Страница 24 из 42
— Где наш гость?
— Спит. Еле-еле его к кровати притащила. Напился и отключился.
— Ну извини, бабуля. Я отпуск взял на несколько дней, повожусь с ним. Неплохой же вроде парень.
— А я и не говорю, что плохой. Досталось ему, конечно, вот и потянулся к бутылке. А пить, вижу, не умеет. Хорошо было бы, если б и не научился.
— Я с ним потолкую завтра, бабуля. Знаешь, он мне понравился.
Но назавтра утром кровать, на которой спал Зырянов, оказалась пуста.
* * *
Почти вплотную к рынку прилегал небольшой прудик. Летом по нему сновали два ярких педальных катамаранчика, сейчас у кромки воды сидели на бетонных плитах удильщики, а выше, в траве, — тихие недвижные зрители, знающие толк в рыбалке. Так же, как и сами обладатели бамбуковых и плексигласовых удилищ, они не сводили глаз с поплавков, и руки их непроизвольно дергались, когда рыбаки подсекали небольших, с ладошку, карасиков.
Впрочем, один из зрителей смотрел чаще не на воду, а на продавцов и покупателей, сновавших по рынку. На берегу пруда он сидел уже давно, ничем не выделяясь среди соседей: обычный джинсовый костюм, темные очки… Высокая трава скрадывала отчетливый недостаток молодого человека: отсутствие кисти правой руки.
Женька торчал здесь с утра, когда еще только начали оживать торговые ряды. Томаза он не видел, но лица тех двоих, с которыми ему пришлось схлестнуться у ларька, то и дело мелькали. Один, кавказец, откликался на имя Боря, другого называли по кличке — Рупь, от рубля, наверное. Оба постоянно, через каждые четверть часа, выпивали по бутылке пива и с той же постоянностью бегали в туалет.
День был будничный, народу вдоль лотков ходило немного, и это Зырянова устраивало. Не все же тащатся на рынок для того, чтобы в туалет сбегать. Так что можно, наверное, и в этом заведении поговорить хотя бы с одним из любителей пива.
Он дождался, когда оба отошли в дальний край рынка, и поспешили по недавно проложенной узкой асфальтированной полоске к убогому, из красного кирпича, зданьицу, от которого за версту несло специфической вонью. Но внутри тут оказалось на удивление чисто и опрятно. Плиточный пол, раковина с зеркалом, четыре закрывающиеся кабинки. Женька зашел в дальнюю.
За время, проведенное у пруда, он решил, что беседовать лучше с Борисом. Рупь — он и с виду рупь, ни копейкой больше. Весь интеллект — на лице, помятом, небритом, с невыразительными маленькими глазками, с желтыми зубами, выглядывающими из-за тонких желто-синих губ. Нет, холеный, следящий за собой Шунт вряд ли возьмет такого к себе в помощники. Он предпочтет Бориса, хотя бы потому, что тот следит за собой, даже таская тележку с яблоками, выглядит фраером. Прошлый раз, правда, и Рупь выглядел ничего, в кожанке, в модных очках, но очки ему Женька раскрошил, куртка наверняка тоже в тот день превратилась в лохмотья, а когда мишура не отвлекает внимание, видна суть. А суть — вот такая рожа…
Так рассуждал Зырянов, выбирая в «собеседники» Бориса, когда в логическую цепь влез вроде бы случайно вопросик: «А не потому ли — Борис, что он кавказец?» Вопрос Женька тотчас прогнал, оставив его без ответа, но знакомая дрожь нетерпения, как когда-то в горах перед очередным боем, волной прошлась по телу.
Он еще не привык к тому, что остался с одной рукой, но уже понимал, что драчун теперь из него — никудышный. Ввязываться в потасовку — последнее дело, он понял это на складе у Шунта. Тактика должна быть иной…
Шаги. Через щель в двери Женька увидел, что в туалет зашел мужчина с авоськой, наполненной картофелем. Лучше бы, конечно, до покупок сюда заходить, ну да ладно, не об этом надо сейчас думать. Ведь Борис может появиться здесь не сам, кто-то еще может захотеть в эту же минуту «облегчить душу». Что тогда? Сидеть здесь и ждать, когда же кавказец опять напьется пива и прибежит к унитазу без сопровождения? Выдержки на это у разведки, конечно, хватит, и не такие испытания проходил старлей Зырянов. Но не хочется впустую тратить время.
Товарищ с картофелем уходит, и на смену к той же кабинке топает… Борис. Женька усмехнулся: услышал, наверное, тот его мысли.
Борис уже на ходу расстегивает ширинку, пританцовывает, гад. Что ж, это хорошо. В такой ситуации враг меньше всего думает и чаще говорит именно то, что у него на языке. Ему не до сложных рассуждений, ему диктует нормы поведения не голова, а мочевой пузырь.
Так, зашел в кабинку, не закрыл ее за собой. Это хорошо, не придется дверь с петель срывать. Остается одно: ударить так, чтоб сбить дыхание, чтоб не было у кавказца даже желания сопротивляться. Есть и со стороны спины такая точка, знающему человеку попасть в нее — нечего делать.
Раз!
Борис валится вперед, надо поддержать, чтоб не врезался мордой в бачок. Дело не в том, что жалко морду или сам бачок: он может вырубиться, и придется терять минуты, чтоб приводить его в сознание.
Два!
Враг на коленях, рука на изломе, нос почти уткнулся в дно унитаза. Процесс идет, не остановишь, то бишь, моча льется в брюки.
— Когда встречаете Рамазана?
— В пятницу.
— Время?
— Самолет… в два… в четырнадцать.
— Где он остановится?
— Гостиница «Россия».
— Номер, этаж?
— Не знаю.
В такой ситуации может соврать только высокий профессионал. Боря — слабак, хоть и фигура спортсмена. Женька верит каждому его слову. В четырнадцать так в четырнадцать. Не знает так не знает.
Он отпускает заломленную руку, но одновременно делает подсечку, и кавказец тычется-таки мордой в нечистый фарфор унитаза.
— Не рыпайся, побудь здесь, пока не обсохнешь, понял? — Зырянов выходит, перебрасывает руку через дверцу, закрывает кабинку изнутри. Добавляет: — Шунту привет. Передай при встрече, что я обязательно встречусь с ним. Долг верну.
По асфальтовой тропке он опять идет в сторону пруда, а навстречу Рупь. Не разминуться. Рупь замирает, хлопает глазами. Узнал.
— Привет! — Женька идет уверенно, сворачивать с тропинки и не думает, и Рупь отпрыгивает на обочину, взгляд его начинает метаться по сторонам: то ли подмогу хочет найти, то ли путь, по которому лучше немедленно убежать. Он даже чуть съеживается, словно ожидает удара, но Зырянов проходит мимо. К остановке подходит автобус, он спешит войти в него и успевает сделать не только это, но и оглядеться. Нет, следом никто в салон не запрыгивает.
Растерянный Рупь так и стоит на фоне туалета.
* * *
К телефону очень долго не подходят. Зырянов уже собрался повесить трубку, как на том конце провода наконец-таки откликнулись:
— Слушаю!
— Игорь Викторович? Это Женя, Зырянов.
— Слушаю тебя, спаситель. Вовремя, кстати, позвонил: я сегодня отбываю вечерней лошадью, вещи вот собираю. Приезжай в аэропорт, выпьем на дорожку.
— Спасибо, приеду. Но я сейчас вот по какому делу звоню. Мне ствол нужен, Игорь Викторович.
Ошарашенный Лаврентьев несколько секунд молчал, потом пришел в себя:
— Одно из двух: ты или шутишь, или сошел с ума.
— Третьего не дано? — спросил Зырянов.
Предприниматель ответил опять после некоторого молчания:
— Я, Женя, специалист по мирному атому, а не по ядерным бомбам. Если тебе нужны консервы или хорошая выпивка… Да и такие даже вопросы решаются не по телефону, это понимать надо.
Женька разозлился:
— В другое время и в другом месте я бы тоже их не по телефону решал.
— Тогда бы у тебя таких вопросов не было, хотя бы потому, что стволов бы ты не искал.
— Да. Знал бы, что меня ждет, прихватил бы с собой и патроны, и пистолет.
Лаврентьев вздохнул и менторским тоном изрек:
— Кавалерийская шашка, конечно, хорошо, но к цели надо стараться идти цивилизованными путями. Москва — далеко не Чечня, тебе пока трудно к этому привыкнуть…
— Короче, — сказал Зырянов. — Помощи от вас мне можно не ждать?
— Нет. Но в аэропорт приезжай все же.
Зырянов повесил трубку и вышел из будки телефона-автомата.