Страница 72 из 95
Лес — он хоть и богатый, да не бесконечный. Сколько раз приходилося искать в других местах травки, что росли на полянках заветных. Год росли, два, а на третий — и нету. Вот и обшаривали они с Настасьей Ильиничной уголки укромные поначалу вокруг, а потом и дальше уходить приходилось. Бывало, далече леший уносил их. А что бывает, ежели пожадничать, да и собрать все зараз, не оставив ни семечка, ни цветочка? Знамо что — только пустоту да поганки через год обнаружишь.
Подивился Данька глупости своей да пустому бахвальству и желанию получить похвалу, поблагодарил лешего за науку да и отправил пенек восвояси, отдыхать, решив, что будет звать только в случае нужды крайней. Глядишь, к этому времени заместо поганок съедобные грибы и вернутся.
========== Глава 44. Часть первая ==========
Суть да дело, а лето совсем на нет сошло, забирая с собой тепло и заботы посевные да обработные, оставляя сладкий дух Яблочного Спаса да других урожайных праздников. Да только вот не у всех урожайная пора наступает осенью. Травники да знахари всю весну да лето свои сборы ведут — нужно ведь всю силу трав, а не их плодов получить. Вот и получалося, что Данька со Стешкою все лето в лесу пропадали, маменьке почти в огороде и не помогая. Вроде и мелкая пока Степашка, а подмога от ней шла ой какая! Намаются по лесу бродити, сеструха как придет, так сразу спать падает, а Даня пытался хоть как-то помогать, не гоже родителев без помощи бросать. А опосля придумал вещь одну. Приходит на огород да с травкою разговаривает, просит не расти у них на грядках, а у околицы жити. Странно-не странно, а помогало чуток. У других как упустишь, так сразу лебеда ползет — зеленая, наглая, а у них с опозданием, вроде как сомневается, нужно ли ей это али нет. Хвощ вообще извелся, ну ровно не нравится ему в этом огороде. Чудны дела твои, господи… А яблоки — те наоборот, загляденье уродилися. В церкви, как святили на Спас, завистливых взглядов насобирали множество. Раньше-то лучше всех со священнического сада яблочки были, а теперь вот — с данькиного. А все потому, что Даня попросил. Ласку-ить не токо люди да животины любят, но и прочие живые существа тож. Так что урожай удалось собрать хороший, и не только яблок. Весь подпол набили, даж продали чуток. Вот так вот и жили.
А там и осень подоспела с ее заботами, лешаки спать ушли, а тут и излом наступил, а с ним день рождения Даньки. Двенадцать лет — странный возраст. Вроде и не мальчик уже, но и не взрослый пока, даже голос не переломался да ус расти не начал. Очень ждал Даня этого момента, когда взрослость в нем проявится, да втайне опасался, что подарок Алконост-птицы пропадет. Вроде и ничего страшного, а привык Даня к нему да к песням радостным.
Аккурат на день рождения, как и положено, мороз ударил, землю покрыв трескучим ледком. Так что засыпал мальчонка, полнясь ожиданиями радостными, под вой ветра в печной трубе да вкусный запах пирожков с повидлом и горящих полешек березовых.
Проснулся Даня в палатах чертовых. Давненько туточки не бывал, а помнится все — ну точно как вчера в гостях находился. Погладил покрывало расшитое нитями золотыми, да так плотно, что даж пальцы чуть царапает, подхватился, да сдержал свое нетерпение. Волосы пригладил, рубаху праздничную, узорами по вороту и подолу расшитую, одернул. Специально в ней лег спать, не все же перед чертом оборванцем являться, нужно и гордость знать! Хочь и не чета его одежонка красе да богачеству окружающему, да не оборвыш и не замарашка какой.
Толкнул Даня двери да и очутился в коридорчике волшебном, со зверями живыми, по стенам скачущими. Не удержался, застыл полюбоваться чуток на семейство беличье, дупло обустраивающее, да так потешно, ну словно люди ругающиеся да препирающиеся из-за ореха громадного.
— Нравится?
Мальчонка чуть не вздрогнул из-за голоса внезапного, со спины раздавшегося, однако же узнал сразу. Повернулся и поклонился, как положено:
— Здравствовать вам!
— И тебе здравствовать, суженый, — улыбнулся Азель мягко и со значением, да так, что Данька даж сомневался, все ли в порядке, все ли так понимается. — Ну так как — нравится?
Не стал отпираться мальчонка:
— Нравится! Еще как! Они такие забавные!
А белочки тем временем запрятали орех в дупло подальше, хвосты распушили да и поскакали парочкой по веткам, из глубины проявляющимся, точно тонким искусным пером по серебру рисуемым.
— Хочешь, подарю? — поинтересовался черт, а сам так внимательно глянул, ну точно острой иглой ткнул, да тут же взгляд загасил.
— Кого? — непонимающе моргнул Даня.
— Да хотя бы — вот его.
Коснулся Азель жестом хозяйским стены, побежали от пальцев волны, точно от камня брошенного, а вслед за ними из стены птица чудная всплывать начала. Сама небольшая, ну точно курица, только шея длинная и тонкая, зато хвост — такой огромный, что раза в три больше тела, и на каждом перышке словно глаз круглый прорисован, а от него по кругу в разные стороны — реснички. Да еще и хохолок на головке торчит, ну точно барыня кокетливая себе в пучок веточку с гроздью рябиновою воткнула. Видел Данька такое на картинках, токо не понял, зачем. Правда на той картинке ягодки из каменьев драгоценных сделаны, ну точно капельки блестящие и прозрачные. Дорогущая, наверное. Тока Даня так и не понял, зачем же ее в голову втыкать было. А у птички этой хохолок вроде как из перьев торчал, но таких тонюсеньких, что аж качались под весом собственным. Странная птичка. Ну как та барыня. Да только развернула птица хвост веером, мальчонка только и ахнул да про картинки и барынь позабыл от красоты такой.
Птица вся вроде серебряная быть должна, а вот нет — потихонечку перышки колышутся, да словно цвета ото всюду ловят. То синим хвост отливает, то зеленым, а то и вовсе — ночью глубокою.
— Его? Мне? — пробормотал мальчонка, не решаясь коснуться то ли рисунка ожившего, искусного, то ли птицы, в стене заточенной. — А как?
Ничего не ответил Азель, улыбнулся токо и вновь стены коснулся. Глядь — а птица та так важно из стены вышагнула, да прямо на руку, в бархат черною одетою, и уселася. Большая оказалась, не чета клуше, вся такая же серебряная и переливающаяся. И хвост аж до пола свисает.
— Это павлин, — произнес черт да погладил птичку по голове, ну точно кутенка. А птичка глаза закрыла, жмурится, ровно страсть как нравится ей ласка такая.
— А можно… — мальчонка и сам не заметил, как руки протянул к птице волшебной.
— Держи. Только крепко, — предупредил Азель, аккуратно ссаживая красоту такую Даньке на руку. Не успел тот поинтересоваться, что значит «крепко», сам прочуял. Тяжеленькая оказалась птица! Руки аж задрожали, да ничего, не опустилися.
— Ну так как, берешь? — весело переспросил Азель, да только в глазах веселья-то и не было.
Покачал Даня головой отрицательно, птицей любуясь.
— Нет, не возьму.
— А что же так?
— Не место ей у нас, — пояснил мальчонка, а сам решился и сторожко птичку по головке погладил. Та кивнула благосклонно: «Давай, мол, еще», и Данька с радостью продолжил.
— Почему же? — тихонечко поинтересовался черт, словно опасаясь спугнуть настроение гостя званого и жданого.
— Она же вона какая! — выдохнул Данька с восторгом скользя пальцами по мягким перышкам. — Не в курятнике же ей жить! Ей во дворце жить надобно. Вот как у вас.
— И то верно, — улыбнулся черт, на сейчас теплее. — Пойдем-ка, суженый, чаевничать.
— А павлин? — протянул мальчонка до того жалобно, что аж сам смутился.
— И павлина возьмем, — со всей серьезностью отозвался черт.
Павлин тот, ну точно почуяв, что речь о нем идет, важно на плечо Даньке забрался, да там и застыл изваянием, гордо вокруг посматривая. Вот так и пошли.
Пытался опосля Даня вспомнить, о чем же далее разговор шел, да все никак не мог. Смутно виделся и стол праздничный, расспросы да смех помнился, даже, вроде сад тот странный яблочный. Но в том ли сне, в другом ли — неведомо.