Страница 73 из 95
Да только вот проснулся мальчонка на следующее утро с пером павлиньим на подушке — таким же серебряным да мягким, как у черта в палатах.
========== Глава 44. Часть вторая ==========
Хорошо первей сестрицы своей встал, та бы не отвязалась расспросами да любопытствами своими – да что, да как, да откель такое чудо дивное. С померанцем еще отговориться удалось, убедить все в тайне держать, даже шкурки все собрали и в печку кинули. Ох и дух от них необычный пошел! яркий, горьковато-терпкий, как от самих «яблок» заморских рыженьких, токо еще острее, хорошо догадался тишком от маменьки все сделать. А с таким перышком, какое не у каждой барыни бывает, вжисть не отвяжется!
Так что встал Данька тишком, спустился тихой сапою с печки, да и в пристроечку – прятать перышко волшебное. Хоть и выглядело оно как обыкновенное птичье и на ощупь мягонькое-мягонькое, а все едино – волшебное, от черта доставшееся да от птицы колдовской, в стене живущей. И от мыслей энтих – ух, как странно становилося!
Достал Даня свои богачества, разложил, а сам сидит, рассматривает их, перышко сквозь пальцы пропускает, да думу непривычную думать продолжает.
Попривык он уже за годы последние и с домовыми общаться, и лесных да водных охранителей видеть и на поклон к ним ходить. Страсти разные, вроде спасения леса да изгнания щупальцы ведьминой делать. Стало подобное даж чуток привычным, и не представлял Данька себе жизни уже без всяческих волшебных дел. Токо вот – ненормально все это для селянина-то. Стока времени проводит с травницей да в церкви, что и с другими поговорить почти не о чем стало. Попытался мальчонка припомнить, когда ж в последний раз с другами своими не просто песни за околицей пел иль в крепости снежной бился – да и припомнить не смог. Жутковато от этого вдруг стало – ну точно вновь очутился в страхолюдине какой, богомерзкой да незнакомой. Да и признаваясь себе честно, как отец Онуфрий завсегда наставлял, не интересно ужо ему с другими мальчишками.
Из детской поры все уже повыбрались, у некоторых даж ус пробиваться начал, так что юношами становиться начали, а опосля и мужами, и интересами зажили разными. Кто в обучение попал, как Данька, кто по стопам родительским пошел, вот и разговоры все сводиться начали к почти взрослым – посевам да урожаям, да к девчонкам. Те тоже в пору зрелости повходили, вчерашних подружек, босоногих да голопятых, потихоньку сватать уж начали, между родичами сговариваясь. А Даньке от подобного общения тоскливо на душе становилось, особенно от обсуждений женитьбы на девчонке с соседнего двора. Хочь и не коснется его свадьба подобная, а поди ж ты – воротит с души от мысли одной, и ничего не поделаешь с этим.
Да и остальные разговоры пустыми и ненужными виделись. Вроде и как взрослые общаются – а все ж нет ни опыта, что с годами набирается, ни степенности, ни сказов интересных, жизненных. Насколько интереснее послушать сходы мужичьи да рассказы травницы иль рассуждения отца Онуфрия – и о боге, и о жизни. Даже с лесавками, поди ж ты, и то интереснее зачастую становилося!
Ох и странно от этого, ох и муторно на душе! А делать-то нечего. Умения – они ж не за просто так даются, чем-то и жертвовать приходится. А Даньке черт много чего дал, и получается – забрал тож немало. Не зря Захар Мстиславович так повторять любит, что не человек уж молодой хозяин.
Перебирал мальчонка перышко, а сам мучительно понять пытался – ежели не человек, то кто? Знахарь? Волхв? Так они ж люди по всем сказам выходили. Или же нет?
Так и просидел, пока дом оживать не начал, а как услышались первые шумы, так убрал побыстрее Данька перо и все остальное обратно под половицу, да в дом побежал, дабы разговоров всяческих поменьше было. Не хотелось расспросов, на голову-то и душу, в разброд пустившихся.
Странный подарок ему черт в этот раз подарил, ой, странный! Может и не думал вывести на мысли подобные, а вот поди ж ты. Хотя может для этого и подарил, чтобы Даня о себе призадумался, о странностях, вокруг творящихся, о месте своем в мире, да засумлевался во всем. Кто ж их, чертей знает…
========== Глава 45. Часть первая ==========
Опустилась зима на землю пушистым покрывалом, приукрасила все ели да березы шапками искрящимися, приударила морозом, разрисовала окна узорами волшебными и развесила по крышам сосульки звенящие, выстудила реки да покрыла их льдом толстым да крепким.
Зима – время странное. Вроде как и пора успокоения, когда солнышко встает поздно и ложится рано, а вслед за солнышком и зверями, в спячку ушедшими, и люди роздыха ищут, а вот поди ж ты. Может раньше, в те стародавние времена, про которые Захар Мстиславович сказывать любит, именно так и случалося, но ныне даже зимой дела найдутся, да и сколько! В лес сходить за дровами – это ж само самой. Починить одежонку да обувь прохудившиеся, подлатать клети да лари, до которых руки не доходили, а то и новые сделать. Живность кормить тоже надоть. А бабам – прясть, ткать, шить да вышивать, пока времечко есть. Ну и праздники праздновать.
Зима – время отдохновения, завершения дел да начинаний, появления задумок на будущее и мечтаний. А еще трудов зимних, ярмарок и поездок, да попыток денежку лишнюю заработать, ежели получается. Не кажный же зависит от урожая да солнышка, есть те, кто целый год востребован. Лекарки да знахари, к примеру.
Вот и Всемил, объявившийся у Настасьи Ильиничны как только снег встал, без дела не остался. Как ни косилось опщество на чернявого да заносчивого колдуна, а таки ж потянулись потихоньку к нему с просьбами – как только вызнали, что умеет он поболе травницы. Несколько недель для этого потребовалось – попривыкнуть да переступить через неприязнь, а знахарь и не торопил. Обустроился так, словно на всю зиму решил остаться, даже запасы с собой привез. Вот и пришлось примириться с ним.
И не только сельчанам, Даньке – тож. Как не было приязни к тому, кого новым ухажером Настасьи Ильиничны полагали, так и не появилось, ну точно отталкивало что прочь. Даня и так, и этак пытался понять, а все не мог. Однако же – пришлось смириться. Да и видно, что наставнице гость ее нездешний радость приносил. Прям похорошела, распустилась вся, аки цветок под солнышком, даже пяток лет с себя сбросила. Бабы аж завистливо перешептываться начали и пророчить, что не зря, ой не зря лекарка аж светится – видать, понесла уже. Даньке, как цеплял разговоры подобные, плюнуть хотелось от мерзости да досады. Да и опасения за Настасью Ильиничну пробуждались наново – ну а вдруг шептун энтот что плохое ей сделает? Или, не дай боже, полюбится он знахарке не как наставник, ой, что тогда будет! Ежели по Радимиру Ярославичу, жениху своему бывшему, негодящему, убивалась, то туточки совсем нехорошо может выйти.
Одним словом, беспокоился за наставницу Даня страсть как. Да не забывал забегать, как время выдавалось – и за обучением, и помогать.
И так случилось, что незадолго до святок застал Данька шептуна одного. Ушла по делам Настасья Ильинична, дом оставив на учителя своего, попросив сообщать, что вернется когда – неведомо. О чем Всемил и сказал гостю нежданному. Потоптался-потоптался мальчонка на пороге, шмыгнул носом независимо, да и прошел в горницу – учиться. Вытащил из сундучка заветного книгу и пристроился с ней в уголочке – читать.
Читать у Даньки по складам пока токо получалось, но зато – дюже бойко. Знакомо это дело – и псалмы у батюшки выучил из Псалтыря, и лубки рассматривал, с ярмарок привозимые. Истории там дюже интересные бывали да с картинками все. Хочь и блеклые картинки, ну чисто стиранные, зато кажный лубок пяток копеек всего стоил. Так что сбрасывались мужики, кто торговлей ведал, да и покупали несколько штучек на все село. Данька больше всего житием «Ваньки-Каина» (*) зачитывался аль «Милордом Георгом» – тама все такое странное и непонятное было, про страны заграничные, про милордов да рыцарей и баб их, что «маркграфинями» зовутся. Даня даж наизусть «Милорда Георга» выучил, и немудрено запомнить-то было, раз десять прочитавши. Вот растолкай посреди ночи и скажи: «А ну-ка, Данька, как сказ про милорда начинается?», Данька тут же начнет выводить, да не тараторя, а напевно, не торопясь, как наставница учила: