Болевой синдром

После госпиталя это была, наверное, первая ночь, когда он спал расслабленно, не просыпаясь до утра. Даже дома такого не было. Дома он спал так чутко, что слышал, как ходила по комнате мама, как вздыхала и всхлипывала, поправляя без надобности одеяло на нем, как, тоже далеко за полночь, стучал бутылкой о стакан отец, говорил неизменное: «Ну что ж теперь…»

Раньше отец выпивал от счастья, что его сын, шалопай, который вместо того, чтоб делать уроки, гонял с утра до вечера на мотоцикле, выбился в люди, поступил в военное училище, надел офицерские погоны… Теперь — от горя: не помощник в доме Женька. Своими силами хотел отстроиться, хату новую поставить, кирпич уже купил, цемент, лес, ждал только сына в отпуск… «Ну что ж теперь…»

Плохо Женьке спалось дома и оттого, что крутнула задом его девчонка. Ждала вроде, а как увидела, каким из госпиталя пришел: «Извини, но…»

Проснулся он поздно. В окно билась снаружи крупная оса, будто просилась в хату. Вышел во двор. Из сада пахло яблоками и мятой. Дружелюбный мохнатый пес, видно, по недоразумению посаженный на цепь, вылез из будки, лизнул рану на его руке, присел у ног.

Матвеевна собирала под деревьями грушу-дичку.

— Вам помочь?

— Ага. Сходи за хлебом, это на краю деревни, там увидишь. Две булки возьми. Сейчас денег дам.

Женька только улыбнулся и потопал по улице. Купил консервы, макароны, пряники, две бутылки водки. Когда вернулся, Матвеевна уже ощипывала курицу. На покупки посмотрела не слишком одобрительно:

— И чего деньгами сорить? Потом, водку сюда редко привозят, уж если душа горит, лучше самогонку взять, соседка продает.

Женьке дважды одно и то же говорить не надо: взял он и самогонки. За завтраком чокнулся стаканами с Матвеевной, потом пил один. Пил за огородами, сидя прямо на земле, на потемневшем по осени клевере, среди еще желтых головок пижмы. При этом напевал под нос:

В пещере каменной нашли глоточек водки,

Пескарь зажаренный лежит на сковородке…

Зырянов знает, что такое пещера. Он несколько дней жил в ней. Никогда не думал, что так легко возьмут его «духи». Мина справа рванула, офигенная боль по всему телу пошла, в глазах потемнело. Когда очухался, понял, что его везут на машине горной дорогой. Затрепыхался — получил прикладом по голове, опять отключился. В себя пришел, когда ему кисть руки отрезали. Она после взрыва мины, кажется, только на честном слове и держалась, но когда чикать по ней бородатый эскулап начал — опять боль, от пяток до макушки. И потом, жалко свое же отдавать, глядя, как летят пальцы на камни, в сторону огромного серого пса-волкодава.

Забился Женька, заорал… Весь русский мат вспомнил, ни одного слова не пропустил. Потом ему стакан спирта дали и что-то горькое зажевать, вроде редьки. Закусь в горло не лезла.

А через день охранник, тоже бородатый, лет пятидесяти, худой, с запавшими глазами, начал обучать его молитве. «Илаха иллаллаху мухаммадан…» И бил сухим крепким кулаком в лоб, когда Зырянов посылал его на хрен. Раскалывалась от этого голова.

— Джохара убили, сына убили, брата убили! А не хочешь нашему Аллаху ничего сказать?!

Огрубевшие костяшки кулака врезаются в висок, мозги под черепушкой кажутся жидкими, штормят, переливаются из стороны в сторону.

— … Мухаммадан расулуллахи. Субханака ва бала. Ну, молчать будешь? Сейчас доктора свистну, попрошу, чтоб он тебе яйца отрезал. Если мне из-за вас не дождаться внуков, то почему я кого-то щадить должен?

Женька молчал. Двоились в глазах его камни, деревья, двоился сам охранник, все вокруг то теряло окраску, становилось черно-белым, то расплывалось неестественными радужными мазками.

— Залечишь руку — в сухой колодец тебя бросим, — продолжал бородатый. — Там тебя комары загрызут, там у тебя почки отпадут.

Зырянов знал: так все и будет. Сухая и относительно теплая пещера — явление временное. И надо решаться на побег сейчас, пока еще наверху, пока враг не верит, что у Женьки есть силы уйти или к ингушам, или назад к Бамуту, к своим, если они еще там…

— За тебя, за калеку, денег никто не даст, разве что на пару своих у федералов выменяем. Но ты к тому времени уже перестанешь соображать, кто свой, а кто чужой. Тебе все равно будет. Доктор не согласится — я тебе сам все, что надо, отрежу.

— Субханака ва бала, — выстонал Женька…

Охранника он, кажется, убил ранним вечером: своей сильной левой зажал камень, выждал момент и приложился к чужому виску. В рожке автомата оказалось всего шесть патронов, если бы за ним пошла погоня, он не отбился бы. Но боевики возвращались на базу позднее. Женька бежал буковым лесом, сначала ориентируясь на короткий закат, потом на звезды, а больше — на удачу. Она была слепой, и утром он вышел точнехонько на блокпост…

В пещере каменной нашли бочонок водки,

И гусь с гусынею лежат на сковородке.

Мало водки и закуски мало…

Он пристально смотрит на стакан, зажатый на уровне глаз. Не дрожит стакан. Списали Женьку из войск, но в нем еще осталась сила! Он покажет всем этим…

Трое на одного. Они, наверное, подумали, что сломали старлея Зырянова. Как бы не так! И девка эта, стерва, блондинка длинноногая, продала его. Почему? Да потому, что ей не нужен калека. Но он докажет, он им всем докажет…

Выйти бы еще на Рамазана. А что, разведка — и не выйдет? Да запросто!

Он сидел среди клевера и пижмы, и ему казалось, что голова соображает на удивление чисто и ясно.

На Шунта сейчас лезть не стоит, Шунт на закуску останется. Женька выйдет на убийцу Тамары Алексеевны и без него. Это же просто! Э-ле-мен-тар-но! Его сдала Машка. Кому? Тут куча выводов. Вряд ли у нее есть связь напрямую с Шунтом. Кто Машка и кто — Шунт? Несопоставимые величины. Нет, продавщица вышла на шестерок того, кто охраняет Рамазана. Кто в конечном итоге погубил Макарову: не сам же Рамазан, да и не холеный завскладом жгли «жигуленок». Черная работа — для черных. Подручные Шунта расправились с женой командира, это ясно. Только вот кто они? Менты? Тот старший лейтенант с сержантом, которые несут службу в метро, рядом с киоском блондинки? Нет, они, конечно, гады, но не настолько же! И потом, доложи им Машка о Зырянове, они бы не Шунту стали звонить в первую очередь, а сами бы захотели встретиться с тем, кто стащил со стола два бумажника.

Стоп! Есть еще те двое, которые сопровождали его от рынка до ларька, которым Женька намылил-таки шеи. Машка их тоже обслуживала с улыбочкой: она знала их. И они, убегая от Женькиных ударов и приближающейся милиции, все-таки могли засечь, что Зырянов зашел в открывшуюся дверь ларька. Даже если Машка и не из их кодлы, они заставили ее шпионить за ним и затем донести, куда он пойдет.

Надо для начала найти эту парочку. Где? Конечно же на рынке. Опять один против двоих, и безрукий. А ведь они могут и третьего пригласить, и четвертого…

Женька с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку, отбросил ее в сторону. Нет, размышлял он, прямо на рынке разговор устраивать не стоит, там можно проиграть. Иной ходик нужно изобрести. Чтоб тет-а-тет с каждым. В горы бы их, в ту пещеру, и чтоб никого рядом…

В пещере каменной нашли реку из водки,

И буйвол жареный лежал на сковородке…

Так, он завтра же поведет их в горы, к пещере, к сухому колодцу, и отрежет им…

На считанные минуты хмель улетучился, сознание прояснилось. Какие горы? Какая пещера? Это он набрался, и все путается в башке. Но в главном — прав. Надо найти и поговорить с теми двумя. Сейчас поспать, а завтра, со свежими мозгами и крепкой левой… Все, это завтра! А сейчас — спать!

…Володя приехал к бабушке под вечер.