Хранитель

Ворота открытыми стояли, а на дороге стражники кольчугами блестят, людей подгоняют скорей заходить. Смотрю, пастух деревенский стадо внутрь гонит-торопится… А наверху стены, над самыми воротами, меж зубцов, черный плащ на ветру сквозит — хозяин по стене ходит, видать, приказы воинам отдает. Последние старик со старухой внутрь вбежали, стражники на дорогу глянули, и тоже к воротам пошли. Те закрываться стали, не спеша, снег загребая.

Тут и мы из-под свода лесного показались. Солдаты нас увидали, рты разинули и застыли, как вкопанные. Мне в плечо миун дышит, медведище — полтора моих роста.

Фиджет руку поднял, знак подавая и в истинный облик скаллирау перекинулся. Тут я всех увидал, даже те, кто доселе таились, глаза людские отводили, теперь словно из воздуха соткались. Разные, и много их, я и названий столько не знаю… Фидж ко мне обернулся и говорит:

— Пусть видят люди, кто мы есть.

Фиджет вперед пошел, я за ним, и Лио рядом. Пальцы с моими сплела — кто знает, что дале будет? Стражники отмерли, в ворота побежали с воплями, дескать, закрывайте скорей. Тут колокол звонить кончил, и услышал я властный окрик сверху. Створки снова отворяться стали, со скрипом, с тяжестью. Ох, кому-то на вороте туго приходится…

Спустился лорд Уилленрой со стены, в проеме встал. Сначала мне в глаза глянул, будто что прочесть в них хотел, после на Фиджета взгляд перевел. Мальчик мой шаг навстречу сделал, и рот открыл говорить, а лорд Уилленрой ладонь поднял и сам из ворот вышел на поле снежное.

— Не проси у меня ничего, — говорит. — Не должен ты перед человеком за свой народ на колени вставать. Это нас обоих унизит… — брови нахмурил и закончил:

— Слишком много мы вашей крови выпили, чтоб такой малостью я мог вину искупить… Войдешь ли в мой дом как гость или побрезгуешь?

Поглядел Фидж ему в глаза, словно два мира на перепутье встретились, и голову склонил. Лорд обернулся на людей, что за воротами столпились, и кричит:

— А кому не по душе мое решение, может и посейчас уйти навстречу Феррерсу с псами епископскими, они союзникам рады будут…

Никто не вышел, слава Богу. Меня аж гордость взяла. Ну, думаю, не все души людские тьмой помечены… Отступил лорд в сторону, и мимо него поток в замок хлынул цветной, искрящийся. Миуны второй ипостасью оборотились, людьми коренастыми, длинноволосыми, на шеях талисманы из звериных зубов, в руках посохи резные… Алиф звенят-смеются, весь двор их треньканьем да блеском крыльев заполнился, словно весна настала. Тут и Виллья бросилась — среди деревенских Джерда с детьми увидала. Смотрю, люди улыбаться начали, страх любопытством сменился, а некоторые и вовсе знакомых нелюдей нашли, гляжу — переговариваются. Дети к раззукам тянутся, камешки их цветные на браслетах трогают. Овцы с перепугу блеяли, упирались, не желали в хлев заходить, пастушок с ними в толчее умаялся, уж ругаться начал. Метнулись к ним тени светлые, то ли птицы, то ли духи какие лесные, и животинки вдруг замолкли и мирно в загон вошли.

Как ворота брусом заложили, Уилленрой к Фиджу повернулся и говорит:

— За своих людей я ручаюсь, защищаться до последнего будем. Лучше смерть, чем в церковные казематы попасть, знаю, о чем говорю. А вы, народ лесной, если чем можете — помогите. Участь у нас теперь одна.

И поднялся снова на стену. Оттуда уж кричат — враг приближается… Я не утерпел, тоже поднялся, глянул. Лучше б не смотрел, ей-Богу… С севера тьма на нас шла, что на небе, что на земле… Словно кровь черная снег шаг за шагом заливала, лишь блестят епископские кресты золотые да полотнища лиловые с соколом… Издали не разберешь, кто там идет, но что люди еще по небу не выучились летать, точно знаю.

Слышу, Маллиона тихо говорит:

— Призвали церковники себе на службу тьму великую… Ведет их кто-то за собой. Зову его они пока покоряются. Вот только темные никому полностью подчиниться не могут, лишь жажде своей неуемной.

Из подвала замковая стража короба с оружием вынесла. Деревенские, конечно, не воевать, а больше пахать да сеять обучены, однако шлем на голове и меч у пояса куда как уверенности придают, а из лука стрелять или сулицу метнуть многие у нас горазды. Я тоже подошел стрел набрать — своих-то у меня немного, лишь для охоты как раз, а в бою лишних стрел не бывает. Смотрю — на стене котлы со смолой уж дымятся, костры горят. Верно это, огонь стихия сильная, стрела горящая и человека, и нелюдя убьет.

Женщин с детьми и стариков немощных, конечно, в самой твердыне укрыли, в церкви — там стены потолще прочих и в стене у алтаря родник из скалы бьет. Туда же и нелюди набились. Уилленрой лишь приказал служкам все подсвечники и чаши серебряные в нишу под крышку за алтарь сложить, от греха.

Под сводами лунные крылатые устроились, от света свечного подальше, болотники да брауни цветные наоборот, поближе к жаровне жались. Тиоши мелкие по юбкам женским на колени карабкаются, чисто котята. Дети деревенские, что досель плакали от шума да суматохи, затихли, на нелюдей во все глаза глядят, а те и рады стараться. Алиф хоровод в воздухе затеяли, малышам на радость. Известно, что не боятся твари волшебные ребятам малым показываться, пока не выросли, пока сердце в груди не зачерствело…

Миуны во дворе, рядом с замковым войском, у ворот остались, а мы втроем на ступенях лестницы, что на сторожевую башню ведет, сели, чтоб и своих, и чужих видать было. Надо дать ногам покой, еще напляшемся сегодня, по всему видать. А вот лорду все одно не до отдыха — то внизу голос его слышен, следит, как бревна к воротам несут, то на стенах с воинами говорит, то Фиджа о чем-то спрашивает…

Вдруг из арки боковой девушка в плаще красном выбежала. Тонкая, светлая, волосы в бараньи рога заплетены, сеткой шелковой обложены. Я Илайн до того и не видел ни разу, и тут не сразу понял, кто это на стену ринулся. А потом ребенка в подоле привязанного увидал, ну и смекнул, что к чему. Уилленрой ее как увидал, на полуслове прервался, подбегает. Встретились на стене два плаща-лепестка, красный да черный…

— Ты чего выскочила? — лорд говорит. — В храм иди, женщинам и детям здесь не место.

Илайн обернулась, на Лио указывает.

— Ей почему можно?!

Лорд брови нахмурил.

— Она сама за себя решает.

— А я не сама, значит?!

Стоит, кулачки сжала. А он ее руки в свои взял и выдохнул тихо:

— А тебя я прошу…

Постояли они, глаза в глаза, Уилленрой дитя спящее по головке погладил, и девушку к лестнице подталкивает. Илайн вдруг обернулась, к губам его прижалась пылко и по ступеням сбежала, только ветер снежок с камня взметнул… Я глаза отвел, улыбаюсь, и Фиджа дернул — нечего таращиться, людей смущать. После смотрю — лорд уж снова среди воинов ходит, делом занят, только щеки, как от морозу, горят.

Небо почернело, словно ночь не ко времени спустилась. Со стен реку было хорошо видать, вода словно тьмой налилась — облако тварей летящих в ней отразилось, свет поглотило.

А по земле на нас тьма другая шла — пропасть солдат, пеших да конных, за ними смотрю, полководцы золоченой броней блестят, перед ними две лошади черные, а промеж на цепи скаллирау идет. Шерсть седая, клоками висит, один рог обломан, на глазах лента кожаная. А за ним… лучше б глаза мои того не видали, ей-Богу. С того дня, как я этих нарргин за опушкой жег, немного времени прошло. Только теперь много их было, всяких, и больших, и малых, а в небе и вовсе без счета глаз лиловых горит да крыльев кожистых шелестит. Фиджет с Маллионой вперед подались, на скаллирау глядят.

— Сильный он, — Лио говорит, — я мощь колдовскую издалека чувствую. Не встречала я таких еще…Чем они его взяли, не знаю. Света мне не хватит, чтобы достать до его души, кровь да мысли прочесть.

Фиджет со стены спрыгнул, к деревцу, что у стены на клочке земли росло. Руки на кору положил, точно так, как в детстве, когда вишню цвести заставил… Вдруг дворовые плиты мощеные дрогнули, деревце ввысь расправилось, а от него поползли корешки, да под стену, с травой, с зеленью, словно снег поток живой растопил. Смотрим, дорожка проталая уж края войска вражьего достигла, под сапоги нырнула и пропала в грязи снежной, в топоте конском.