается, — самоуверенно заявил Бьякуя.

— Правда? — с сомнением уточнил его собеседник.

— Конечно, придется потерпеть, законопроект еще только в разработке. Потом наши достопочтенные советники передерутся сто раз, прежде чем договорятся, но рано или поздно рейгаи получат статус полноправных граждан, и тогда…

— Ах, разве дело в этом! — перебил Укитаке, отставляя чашку и подхватываясь со стула. — Я не зря завел речь о темной стороне своей души! Ты не представляешь, каким чудовищем я себя чувствую! Это просто ужасно, просто ужасно — так обманываться в себе самом! Я искренне верил, что все будет по-человечески, но теперь понимаю, что это была лишь ложь, которой я отгораживался от реальности!

Укитаке метался из угла в угол, а Бьякуя все меньше понимал, что происходит с его наставником. Он честно пытался уловить, в чем же так отчаянно винит себя Укитаке, но получалось плохо. Поэтому Бьякуя выдвинул нижний ящик стола, достал оттуда две рюмки и початую бутылку мезоамериканского рома и выставил все это перед собой. Услышав позвякивание стекла, Укитаке замолк на полуслове, озадаченно оглянулся, увидел, что делает его кохай…

— Вот это верное решение! — с чувством произнес Укитаке, падая на свой стул.

Потребовалось пять или шесть рюмок на нос, чтобы до Бьякуи наконец дошло. Сбиваясь и перескакивая на философские и лирические отступления, Укитаке в конце концов признался в легкой ревности к Ниджуро и своем совершенно аморальном плане сделать так, чтобы наследника Шунсую подарил именно рейгай.

— Я ведь уже не так молод, — жаловался Джууширо, мертвой хваткой вцепившись в рюмку, — да и здоровье у меня не очень… А Джуро-тян — он же и есть я, только юный и сильный. Меня, честно признаться, немножко тревожит, что Шунсуй окажется с ним в постели снова, однако уж лучше Джуро-тян, чем кто-то совершенно незнакомый.

— А на Саяне вас это не тревожило?

— Ах, Бьякуя-кун! Одно дело — просто знать, что твоего любимого согревает кто-то, кто создан из тебя же самого, и совсем другое дело — увидеть их вместе! — Укитаке одним махом проглотил содержимое своей рюмки, со стуком поставил ее перед Бьякуей и скорчил откровенно зверскую физиономию. — Прибил бы! — рыкнул он и поднял на Кучики стеклянный взгляд. — Наливай!

Бьякуя налил… свежего кофе. Напоить сэнсея не алкогольным напитком оказалось не так просто — всегда спокойный, рассудительный, благожелательный Укитаке сопротивлялся, как пойманный с поличным преступник. Спустя сорок минут и бесконечное количество уговоров Джууширо внезапно впал в меланхолию, немножко протрезвев, и вернулся в состояние задумчивой грусти.

— Понимаешь, Бьякуя-кун, дело ведь даже не в моей глупой ревности. Я ведь прекрасно знаю, что Шун-тян любит меня. А я люблю и его, и нашего славного Ниджуро, и если бы мальчик согласился стать родителем малышу, мы бы любили этого ребенка все, без оглядки, без каких-либо условий. Но это так некрасиво! Мы ведь обещали Джуро-тяну, что усыновим его, и мальчик много лет жил с мыслью, что у него будут родители, а теперь мне в голову лезут эти ужасные мысли… И чем я лучше всех этих сумасшедших ученых и лицемерных политиков, которые веками угнетали рейгаев, делая из них неодушевленные организмы? Получится ведь, что я просто низвожу Джуро-тяна до уровня… инкубатора! Бр-р-р!