Страница 25 из 42
Был полдень. По-осеннему белесое чистое небо, холодное солнце, студеный ветерок. Рядом продавали горячие пирожки. Женька вспомнил, что не ел уже сутки. За лотком стоял краснощекий улыбающийся парень лет двадцати в голубом халате продавца. Он услужливо склонил голову, открыл дымящийся бачок и спросил:
— Вам сколько, молодой человек?
Женька совершенно некстати вспомнил почему-то Славку Коробейника, вот такого же крупного, только не рыхлого, не в таком идиотском халате. Славку зарыли где-то там, под Бамутом.
— Сколько пирожков вам, молодой человек?
— Да пошел ты на хрен! — ответил Женька и еле поборол желание двинуть продавца в ухо. — Хорошо устроился, да? По здоровью в армию не попал? Там пацаны гибнут…
Парень капризно сжал толстые губы:
— А что, вы были бы счастливы, если бы и я с ними там погиб, да?
— Лучше заткнись! — Женька почувствовал, что может не сдержаться, резко повернулся, пошел по тротуару, но про себя решил: «Если только вякнет…»
Но продавец проявил благоразумие и промолчал.
А Женька шел скорым шагом, пока не наткнулся на магазин «Охотник». Он располагался в подвальном помещении, был тесен, но богат на ассортимент товаров. «Тулки», «ижевки», одностволки, «вертикалки», «винты»… Правда, свободно ружья не продавались, но Женька решил, что это не проблема, если есть деньги. А деньги у него еще были. Проблема была в другом: как с такой длинноствольной дурой идти по Москве, караулить Рамазана у гостиницы? Обрез из той же «ижевки» смонастырить? А где и чем пилить металл? И как это, если у тебя одна рука? Надо было прихватить с войны…
Продавец до странности внимательно посмотрел на него. Женька поймал себя на том, что мыслит вслух.
— Тебе плохо? — спросил продавец. — Лицо у тебя горит. Температура, да?
— Наверное.
Женька пошел к выходу и машинально тронул ладонью лоб. Ничего не почувствовал, но усмехнулся про себя: естественно, только в горячке и можно додуматься до того, чтобы посреди Москвы охотиться с обрезом на человека, которого ни разу не видел. Это — не Танги или Аллерой, здесь враг с зеленой повязкой на голове ходить не будет. А Зырянова никто не пустит в «Россию», никто не санкционирует досмотр номеров. Так на кой же хрен обрез? Сидеть с ним у входа в гостинку и ждать типа, который появится в сопровождении старых знакомых — Шунта и Бориса? Но в «России», наверное, несколько входов и выходов, а с Рамазаном могут приехать и два, и три человека. В кого стрелять? «Мухи» мало, а то — «ижевка».
Он повернул на бульвар, сел на свободную скамейку. Рядом работали метлами женщины: сдирали с асфальта листву. Она лежала здесь толстым слоем, снизу уже темная, подгнившая.
— Пересели бы, — попросила одна из уборщиц, опасливо косясь на правый рукав куртки.
Женщина была в оранжевой фуфайке и такого же цвета брюках. К некрасивому лицу такой костюм почти шел.
— Чего вы боитесь? — спросил Зырянов. — Вы ведь боитесь меня, да?
— А чего бояться? — Женщина оперлась на метлу. — Руку твою жалко. Молодой такой и вроде не бандит с виду.
Женьке стало весело:
— А вы бандитов часто видели? У них рога растут?
— У них морды довольные. — Она подошла чуть ближе. — Тебе бутерброд дать? Ты с Чечни, наверное?
— Оттуда.
— Теперь чечены, говорят, в Москву отрядами прибывают, будут тут чего-то взрывать, поджигать. Это правда?
Женька поежился, его знобило. Он вспомнил фотографию Тамары Алексеевны Макаровой и не знал, что ответить женщине. Сказать, что чечены уже здесь, и пусть она идет с метлой в аэропорт и там встречает их? Он болезненно улыбнулся. Что-то с головой. Не то чтоб она болела, но сразу сброд мыслей шастает по мозгам, не фильтруется. Понятно, отчего это. Конечно, ему надо было отлежаться после драки у Шунта, но нету же времени! Командир стал слабаком, никак не очухается от ран, а убийца его жены завтра прилетает в Москву, возможно, не надолго, и нельзя отпустить его отсюда просто так…
Женщина смотрела на него, все еще ждала ответа, но Зырянов молча встал со скамейки и пошел по мягкому листовому настилу.
— Эй, возьми бутерброд, а?
— Спасибо, не заработал, — ответил Зырянов.
* * *
Лаврентьева он нашел у стойки, где должна была начаться регистрация рейса на Новокузнецк. Игорь Викторович стоял рядом с невысокой полненькой брюнеткой. Увидев Женьку, он тотчас оставил свою спутницу и поспешил навстречу ему:
— Ты вовремя. Я уже, если честно, устал от ее щебетания. Прощаться с любовницами — это, знаешь ли, препротивная процедура.
— Она красивая.
Предприниматель довольно хохотнул:
— У меня жена не хуже. Ладно, пойдем выпьем, угощаю. Я ведь обязан тебе, если бы ты знал, как обязан! Алла, — повернулся он к спутнице. — Мы сейчас.
— Я с вами, — она подхватила стоящую у ног спортивную сумку.
— Тебе пить нельзя, ты за рулем.
— Но кофе же можно. — Подошла, оглядела Зырянова, как осматривают скульптуры в музее. — Здравствуйте. Вот вам граммов пятьдесят коньяка просто необходимы, если у вас не врожденная бледность лица. Хотя, вполне возможно, вы при операции потеряли много крови.
— Прекрати, Алла, — недовольно сказал Лаврентьев.
— Не вижу причин, — брюнетка передернула плечиками. — Во-первых, мы все взрослые люди, во-вторых, я врач… Вы можете снять на минуту очки?
Женька не ощущал ни малейшей неловкости от бесцеремонных слов женщины.
— Не могу. У меня там кровоподтек.
— Это я и так вижу… Ну ладно, пойдем к бару, а то скоро посадку объявят.
Выпили по две рюмки хорошего коньяку, потом Лаврентьев сказал подружке:
— Мы оставим тебя, не обижайся, но есть мужские секреты.
— А у меня есть еще кофе…
Коммерсант с Зыряновым прошли длинным коридором, мимо служебных кабинетов. Остановились возле одной из дверей, Игорь Викторович без стука приоткрыл ее, переступил порог. В крохотной комнатке сидела за столом женщина, смотрела такой же крохотный телевизор.
— Валюша, будь добра, дай нам переговорить с товарищем, а? — сказал Лаврентьев.
— А что мне за это будет? — улыбнулась та.
— Милая, разве я тебя когда-нибудь обижал?
— А как же! Я вынуждена не смотреть свой фильм. Гони моральную компенсацию.
Лаврентьев протянул ей купюру, Валя тотчас упорхнула, а он сказал:
— Доят, стервы, на каждом шагу, хотя я ведь их и так не обижаю… Ладно, у нас действительно мало времени. Ты ствол просил.
Игорь Викторович вынул из кармана пистолет и положил его на стол. Женька удивленно взглянул на него:
— Вы оружие таскаете, как семечки. А если бы я не пришел, как бы досмотр прошли?
Коммерсант махнул рукой:
— Тоже мне — проблема! Есть мусорные ящики, есть туалет. На улице темно — в клумбу уронить можно.
— Или Алле отдать…
— Нет, — возразил Лаврентьев. — Я ее в свои дела не впутываю. И потом, игрушка не такая дорогая, чтоб рисковать. Я в них не соображаю, но мне сказали, что она одноразовая. Выстрел — и можно выбрасывать. Бывают такие?
Женька взял пистолет…
Такую никелированную игрушку он держал в руках лишь однажды. Она действительно одноразовая. Пистолет ходил у курсантов из рук в руки, а фээсбэшник, молодой подполковник, оружейный фанат, рассказывал, как он устроен и как действует…
— Сколько я за нее должен?
Коммерсант облизал сухие губы. Было видно, что он волнуется, но все же держит себя в руках.
— Ерунда, это презент. Ты для меня сделал больше. Ну что, пойдем, еще по пять капель пропустим.
Женька снял пистолет с предохранителя.
— Пойдем, пойдем, — заторопил его Лаврентьев. — Алла нас заждалась.
Женька зажал пистолет локтем правой руки, а левой взялся за затвор:
— Сгораю от любопытства. Просто посмотрю: неужели действительно такая хорошая машина способна выпустить лишь одну пулю?
— Постой! — Коммерсант боязливо, вытянутой рукой, тронул его за плечо. — Не делай этого. Я забыл тебе сказать: он взорвется.