Страница 61 из 95
И непонятно, чему радоваться, а словно камешек с души свалился, разгадку открыв.
— Так это ты тот самый мальчишка, на которого она нажаловалась, — усмехнулась ведьма в ответ. — Понарассказывала она о тебе много, я и не думала, что ты такой будешь.
И с пренебрежением нутряным да с усмешечкой глянула, словно помоями облила. Охолонул мальчонка от радости своей неуместной, набычился и глянул на колдунью по-другому уже, с осторожкою.
— Ну, с чем пожаловал? — продолжила насмехаться ведьма. — Неужто опять твоя наставница непутевая в беду попала? Неужто нашелся кто жалостливый и ребеночка ей заделал?
Не выдержал Данька такого непотребства, вскочил, кулаки сжавши. Да только не наставницу принялся петушком молоденьким защищать, а совсем другое выпалил.
— Прекратите порчу на рожениц наводить! Неужто вам их не жалко?
— Мне? — удивилась ведьма так, словно и не знает значения слова этого, ни разу в жизни не слыхала, не ведала. — А с чего мне их жалеть-то? Людишек этих.
Споткнулся Данька, засопел, не знаючи, что сказать.
— Зачем же вы это делаете? Зачем мучаете?
— А почему бы и нет? — усмехнулась ведьма, кулаком подбородок подперев. Да видно было, что изнутри ее распирает желание то ли рассказать, то ли похвастать. — Давай договоримся. Я тебе расскажу, зачем, а ты мне — как меня нашел да как опознал. Годится?
Обдумал Даня предложение так и этак, да подвоха не нашел. Вот ежели бы ведьма потребовала после этого уйти или отстать от нее, то другое дело, враз бы отказался. А тут — только польза будет. Хоть и грызли сомнения мальчонку, да и василиски беспокойно по нему бегали, а кивнул-таки на предложение ведьмино.
— Вот и славно, — улыбнулась колдунья так ласково, что Данька чуток даже перетрухнул — а не ошибся ли? — Слушай…
========== Глава 38 ==========
Быть ведьмою нелегко. То, что после смерти терзания ожидают до самого страшного суда – этак когда будет! А вот при жизни ведьма просто не может не творить зло, в меру своих возможностей да разумений. Кто послабее, те простенький сглаз на соседей накладывают, кто посильнее – и заломами балуются, и у коровок молочко забирают иль порчу по ветру пускают. Хочешь – не хочешь, а надобно. Обеты разные черту даются, когда он силой одаривает, но обязательный среди них – людям вредить.
Слушает Данька ведьму, притих, а сам недоумевает. Черт-от – он же должен души совращать да зло сеять повсеместно, вот и использует не токо силу свою, но и помощников разных. Некоторые даж не догадываются, что нечистому служат. Ляпнут что-нибудь сгоряча, а все вдруг исполнится. Это черт нашептал да и сделал. Человек порадуется иль покумекает, а уже все – есть грешок на совести. Токо вот нельзя все на черта списывать. Ежели душа без червоточинки или смиряются порывы недобрые молитвами иль сдержанностью, потычется-потычется нечистик, да и отстанет, пойдет другую душу соблазнять. Ведьмы же – другое дело, они ж сами свой выбор сделали, на крест плевали да переворачивали, договор кровью подписывали да черту отдавались. С чего это ему жалобы такие странные Марья сказывает? А та продолжает, словно и не ведая о мыслях мальчонки.
Сказывает, сказывает ведьма про пакости, что людям вредят, да голосом таким размеренным и ровным, что чуть не в сон клонит. Пару раз Данька даж носом клюнул, но тут же очнулся, головой покрутил, да дальше слушает. Обещал же. А сам и не помнит половины сказанного, а вторая – ну точно в мареве мутном, туманном.
А речь все льется и льется, словно река-реченька, да под ярким летним полуденным солнышком, да таким ярким, что разморит враз – и не заметишь…
Очнулся Даньки от боли жгучей, да такой, словно монетку, что к руке примотана, кто в горнило бросил, а оттуда доставши прямо к ладони и приложил, не охладивши. Подскочил мальчонка в дикости, даж табурет уронил, по сторонам заозирался, руки перед собой выставив, словно защищаясь от кого. Глядь – а прямо перед ним ведьма стоит! И не просто стоит, а смотрит так недобро-недобро да руку к нему протягивает, точно взять что хочет. Или кого… Токо не двигается она, застыла-замерла вся, точно окаменелая.
Выдохнул Данька, да бочком-бочком сторожко от колдуньи и отодвинулся. А та глазами, ненависти полными, вперилась в него, да и провожает, словно отпускать не желая. Мальчонке от одного этого взгляда настолько неуютно стало, что постарался побыстрее убраться на другой конец комнаты. Токо там и смог выдохнуть. Погладил василисков по спинкам горящим, мозаичным, поблагодарил. И Азеля, вестимо, тоже – мысленно. Ведь ежели бы не его монетка, не проснулся бы вовремя. А не проснулся бы – быть беде, не миновать. Ведьма-то уже двигаться пытается, голову чуток повернула! Ох и сильна, раз от силы василисков освобождаться начала.
Струхнул Данька, точно хвост заячий, а деваться некуда. Нужно же как-то рожениц выручать. Ежели убежит сейчас, все беды горькие так и продолжатся. Да и не оставит его в покое ведьма старая, точно найдет. И сожрет, как в сказках сказывается, грозилась же даже косточек не оставить. Страшно мальчонке до жути, пострашнее, чем в лесу проклятом. Там ить все понятно было – куда пойти, что найти, Азель все расписал да волшебством показал. А туточки что делать?!
А ведьма все пытается с места сдвинуться, аж поскрипывает от напряжения, и от скрипа этого, в тишине раздающегося, жути еще добавляется. Выдохнул Данька решительно, затянул потуже веревку, штаны держащую, да и вышел прямо под ведьмин взгляд. Василиски по плечам бегают, чуть не искорками бросаются. А Даня брови сдвинул, как папенька всегда делал в моменты важные, да и потребовал у ведьмы:
– Сказывай, зачем баб с младенчиками мучаешь! – ведь неспроста захворали только те, у кого дитятки трехмесячные.
Колдунье бы рассмеяться – пацан мелкий условия ставит, а лишь на злобу лютую хватает. Не думала, не гадала, что сказ Велины заправдой обернется, зря толком ученицу свою не выслушала, лишь пренебрежительно оттолкнула да отчитала, что не смогла с мальчонкой справиться.
– А ежели не скажу, то что сделаешь? – глянула ведьма с насмешкою – мол, ничего ты мне не сделаешь, как ни грози.
Вздохнул Данька поглубже да и выпалил:
– Силы тебя лишу, вот!
Побледнела колдунья, с лица спала, точно враз все годочки, на земле прожитые навалились – а прожила-то она ой как много! Хоть с лица пять десятков можно дать, а на самом деле чуть не в два раза больше. А все черт помогал, взамен души требуя. А Марья и рада была – она и так людей возненавидела с молодости, а тут еще и польза ей самой. Вот так и обманывала боженьку, лишние года проживая за счет других.
– Нет, ты не посмеешь! Не посмеешь!
Мальчонка аж на шаг назад отступил, качнувшись – таким отчаянием, настоящим бабским, а не сыгранным, вдруг окатило, словно волной бурной плеснуло. А ведьма зашептала-зашепелявила, словно бабка беззубая, с ума тронувшаяся:
– Нет, не посмеешь, не посмеешь, не посмеешь… Не придет та, что силы меня лишит! Не придет! Сто годочков минуло, как день один, сто лет увидала, как свет один, никому меня новых годочков не лишить, никому!
Шипит ведьма, плюется, а на лице морщина за морщиною проявляются, точно за каждым воплем бессильным или проклятием, с губ сорвавшимся, времечко обратно возвращается.
А Данька то на шаг отступит, то приблизится. И боязно оставаться, и уйти нельзя. Да и не расслышишь ничего из шепота, ежели подальше отодвинешься. А слушать ведьму оказалось занятно.
Как стукнуло Марье тридцать годочков, решилась она погадать на жизнь свою. Да не сама за это дело принялась, а нашла бабку одну древнюю. К ней все девки бегали за судьбиношкой своею. Та уже слепая почти, но карты раскидывала да в миску с водою заглядывала верно. Ну никому ошибочки не вышло ни разу! Помаялась-помаялась Марья – страшновато ей, вдруг бабка эта знающая разглядит ведьму в ней? Да все же решилась. Пришла. А у той избушка старенькая, разваливающаяся на краю леса притулилася, травки всякие под потолком висят, ну точно у травницы. Да только вот не травницин дух вокруг стоит, ой не травницин! Те ведь напрямую с хозяевами договоры ведут иль на поклон к ним ходят, от того лесной запах у них стоит, стоит только переступить порог. А у бабки этой гнильцою тянет из-под полы, где кости охранные прикопаны. Расслабилася Марья, заулыбалась, ведь ведьма ведьму не продаст и не выдаст – побоится самой на расправе у людей оказаться. Расположилась Марья со всем удобством, да и попросила погадать себе на жизнь свою будущую. Замялась бабка старая, вроде как даже со страхом, однако же принесла как положено – и свечей, и воды, и карты, да и принялась за свое ремесло. И так, и этак раскладывала. Сделает, смолчит, да давай переделывать. Надоело Марье ожиданием маяться. Смешала карты в очередной раз разложенные, да и потребовала ответа немедленно. Попробовала отговориться гадалка – то карты не так ложатся, то воск не тот, однако же настояла Марья на своем, сдалась бабка да и раскрыла увиденное.