Страница 71 из 95
Вот так весна промелькнула, а за ней и лето минуло. Отпраздновали в этом году и неделю русальную и Ивана Купалу без происшествиев, о чем Данька боялся особо. Видать отпустила дурная полоса. А аккурат после Купалы и грамотка пришла из полиции. Сделал все следователь, как и обещал — ни Ваську ни в чем не обвинили, ни налоги новые платить не надобно. Ну точно — отпустила полоса дурная, ей же ей, отпустила.
Сны Дане снились, но больше таких странных не виделось, тока как раньше — про облака белые да голоса дивные, звонкие, точно колокольчики серебряные. Непонятно, что им надобно, однако ж — не отпускают, снятся. Пару раз просыпался мальчонка с мыслями, что упустил что-то, не запомнил, да вспомнить никак не мог, что же именно. Помается-помается денек-другой, а потом отпускает. Вот так и жил до осени, пока грибы не пошли. А как пошли, позвал его е себе лесной батюшко. Да как позвал!
Село данькино не у самого озера располагалось, а чуток подальше — и не затопит весною при половодье сильном, и водяного не дразнить. Не любят водные хозяева, когда рядышком с ними дома растут. Токо вот мельницам и дозволяют стоять, да и то, ежели мельник договор правильный заключит. Тогда и течение будет справное, и колеса ломаться не будут да в водорослях и осоке застревать. И мелочь всякая водяная на мельнице озоровать не будет, зерно да муку портить.
Ну так вот, рассказ сейчас не об этом, о другом. Высоконький с одной стороны берег озерный, дальний от села, страсть неудобный — ни спуститься толком, ни подняться, да только вот на том берегу земляника самая вкусная вырастает. Вот и приходится за ней бегать вкругаля — поначалу по дороге к лесу, потом в овражек свернуть, а через него и дойти до места. Старики говорят, в овражке том когда-то толь ручей, толь речушка была, толь втекала в озеро, толь вытекала, вот вдоль нее тракт и вытоптали. Речушки давно нету, а овражек, вдоль дороги идущий, остался. Вот там-то и настигло Даньку приглашение.
Шел он с коробом земляники домой, да потихоньку бросал в рот ягодку за ягодкой — алую, ароматную, солнцем напитанную, сладко пахнущую, и думы думал. Да до того задумался, что поначалу-то не обратил внимания на шуршание странное, с верхней дороги доносящееся. Шууурх-шууурх-шууурх — ну точно листики осенние, палые ветром гонятся. Вроде как поначалу тихонечко, а опосля все сильнее да сильнее шуршит, вроде как нагоняет. А как нагнало и пошуршало рядом, так Данька и очнулся. Оглянулся, да чуть с ойканьем не отскочил прочь, да некуда отскочить-то, в овражке узеньком.
Думал мальчонка, что ко всему привычный уж, да только вот не ожидал увидать ком лиственный, разноцветный, да с глазами. Вернее, глаз-то у него и не видать было, а вот точно ощущение, что смотрит. Даня туда-сюда дернулся, а ком этот — за ним шуршит. Данька влево — и ком влево. Данька вправо — и ком за ним. Застыл мальчонка, с непонятностью на диво странное взирая, а ком этот опять как давай шуршать, и качаться — то обратно к дороге чуть откатится, то вернется. Ну вроде как зовет с собой. Пару раз так сделал, а потом взял и скатился в овражек, да так ловко, что прямо у Дани в руках очутился. Как так смог — неведомо, но вот смог. Лежит, шебуршит, а в шелесте этом точно голосок скребущийся слышится. Поначалу Данька не очень хорошо понимал, но чем дальше, тем лучше звуки в слова складывались, а те — во фразы целые. Как осознал мальчонка, что происходит, выдохнул, поправил ремень, короб за спину перекинув, и пошел на встречу с лешим, указаниям следуя.
Долгонько идти пришлось, разговорился мальчонка с комом этим листвяным по дороге. Лесавка это оказалась. Когда-то, давным-давно, выглядела она как и все остальные, жила себе, не тужила, пока беда не пришла в лес — пропал куда-то лешак. Куда запропал, сам исчез аль его кто извел — неведомо то, только вот вслед за ним и остальные стали пропадать, те, кого люди нечистью лесной зовут, а заместо них темнота стала приходить неживая. Хоть и знакомо то Даньке уже было, только не перебивал он маленькую лесавку, продолжал слушать рассказ ее.
Не захотелось лесавке пропадать, в окружающем лесу растворяться, и решилась она пойти прочь из леса, поискать себе другой. Только вот далеко-то пройти не смогла — притянуло ее куда-то. Оказалося, что нет у нее сейчас защиты от злых, чародейных чар, вот и попала в услужение к ведьме. Та объяснила, что ежели не будет лесавка ей служить, то бесповоротно исчезнет, вот и пришлось выбор сделать. Токо не смогла кодунья сохранить облик настоящий лесавке, слепила из листьев тельце да в нем и заперла. Умишка у лесавки не так уж много, они приказами и желаньями лешего живут, вот и не смогла толком ответить на расспросы Данькины о житье своем у ведьмы-то, только рассказала, что не одна она такая была, и другие служили: лесные духи, потерявший лес, да домашние хозяева, потерявшие дом. А потом леший очнулся и позвал, лесавка с радостью дома и очутилася.
Пока мальчонка соображал, как бы половчее еще расспросить, лес суседский показался, а там уж у самой прогалинки придорожной их лешак и встретил. Оказалось, не просто так позвал, а чтобы должок отдать. Что может быть драгоценнее плакун-травы? Оказалось — пенек. Простой такой пенек с крепеньким боровичком, на нем растущем. Данька растерялся даж — зачем ему пенек-то? А лесной хозяин и объяснил, что не простой это пенек, а силу всего леса впитавший, потому столько времени и понадобилось для подарка настоящего. Ежели с пенька гриб сорвать, то тут же два вырастут. Да и сам пенек появляется там, где его хозяин, Даня то есть, пожелает. Обрадовался мальчонка — это что же получается, теперь никакой голод не страшен будет! Захотел, позвал пенек, грибы с него обобрал, с пшеном или крупой сварил, вот и каша сытная получилось, а на пеньке зараз новые вырастут? «Вырастут», — подтвердил лесной хозяин, да предупредил: «Только смотри, дважды вырастут, так что лишний раз не пользуй». Отмахнулся мальчонка опрометчиво от настойчивого остережения, поблагодарил да домой помчался радостный.
Тем же вечером опробовал подарок. Забился за поленницу, позвал словами заветными пенек, тот откуда ни возьмись и появился. Сорвал Данька один грибок, а заместо него выскочили еще один боровичок да белый — крепенький, ножка почти кругленькая, шляпка коричневая, загляденье просто! Мальчонка на радостях раз пять пенек обобрал, грибы в корзинку сложил — ну вроде как с утра встал пораньше да нарвал, а пенек восвояси отправил. Вот так и повелось. Звал Даня кажное утро пенек, собирал корзинку и домой относил. А корзинка-то с каждым разом все больше и больше становилося, все больше и больше грибов в нее влезало. Маменька аж дивиться начала — как только успевается насобираться столько за час послерассветный, а Данька только молчал с гордостью. Так бы и дальше продолжалось, да только вот в один день заместо гриба съедобного поганка появилась. Скривился мальчонка, отломил ее, не подумавши, глядь — уже две немочи бледные, с воротничком кружавчатым торчат. Сорвал Даня одну — уже три торчат, как сестрички из одной грибницы. Вот тут-то Данька и испужался. Неужели испортился пенек? Да как же так может быть-от? Это ж чистосердечный подарок от целого леса. Не решился Даня больше грибы в тот день обирать, отправил пенек прочь, да как было в корзине на донышке, столько и приволок, а сам умотал прочь от расспросов да взглядов удивленных.
Маялся-маялся несколько дней, а опосля не выдержал — позвал пенек волшебный с надеждой тайною, что исчезли с него поганки белые. Но нет — так и торчали, прям посреди пенька, как корона какая. Осмотрел Данька пенек — остальные грибы хорошие: и подосиновики красношляпные, и белые, и лисички рыжие, и волнушки розовые, даж парочка зеленушек есть. И что делать-то — непонятно. Надо бы попробовать отломить грибок один, да боязно, вдруг опять поганка вырастет? Измотался нерешительностью, да все ж таки сорвал поганку. Глядь, а на ее месте выросла еще одна и опенок. Вроде как и похож на поганку, а гриб вкусный. Вот тут и призадумался Данька над словами лешего.