Страница 54 из 95
Проще всего виделось мальчонке посоветоваться с Захаром Мстиславовичем. Тот и самый знакомый, и над другими домовыми какую-никакую, а власть имеет. Ну вроде как староста дядька Никодим над остальными сельчанами. Вроде бы и приказать ничего не может, а все его слушаются. Домовые-от все сами по себе, каждый бирюк бирюком по своим углам сидят, а все ж таки иногда собираются, обсуждают проблемы общие – ну как про то, что делать с лисой, курей таскать повадившейся, или новенького наставить да уму-разуму научить, или еще что. На вече ихнем все равны, но все ж к некоторым прислушиваются поболе, как к Захару Мстиславовичу, к примеру.
Вернулся Данька домой ввечеру, да не сразу в горницу пошел. Потоптался в сенях, кожух да валенки сымая, да домового выглядывая. Тот завсегда чуял, когда мальчонка с ним беседы вести хочет, но выходил токо по своему разумению. Он хоть и не чета людям, да тож занятой, делами своими хозяйственными. Примостился Даня на лавке, ноги в онучах поджал, чтобы не заморозить, да принялся Бандита невесть откель появившегося наглаживать. В сенях-то завсегда прохладно – что летом, что зимой, а когда морозец ударит, так особенно. Даж в бочке с водой поутру зачастую приходилось ледок разбивать, что за ночь успевал прихватить. Вот и не делали никогда сени большими-от, так зайти, вещи скинуть, да дальше уже в тепло, печкой даренное, окунуться. Снежок постепенно с кожуха стаивал, каплями на пол падая, обычно молчаливый Бандит мирно урчал, из-под плотно закрытой двери в избу вареной картохой да огурчиками и груздями солеными тянуло, да так вкусно и расслабленно, что Данька и не заметил, как то ли задремал наяву, то ли замечтался. И вновь приблажились ему облака странные, в которых радуется кто смехом серебристым, словно бубенчики рассыпает, да так задорно, что самому вслед побежать-засмеяться хочется. Токо вот морозец не дал окончательно заснуть – то за щеку пощиплет, то за ногу ухватить попытается. Тряхнул головой мальчонка, очнулся, глядь, а перед ним Захар Мстиславович стоит да внимательно так наблюдает, бороду поглаживая. Поклонился Данька домовому, не слезая со скамейки.
– Здравствуйте, дядь Захар, – прошептал мальчонка как можно тише, дабы маменька не выглянула поинтересоваться, кто это там в сенях колобродит. – Можно поспрошать вас, а?
– Что ж тебе так срочно понадобилось, молодой хозяин, что потерпеть до уединения не смог? – нахмурился домовой да таким голосом заговорил, словно ругает, но Данька уже знал, что любопытный Захар Мстиславович – страсть, самому интересно, зачем звали, иначе бы и не появился. Токо скрывает любопытство свое – вроде как не по чину его степенному оно. Так что мальчонка даже и не напрягся в ответ, лишь Бандита покрепче обхватил. А тот смешливо да желтоглазо на домового щурится, словно тайна у них общая какая есть, вот о ней и перемигиваются.
– Я вот что хотел спросить… – вроде и слова все Данька подобрал, пока до дома шел, а как скворчонок в чуть приоткрытое окошко выпархивает при первой возможности, так и они куда-то делися. Пришлось на ходу подбирать да составлять, как сумелось. – Вот ежели я кого из домовых попрошу что хозяевам сделать, ну, созорничать, например, это как будет?
Посмотрел Захар Мстиславович внимательно на мальчонку, прищурившись, да так, что тому аж по лавке захотелось поерзать, да уточнил:
– Что будет, если на шкодливость начнешь подбивать? Те, кто помоложе да дурные, чудить начнут, даже с радостью. А кто постарше – те тоже сделают, только с вопросами. Нам же дом нужно охранять, а не разорять. Пока ветер в голове у домовенка играет, все понятия попутаны, вот и бывает – то горшок со щами опрокинется, то тесто скиснет, то кудель перепутается. А ежели хозяева с понятиями, уважают, молочко да хлебушек ставят, то с чего им вредить-то?
– А если они не очень хорошие? – с надеждой вопросил Данька. – Если плохое делают?
– Другим людям? – домовой даже бороду свою поглаживать перестал, а когда мальчонка закивал, вздохнул глубоко и словно бы удивляясь, что молодой хозяин такой вопрос задал. Словно и не должен был такого спрашивать. – Так, ишь, нам нет никакого дела до других людей. Мы, охранители, вас скопом оберегаем и место, в котором обитаем. Потому чужим с плохими намерениями в дом, где есть нормальный домовой, лучше не соваться. Не отпустим запросто, без наказания. А то, что люди друг другу делают – так это они сами должны разбираться, без нас. Просьбинку твою выполним конечно, как не выполнить, ежели сам-ты просишь. Только – какое тебе дело, молодой хозяин, до разборов между другими людями? Ты ж наш хозяин, а не их.
Потряс головой Данька, окончательно запутавшись. Вроде и складно домовой излагает, до как-то все путано и неправильно.
– Так я ж человек! Вот и дело мне!
Глянул странно Захар Мстиславович на мальчонку, но ничего не сказал.
– Ну смотри, молодой хозяин. Ежели надо – сделаем. Только ты крепко подумай, надо ли. Сам вон Архипку сколько струнил да к порядку призывал? А туточки прямо на обратное толкать собрался.
– Да я не Архип… – начал было Данька, да язык прикусил. Понятное дело, не в Архипке заноза, там в семье все прилично, а в том, что мальчонка собирался делать. Видать, не зря ему скреблось, что нехорошо вот так поступать, ой, не зря! Слез он с лавки да поклонился: – Спасибо, дядь Захар, за науку!
– Ты, главное, впитывай ее, науку-то, – нахмурил брови домовой. – Собирай да не кощей, схороняючи, а применяй, как все хозяева делают.
– А что, много их, хозяев-то? – встрепенулся Данька в надежде хоть что-то вызнать про странных и непонятных хозяев этих, к которым его причислили.
– Да кто ж их знает, – философски отозвался Захар Мстиславович, не горя желанием обсуждать этот вопрос. – Ты беги, сейчас ужинать звать ужо будут.
Даня только вздохнул – вот так всегда! Обо всем рассказывают, а о самом интересном и задачном – хоть слово попробуй вытяни!
– Спасибо, дядь Захар, – еще раз воспитанно поблагодарил домового мальчонка и заторопился – живот от запахов вкусных сводить уже начало, словно сутки крошки маковой во рту не бывало.
– Эхе-хе, грехи наши тяжкие, – вздохнул Захар Мстиславович, как только дверь в горницу захлопнулась, и пробормотал, на кота глядючи: – Ну что ты будешь делать, а?
Тот только пасть свою раззявил, равнодушно зевая, со скамейки спрыгнул да в подвал отправился – на охоту. А домовой подумал-подумал, вытащил из-под скамьи валеночки свои да тулуп, облачился хозяйственно, да из дома по своим делам куда-то отправился.
========== Глава 34 ==========
Покатилися дальше дни своим чередом. Катятся да множатся, словно ком снежный, словно кто катает их да в кучу собирает. Вот копилися-копилися, пока Рождество не настало с его службами да радостями да празднованиями шебутными. А Данька вроде как и ждал его, да одновременно опасался. Хочется с чертом повидаться-от, а словно и барьер какой стоит, не пущает. Странно, боязно, пугливо. Во время службы стоит, поет, господа восхваляет да славу ему возносит, а у самого, хоть на сердце светло да радостно, мысли нет-нет, да и соскочат в сторону. Укоряет себя мальчонка, а поделать-то ничего и не может, ночи следующей дожидаючись. Степашка уже отпросилася к Дуньке, родители отпустили – взрослая ужо, да и сами по обычаю в гости решили отправиться. Хотели и Даньку с собой взять, да тот отговорился-отбрехался, сказал, что песни новые учить будет, чтобы опосля в колядках заводилой побыть. Так и оставили его одного. А Даня сокровища свои из-под пола вытащил, да перед самым гаданием решил на речку сбегать, еще кое-что опробовать.
Георгий Тимофеич по делам своим солдатским сколько разных местов изъездил да под рюмашечку любил, бывало, рассказывать и про страны далекие да про обычаи их странные али просто неведомые. Больше всего про большой город Бухару любил сказывать – какие там дома чудные, то мазанки глиняные низенькие, то высоченные башни каменные, про крыши странные, минаретами обзываемые, да про мудзинов, с них прям с утра молитвы голосящих. Говорил, что так к молитве призывают. Данька как представил, что ежели бы отец Онуфрий заместо колоколов на церковной колоколенке пел басом своим зычным, аж в кулак заперхал, лишь бы не смеяться. Нехорошо энто, да и выгонят со взрослых разговоров-от. Про жару да фрукты странные тоже много сказывал, все пытался на примере яблок да пирогов что-то объяснять, да никто ни понять, ни поверить не мог. Ну где это видано, чтобы яблоко было оранжевое да мало на дольки рассыпалося? На смех поднимали, опосля чего Георгий Тимофеич завсегда пьяненько гневался, во весь рост распрямлялся, бородой тряс да ногой своей деревянной об пол стучал. Ну опщество его завсегда успокаивало, еще чарочки ставило да дальше слушало. Неохота развлечения такого было лишаться-то. Пусть даже истории год от года все красочнее становилися, особливо про дев ихних странных, что в черные косы монисты вплетают да мужей привечают, но отчего ж не послушать – так-ить еще интереснее. Правда истории про дев мальцам не сказывали, прогоняли, Данька всего один раз чуток услышал, да и то случайно. Георгий Тимофеич так залихватски все сказывал, что аж уши горели, даже не все понимаючи. Но сказки старый солдат не только про Бухару выписывал, про другие страны тож. И Даньке как-то запомнился один обычай странный от суседев южных.