Страница 92 из 95
Вздохнула та, чуток печально, и подперла ладошкой подбородок.
– Да особо и не пошалишь. Дядька наказывать стал строго за шалости. Говорит, когда, мол, молодой хозяин уедет, тогда не такие строгости будут.
Изумился Данька на откровения такие и во все глаза уставился на русалку, от удовольствия жмурящуюся. Как есть ребенок, наверняка выболтала то, о чем молчать должна была.
– Я не насовсем уеду, я присматривать буду, – пообещал твердо Даня. – Раз я хозяин, то присматривать должен.
– Правда? – распахнула глаза мавка расстроенно и заморгала часто-часто, ну точно плакать готовилась, однако ж тут же повеселела. – Ну и пусть, пройдет немного годиков, все забудется, тогда и пошалить можно будет. А может и пораньше дядька разрешит. Вдруг ему слуги понадобятся. Или в карты проиграет кого.
Пока русалка предавалась мечтаниям, Данька только головой покачал – ну как есть дите. А раз дите и язык за зубами не держит, может попытать счастья с вопросами?
– А почему вы так хозяев боитесь?
Спросил, и дыхание затаил, опасаясь ответ спугнуть.
– Мы? – удивилась русалка, глазами захлопала. – Мы их не боимся, мы их почитаем и оберегаем.
– Всех-всех? – уточнил Даня. – А почему?
– Всех-всех-всех, – закивала мавка. – Без хозяев и нас не будет. Так дядька говорит, а он знааает. Он на свете уже так долго живет, что все-все знает. Говорят, дед его деда сам Алатырь-камень видел и Горюч-реку. Как они появились, так и дед его деда появился. А это так давно было, что никто и не упомнит. Вот, – гордо закончила русалка, чуть язык не показав, как Стешка в детстве делала.
– А почему же вас без хозяев-то не будет? – попытался выведать Данька, да мавка только лишь плечами пожала беззаботно:
– А не знаю. Так дядька говорит, а раз говорит – значит, так и есть. Давай лучше поиграем, молодой хозяин.
Глядь – и не лежит она уже на ветке, а сидит, ноги свесив и накренившись, ну точно спрыгивать собравшись.
– А разве можно тебе с хозяевами играть?
Нахмурилась русалка, лоб наморщила, видать, думу думает.
Опустился Данька на пенек, удачно среди мха вылезший, и устроился на нем поудобнее.
– Ты мне лучше расскажи еще что-нибудь.
– О чем? – тут же с готовностью встрепенулась мавка радостью и улыбнулась. А зубки-то у ней остренькие, ну точно у щуки, видать правду говорят, что от поцелуя мавки не уйти живым.
– Много вас, мавок, у дядьки Антипа?
Зашептала что-то русалка, мучительно припоминая, а опосля отмахнулась:
– Ой, не знаю! Я да Николаиха, да еще две, а недавно еще одна приблудилась, а до этого две пропали, а опосля еще одна нашла. Это сколько будет?
– Шесть? – неуверенно предположил Даня, выслушав странные подсчеты.
– Не знаю, молодой хозяин, – широко улыбнулась мавка. – Как есть – сказала, а счету не обучена совсем. А вот рыбок – рыбок у нас много. Завсегда много было. Только когда дядька в карты или кости косяки проигрывает, тогда беда настает. Тогда кушать нечего становится, разве что козу в воду утащищь. А разве одной козой сыты все будут? Вот и голодаем, пока дядька все не вернет. Некоторых даже в рыб обращает, чтобы ртов поменьше было. Прокормить легче. Да и обменять при случае можно…
Долгонько слушал Данька болтовню русалки, почитай – до рассвета. А как появились первые робкие лучи, отправил мавку домой, в реку, а сам в задумчивости к травнице пошел, благо места мгновенно знакомыми обернулись.
Шел и думал над словами, русалкой выболтанными.
От чего, интересно, без хозяев нечисти-то не будет? Она ж сама по себе. Или ж нет? И Захар Мстиславович тож странное что-то поминал мельком, тайны разводил.
Ох и интересно, а спросить – некого.
========== Глава 56 ==========
Потянулись-побежали денечки, один за другим, один за другим. И чем дальше бежали, тем больше маята настигала Даньку. Бывалыча застывал прям посередь разговора, а самому чудилось-блажилось разное. То Алконост-птица, радость поющая, то заместо людев – яблоньки из сада волшебного, и завсегда разные, от чистоты помыслов да деяний зависящие, то вдруг облака белые с голосами райскими, что до того только во снах приходившие.
Беспокоились за Даню и наставница, и матушка с батюшкой, и сеструха. Один Всемил смотрел понимающе, с грустинкой легкой, но не за Даньку та грусть была, это чувствовалось, а за прошлое, что не вернуть, не переделать. Хоть и обрел счастье Всемил, а позабыть тайну волшебную, чей краешек ему приоткрыли, не смог, через всю жизнь сожаление красной нитью протянулось.
Вот так и дожил Данька до Лешева дня. И точно толкнуло его что в этот день – иди, мол, в лес, надобно. Так и побежал от знания этого, чуть в одной рубахе на улицу не выскочил, да задержала его в сенях Степашка, заставила надеть кожух, шапку да валенки. Измаялся Даня, пока одевался, но от того лишь еще шибче припустил.
Пуст и тих лес в Лешев день, никто из людей не смеет нарушать его покой, все знают, что леший лютует, не желая на зиму засыпать, и ежели весной иль летом откупиться можно чем, то в Лешев день в лес соваться – ох и дорого обойдется желание это!
Однако ж Данька шел без страха, даж на шуршание змей в листве, что к царю своему стремились, особо внимания не обращал, лишь бы не наступить. Змеи – они ить неразумны, не то что лесавки иль ауки, наступишь – и укусить могут. Так что шагал сторожко и не торопясь, по тропочке, да лешака высматривал по сторонам. Чем ближе к зиме, тем боле он на дерево старое, корявое да кряжистое походил, и тем сложнее в человека обращался. Так что следовало глаз востро держать, и слух – тоже. Как заскрипело, заворчало в чащобе, так сразу туда и свернул.
Не пришлось долго идти Дане. Как свернул, так почти сразу на полянку, усыпанную листвой прелой, трухлявой, и вышел. А посередь поляны лешего углядел. Почти одеревенел лесной батюшко ужо, лишь глаза живые из глазниц-дупел посверкивают, да руки-ветки скрипят. Потоптался у кромочки леса Данька, разглядывая лешака, да и подошел поближе, поклонился. Звал же.
Раскрыл глаза леший, качнулся да и обнял юношу, ветками оплетая.
– Хорошо, что пришел, молодой хозяин. Попрощаться хочу, напутствие тебе дать от сердца леса.
Испужался Данька, но не действий лешака, а слов его, затараторил, заторопился вопросами:
– Беда что ль какая случилось с лесом? Иль с вами? Помочь чем надобно?
Заухал гулко лешак, засмеялся, ветками заскрипел своими.
– Нет никакой беды, молодой хозяин. Чую я – не свидимся с тобой боле. Запомни крепко-накрепко мудрость лесную: ежели ветку какую гниль побьет, надобно эту ветку срезать, чтобы древо жило, не сомневаться и не бояться. Упустишь момент – погубишь все дерево, а то и лес. Но и в обратку не делай: ежели только ветка с гнильцой, руби ее, а не все древо.
Слушал внимательно Данька наставления лесного батюшки, а сам недоумевал, зачем тот сказ об этом ведет. Все рачительные хозяева ж об этом знают и соблюдают правила озвученные. Однако ж – не закончил леший речь свою на том.
– Мудрость сия от предков завещана, и не только для леса важна. Для ваших дел, хозяйских, тож завсегда ее пользовать нужно.
Говорил лешак, а голос с каждым словом все более гулким становился, ну точно у человека, что со сном борется и обороть его не может. И ветки раскачиваться начали, ну точно в колыбели младенца укачивают.
– Душой добрый ты, молодой хозяин, таким и оставайся, однако ж – пусть рука не дрогнет, когда время придет…
Моргнул Данька, глядь – стоит ровно на том месте, откуда с тропочки шагнул в лес, точно и не сходил никуда, не разговаривал с засыпающим лесничим. Лишь ветер в макушках сосен шелестит:
– Запомни мудрость лесную, новый хозяин…
Вздохнул Даня и поклонился благодарственно, приложив ладонь к груди:
– Не забуду, батюшко, спасибо за науку.
А у самого сердце так и бухает: что ж случится-то, что с лешим не свидится боле? Аль заблажилось тому, во сне что привиделось, вот и позвал зазря?