Страница 90 из 95
Вот и в этот раз по-новому встретил дворец Даню. Вроде и обычное все, и знакомое, а ровно настоящее солнышко, не рисунок, посредь потолка расплющилось, лучи во все стороны раскинуло. Светится чуток, так, что глазам смотреть не больно, и греет – ну прям как взаправду. Подивился Данька чуду сему волшебному, и токо опосля заметил зеркальце, на подушке соседней лежащее.
Схватился он за зеркальце то, и словно водой колодезной облили – точь в точь оно как дома оставленное, в сундуке заветном. И узоры те самые, и листики, цветочки, бабочки – один в один. Сам ведь только рассматривал пристально, трещину найти пытаясь, ничто от взгляда пытливого не ускользнуло. Оно. То самое.
Сжал с волнением Данька покрепче зеркальце за ручку, да и отправился разыскивать Азеля – выяснить, что случилось и что дальше делать.
Не пришлось долго искать хозяина замка, встретил он Даньку в зале обеденной. Не видел еще юноша своего «черта» в такой задумчивости странной – не печальной, не грустной, размышляющей. Да только заметил Азель гостя, сразу стряхнул с себя думы и улыбнулся, как только он умел, загадочно да затягивающе:
– Здравствуй, суженый. Не серчай и не расстраивайся, что не удалось в этот раз у тебя свидеться. Причина к тому есть, и причина добрая.
Обрадовался Даня словам таким, и напряжение, что колом в груди стояло, отпустило, выдохнуть спокойно дало да поздороваться как следует.
А Азель тем временем, как хозяин гостеприимный, и чай, уж поджидающий в самоваре пыхтящем, налил, и пироги с пирожками крохотными, сладкими да рассыпчатыми, по столу расставил вперемежку с плошками с вареньями странными, что только у него водились. Не сам стол накрывал, вестимо, а как и положено в сказке – волшебством. Все чашечки, тарелочки да блюдца неизвестно откель появлялись, и сколько раз ни видывал Данька чудо подобное – кажный раз удивлялся до восторга детского. Видел хозяин покоев восторг этот да посмеивался – ласково да по-доброму, ни смущения, ни злости не добавляя, лишь радости.
Как стал ломиться стол от яств всяческих, усадил Азель гостя дорогого и сам напротив устроился, по обычаю своему обнимая чашку тонкостенную, цветами странными да золотом расписанную, пальцами тонкими да в сотрапезника пытливо вглядываясь. Ранее робел Даня от взглядов подобных, что не в лицо смотрят, а глубже, да смущался, но потом попривык, даже интересно стало – что видит «черт» взглядами такими? Ужель, как баба Яга, душу рассматривает? Иль что другое?
Как бы то ни было, не смущался более, то ли уверенность, то ли силу в себе выпестовав, потому вопросы задавать начал. И про свое зеркальце, и тутошнее, и про странности происходящие, с замиранием сердца ответ ожидая – вдруг не пора для ответов еще?
Выслушал «черт» юношу да и вопросил:
– А сам ты как думаешь?
Вздохнул только Даня да потупился, плечами пожав. Не успел он еще охолонуть от страха едкого, ни одной мысли светлой в голове не появилося.
Переплел Азель пальцы и подбородком о них оперся, готовясь к разговору долгому.
– Зеркальце твое, Даня, как и сам знаешь, не простое. Я через него себе суженую выбираю и потом за ней присматриваю, а как приходит время – забираю, чтобы стала женой моей.
Зачесался тут же язык у юноши вновь поспрашать – что же будет с ним самим, если не женою, то кем станет, да прикусил его вовремя и продолжил слушать со вниманием.
– Редко кто подходит и до невестиной поры остается подходящей, но мне хватало до поры до времени. Пока не случилось так, что очень уж долго я один оставался.
Выплетал Азель рассказ свой неторопливо да со значением, точно каждое слово свой вес имеет и свое место, нарушать которое не след, и взглядом горящим в рассказ утягивал. И видел Данька, как наяву, как бродил одиноким «черт» по дворцу своему да как запустение пядь за пядью охватывало палаты богатые. Как становились они точно пылью да пеплом запорошенные. Как гасли солнце да звезды, потолок украшавшие, и даже свечи не могли разогнать туман серый, облаком в воздухе висящий, с каждым годом становившемся все плотнее. И не в грозовое облако это обращалось, что прольется дождем полезным и злаками напоит, а в испарения болотные, ядовитые, жизни и рассудка лишающие. Даж страшнее, чем на берегу Забыть-реки, где древний волхв заблудился и себя потерял, и блуждал, пока Данька его не вывел. И не поежиться, и не сбросить хмарь эту, ибо не сон, а самая, что ни на есть, настоящесть, только не Данькина – Азеля.
– И тогда я захотел во чтобы то ни стало найти себе суженую. Послушалось меня зеркальце – разломилось, открывая проход мне к той, что заглянет в него да пожелает узнать, кто же станет ей мужем. Только пришлось мне пожертвовать своим зеркальцем, своей возможностью наблюдать за моей женой будущей. Исчезло оно, чтобы выходом служить к суженой.
Сомкнулись пальцы тонкие на рукояти узорчатой. Глянул Азель задумчиво в зеркальце, отпуская из плена воспоминания юношу, и улыбнулся.
– А теперь ты мне его вернул. Значит, верно судьба дорожку выстроила и ничто уж помешать не в силах.
Резанул взгляд черта кинжалами острыми, по сердцу прямо.
– Только ты сам.
– Я? – пробормотал Данька, от чего-то страх испытывая великий.
– Только ты, – отложил Азель зеркальце и продолжил, как ни в чем не бывало. – Если откажешься – не приду за тобой. Только – от всего отказаться придется, от всех даров, а не только от участи назначенной.
Сказал – и как по больному ударил. Сколько Даня раздумывал ужо об этом, даж пытался представить свою жизнь без волшбы, и уже – никак не мог. Чужим себя чувствовал даже в доме родном, а здесь, в палатах у не-черта – дома, точно не было места лучше и правильнее.
– Нет, – затряс головой Даня, – не откажусь. Никогда.
– Вот и славно, – теплом улыбнулся Азель, становясь похожим на себя обычного и придвигая к гостю пирог. – Попробуй, ты такого еще не ел.
– А что это? – с любопытством протянул Данька, рассматривая оранжевую начинку, стекающую крупными, сладкими даже на вид каплями.
– Пробуй, пробуй, – с ласковой усмешкой кивнул Азель. – Потом скажу…
С каждым словом, с каждой минутой, с каждым смехом стирался из памяти силуэт, одиноко шагающий по серому, туманному дворцу, да не стерся окончательно. Приходил он к Дане опосля во снах, заставляя подскакивать, хватая воздух пересушенными губами, и с желанием поскорее избавиться от неизбывной тоски, иглой острою пронзающей сердце. Слава богу, нечасто сны подобные приходили.
А там и весна подоспела.
========== Глава 55 ==========
Легко в этот году дался Великий Пост. Сдержал слово свое дедушко Мороз – обошел село стороной, лишь изредка своей колотушкой постукивал, словно грозил чуток – вот мол, как выйду, как распишу все узорами ледовыми, берегитесь! И оберегались, дары подносили, а Даня в лес ходил – пел. Один раз даж подснежников с собой принес, но не домой (не объяснить подобное чудо маменьке с папенькой), а к травнице. Поохали там, полюбовались Настасья Ильинична со Степашкою, да в спаленке спрятали – от греха подальше. Один Всемил в стороне сидел да хмурился, видать, думу думал какую.
Волновался раньше Данька от настроения такого ведуна, а опосля встречи с Азелем на Святках – ну ни капельки. Ежели пожелает что сказать – сам скажет, а допытывать шептуна Даня не собирался.
Вот так и прошла зима. Рыбка подо льдом хорошо ловилась, Даня понемногу грибы с пня, лешем подаренного, собирал. Свежие, понятное дело, никому не покажешь, но ежели время подгадать, жареху сделать да в кашу ее вбухать – никто не догадается. Даж носил такую кашу больным, каких с Настасьей Ильиничной пользовали. Настои да травки, особливо правильно собранные и заговоренные – хорошо, но теплой каши с грибами волшебными не заменят. А те силы придадут, выздороветь помогут, проверено.
Как закончился Великий Пост, так радоваться надобно – и весны наступлению, и праздникам, что разгонят зимнюю тяжесть душевную, ан нет. Зацепило вновь душу крючочками стальными рыбацкими, потянуло в стороны разные, маятой душевной оделяя. Даж на Пасху светлую, во время хода крестного, когда все мысли ввысь устремляются и стремления далеки от земных, не оставляло странное чувство это, в ожидание превращаясь.