Страница 93 из 95
Ох и странно, ох, непонятно…
Однако ж недолго глодала Даньку непонятность эта. Аккурат на изломе осени, в четырнадцатый день его рождения, все и разрешилось.
Проснулся Даня с легким сердцем и радостной улыбкой, словно не было последних маятных месяцев. Как ни старался встать раньше всех, однако ж маменька успела подняться и даж тесто замесить. Погнала она сразу именинника за водой, а опосля дров наколоть и дровяной сарайчик в порядок привесть. Работа спорилась бодро под песню на устах, так что вскоре Данька убежал к Настасье Ильиничне – травницкими делами заниматься. Много нужно успеть, пока зима окончательно не вступила в права, ни денечка терять нельзя. Да и хорошо у Настасьи Ильиничны – тепло по родному, травами сушеными да настойками лекарскими пахнет, ужо привычно так, что не представляется жизни без энтого. Так что бывать в домике знахарки на отшибе – радость одна, что работать, что учиться. Зависть к знаниям, что Всемил передавал травнице и Степашке, поугасла, лишь уверенность осталась – будет и в его жизни подобное, хочь и иное. Вот и не стремился боле ускорить то, что не надобно, принимая жизнь в ее течении.
Задержался юноша у наставницы, домой отправился, как вечереть стало. Возвращался Данька не торопясь, с наслаждением вдыхая воздух морозистый да хрустко ступая по снегу свежевыпавшему, пока тонким слоем землю устилающему. Ну точно дева в сорочке исподней, что поверх нее рубашку да сарафан натянет, поддевку да кожух наденет. Вот так и земля вскорости будет слой за слоем одеваться в одеяло пуховое, снежное, чтобы под ним продремать до самой весны.
Но как увидел перед воротами своими обоз из саней богатых, так сердце сразу забухало-заколотилось отчего-то, но не страхом, а ожиданием, пророчеством лешака подстегнутого. Постоял-постоял у дворов дальних, мысли тихомиря, да и пошел степенно, как и положено почти мужчине. Но чем ближе подходил, тем больше волнение возвращалось, особливо как увидел настоящие собольи покрывала на санях да возниц нерусских. Походили те на цыганку странную с глазами жгучими, что о беде предупреждала, что не цыганка вовсе была, а как опознал Георгий Тимофеевич – дева бусурманская из-под города Бухара. Косились возницы те странные по сторонам недобро, желающих поглазеть одним свои видом отгоняя. Да и чувствовалось, что сабли в ножнах узорчатых не просто так висят. Привычны к рубке, хочь и на козлах сидят. С такими никакой охраны не требуется, сами всех разбойников порубят, ежели нужда будет. И на Даньку они тож косились, однако ж ничего не сказали, пропустили к избе родной.
Задержался Даня на пороге, за ручку двери в дом взявшись, и точно в первый раз оглядел двор свой. И баньку, к дому приткнувшуюся, из которой банник выглядывал, носом в крохотное окошко уткнувшись, и птичник, и сарай, где коровенка с лошадкою жили, и сарайчик дровяной. Цыкнул на всякий случай на Гриньку-дворового, непонятно с чего прям посередь почти бела дня из овинника высунувшегося да по поземке кругами катающегося, отправляя его с глаз долой – не даже боже кто увидит. И только тогда в избу вошел.
А как вышел из сеней, так к нему сразу матушка кинулась, а у самой в глазах радость и горе одномоментно видятся.
– Сынок! А мы тебя уж заждались, уж хотела к Настасье Ильиничне бежать за тобой! Тут тебя спрашивают… Хотят… Вот, Азарий Богданович, хотят тебя работать пригласить, лекарем…
Стоял Данька ни жив, ни мертв, столп столпом, приобнявши матушку, и во все глаза глядя на барина, за столом сидящего с чашкой чая.
На Азеля.
Улыбнулся тот тонко, как всегда во снах делал, и понеслось время вскачь, ну точно кто коня галопом пустил, да со свистом, да так, что поля-луга по бокам в одну картину слились, и не различить, где что.
Помнил Данька, как маменьку с папенькой обнимал, как со Степашкой прощался, как у той слезы на глазах стояли. Помнил, как Азель одним взглядом Всемила удержал и от поклона, и от прочих изъявлений почтения, как опосля с ним о чем-то наедине шептался, пока Настасья Ильинична стол второпях накрывала. Помнил, как вспыхнула травница, когда деток ей, перестарку, пообещали, здоровых и крепких. Девочку, коей науку передать предстояло, да двух мальчишек. Помнил, как ведун губы кусал, и не понять с какими чувствами. Да еще при взгляде на него да Азеля, рядом стоящего, недоумение накатило – и как можно было спутать их? Разные ж совсем.
Одного не помнил Данька – сколько вихрь этот длился.
Охладился чуток только когда ветер морозный по щекам ударил, опосля выезда обоза из села. Но стоило глянуть на Азеля – и вновь словно морок опустился, застя все собою.
Очнулся Даня во дворце, на кровати в привычной по снам комнате. Точно разом спал весь дурман, оставив голову ясною, а тело – бодростью полное. Поднял Данька голову и на взгляд черта своего, темный, огнем горящий наткнулся.
– Ну здравствуй, суженый. Добро пожаловать домой.
========== Глава 57 ==========
Раскинулось небо голубое над головой все в тучках белых, пушистых, да не привольно, от края до края, а словно из колодца на него смотришь. И солнышко видно, и небушко, а все ж – не хватает его, как ни старайся представлять, что просто на лугу лежишь и сквозь прищур смотришь.
Ужо почитай больше четырех лет Данька у Азеля жил, учился чудесам всяким да волшбе. Но как ни увлекала учеба да дворец сказочный, где чудес не счесть и комнаты нескончаемы, за жизнь не обойти, а томилось сердце желанием побывать у родных. Обнять маменьку, папеньку да сеструху свою, узнать, как дела у них не токо через зеркальце волшебное. Сходить в гости к наставнице и шептарю, поговорить с домовыми да дворовыми, лешака проведать и с кикиморками ягоды пособирать. Не отпускали дела земные. Да и не должны были. Человеком родился – человеком останется.
Как тоска забирала совсем, уходил Данька в сад с яблоньками, забирался в самое сердце да на небо смотрел, вспоминаючи.
Первые дни ходил Даня по дворцу, рот раскрывши, не веря, что все взаправду, а не сон. Трогал руками стены волшебные, следил за зверями да птицами, в них живущими. Разыскал павлинов да других птиц райских, сад яблоневый и множество иных странных и чудесных мест. Библиотеку громадную, всю книгами заставленную, да не на простой бумаге, что за пяток копеек продается, а на белой-белой, картинками разными украшенными и в кожу переплетенными. Дорогущими! Слышал Даня о подобных местах от Настасьи Ильиничны, да никак не мог поверить в существование этакого богачества. А тут вишь – настолько громадная эта библиотека оказалась, что не хватило и дня, чтобы ее обойти. Потерялся даж, заблудившись среди шкафов высоченных. Азеля звать пришлось.
Азель чудом каким слышал зов, обращенный к нему, а когда Данька, запинаясь, спросил, не читает ли мысли, улыбнулся и уверил, что ничего такого не делает. А вот ежели что понадобится иль беда какая настигнет – обязательно услышит и появится. Но пусть суженый не беспокоится – нет здесь никаких напастей и беда может случиться лишь из-за собственной Даньки неосторожности.
Вот тогда-то парень и осмелился спросить про суженого. Терзали его мысли разные издавна, а как очутился во дворце, так и вовсе из головы не выходили. Забрали ж его суженым, и дальше что будет-то?
Выслушал Азель сбивчивый лепет, что Даня из себя выдавливал в попытке мысль свою пояснить, да и потрепал его по вихрам. Хоть и вымахал Данька ростом почти с черноокого барина, да тот его словно малого погладил, а в глазах – смешинки веселые светятся. Набычился юноша – ну как же ж, обидно-таки, вопрос сурьезный задает, а в ответ – лишь веселость.
Заметил Азель настроение испортившееся уже не гостя дорогого, а суженого, поманил за собой:
– Идем, покажу тебе кое-что.
Направился прочь куда-то, по дорожке ковровой, что сама собой под ноги ложилася. Делать нечего – Данька за ним вслед. Глядь, а комната будто исчезла куда, вокруг словно небо расстилается, облаками под ногами пружинит, голубым глаза слепит, колокольчиками звенит, и все так знакомо-знакомо, ну точно раз сто уж был тут. Охнул Данька да чуть не споткнулся – и ведь верно, бывал. Во снах бывал, уж не раз и не два, множество. И облака энти помнит, и смех серебристый. Выходит – на самом деле место райское существует, взаправду? Выдохнул Даня и поспешил дальше за Азелем. А тот уж успел уйти далече, и как успел – неясно. Насилу догнал, да и то – потому как застыл Азель на краю облака. Глянул Данька под ноги, землю увидеть ожидаючи, а там…