Страница 50 из 95
— Эх-хе-хех, — откель ни возьмись, рядышком домовой устроился: в тулупчике своем неизменном, да в валенках, чурбачок под себя подложивши. — Грехи наши тяжкие, как же «куриного бога»-то испоганили…
— Здравствуйте, дядь Захар, — воспитанно откликнулся Данька, хоть и вздрогнув неожиданному появлению домового, да не обернувшись к нему. Все казалось, что стоит хоть на миг камушек выпустить из виду, как случится что-то ужасное.
— И тебе здравствовать, молодой хозяин, — прогудел домовой в ответ, такоже камешек разглядывая.
Молчал мальчонка в сомнениях, не зная, что сказать, а Захар Мстиславович, за словом обычно в карман не лазающий, тож помалкивал. Рядышком сидит да смотрит. Мается Даня мыслями разными — что сказать, да как сказать, спросить али нет, рассказать о похождениях своих, иль не следует, да все никак не может из мыслев выбраться, как из карусели поганой. В конце концов не выдержал, заговорил.
— Дядь Захар, а вы… Вы знаете, что мне теперь делать-то?
Долго молчал домовой, Данька даже терпение почти потерял, в уныние впавши, да Захар Мстиславович вдруг заговорил.
Давненько это было. Так давно, что, почитай, даже дед мой не упомнит, как давно. Напасть страшная появилась в землях. Пришла со стороны южной, недоброй, да не войной, а мором. Не людским, людев он не тронул. Птица вся помирать стала. Что ни день — так новые трупики выносят. Что только не пробовали: и расселять их в одиночку, и в «чистых» избах собирать, и дымом очищать — ничего не помогало.
И вот порешили тогда всем миром выяснить, что же творится, кто губит птицу, без яичек, перьев да пуха оставляет. Кидали-кидали волхвы кости, что от птиц болезных остались, да непонятно, на что же они указывают. Иль на кого. Одно ясно — надобно идти к странам южным, искать. А что искать, что выяснять — неведомо.
Собрались все, кто мог, в поход да и двинулись. Пройдут переход, отдохнут, глянут, куда кости указывают, да и дальше идут. Долгонько шли, пока не пришли к огромному море-окияну, у которого берег весь камнями разными усыпан. Да не простыми. Сами камни как кругляшки и во многих — дыра, словно проклевана клювом твердым, огромным. Заробели люди, попрятались вокруг, да давай ждать — кто же приходит на берег камни словно просо клевать. День ждали, два, а потом дождалися.
Откуда ни возьмись, появилась птица огненная, огромная. Крылами горящими полнеба закрывает, а как на землю опустилась, так земля и содрогнулась. Даже окиян из берегов вышел. Плеснул бурно, во все стороны, накрыл землю да и утек обратно. А птица потухшая встрепенулась, отряхнулась да поберегу пошла. Ходит, высматривает что-то, а как найдет, так и давай клювом клевать. Ну чисто петух, что за червяком бегает. Поклевала-поклевала, да вдруг голову подымает, да на волхва взглядом темным, разумным смотрит.
— Подойди, — говорит, — ко мне.
Не испужался волхв, вылез из-за камня, где прятался, да и подошел к птице огромной. А та давай его выспрашивать что да как, да зачем на его берег явился. Рассказал все без утайки волхв. Разволновалась птица огромная, крыльями захлопала, да так, что волхва чуть не смело прочь, однако же удержался, не упал.
А птица ему и говорит:
— Набери камней особых, белых, да не просто камней, а округлых, с дырою посередине. Как вернешься к себе, зажжешь от каждого камня в каждом доме по лампадке, птица вся и выздоровеет.
Сказала так, крыльями, что огнем первородным загорелись, взмахнула, да и улетела. А волхв со-товарищи так и сделал.
Вылечилась вся птица и с тех пор не болела. Камешки эти развесили по окнам-дверям, чтобы от напастей охраняли. Назвали их в честь той огненной птицы с клювом да гребнем петушиным, в память и назидание потомкам «куриный бог»…
Данька поерзал. Сказ про «куриного бога» страсть какой интересный оказался, однако же непонятно, к чему Захар Мстиславович его поведал. Неужто узрел как-то того петуха костяного, злобного, что камушек энтот охранял? Или то птицу огненную злой ведун в пакость такую обратил да в камень заточил?
А домовой и сам осознал, что не углядит, не усмотрит молодой хозяин намека. Не в его состоянии, да не с его мыслями в подобном разобраться.
— Птица та — над всеми птицами птица, — начал степенно объяснения. — Какой камень клюнет, тот и обретает силу особую, защитную иль целебную. Белый — лечит. Алый — приплоду способствует. Серый — от напастей защищает. Черный — от воров оберегает.
— А этот? — выдохнул Даня, все продолжая на камень прОклятый пялиться.
— А этот… — домовой вздохнул. — Этот испоганенный. Сила добрая на недобрую, нехорошую заменена.
Кивнул мысленно мальчонка, припомнив чертом рассказанное. Ох и силен тот волхв! Даже чары птицы изначальной обратил во зло!
— Нельзя его так оставлять. Мор да падеж начнется. Так что надобно тебе ее забрать, молодой хозяин, — решительно постановил Захар Мстиславович.
Данька шмыгнул носом:
— Так я его и так забрал. Из леса. Там ужасы такие творились, — мальчонка аж вздрогнул, припомнив все, передернул плечами и да скукожился еще больше, себя руками обнимая.
— Не «его», а «ее», — строго поправил домовой. — Силу ту, что камень наполняет.
Даня от слов таких аж рот приоткрыл, не понимаючи. Он — и силу ведовскую темную забрать? Что весь лес себе на злобу подчинила да от которой Всемил отшептаться не мог? Мыслей, что домовик шутит или вовсе зла желает, у мальчонки даже не возникло, но вот понять так и не смог.
— Но… но… — Данька даж заикаться чуток начала от непонимания. — Это ж волховская сила темная! Как я ее заберу?
И, главное, чем она обернется — кому ведомо?
Вздохнул домовой, как обычно делал, когда мальчонка неразумность проявлял, да за объяснения и принялся:
— Вот так и заберешь…
— Но я ж не волхв! — почти с отчаянием перебил его Данька, наново объяснить пытаясь, что никак, ну никак он такого сделать не может.
— А кто? — домовой глянул на Даню, брови кустистые сдвинув, да так сурово-сурово, что в пору во всех грехах начать каяться.
— Знахарь, — от такого Захара Мстиславовича мальчонка всегда робел да конфузился. — Буду.
— Эхе-хе, молодой хозяин, молодой хозяин… — потрепал домовой отечески Даньку по волосам русым. — Ты ж не просто знахарь будешь. Тебе уже сила дадена, да немалая. Ты уже ею пользуешься. Вспомни-ка да не сумлевайся. А сила ведовская…
Взглянул Захар Мстиславович на камушек, смирно на дощечке лежащий. Камешек как камешек, ничем от других не отличается. Это ежели не по-особому смотреть.
— Она ж из природы идет. И теми, кто ведает как, пользуется. Вона шептун твой — он через наговоры да заговоры к ней обращается. Хороший заговор сплетет — добро будет. Плохой — во зло обратится. Так что все от ведуна зависит. Темный он вовнутри, значит, и сила его будет темною, пакостной. Хороший — светлою будет. Но ведь и хороший может зло сотворить. Врагов с земли прогнать, зверье при этом в землю положив — это какой поступок будет? Плохой али хороший? Вроде и так, и этак. Так что все от ведуна зависит.
У Даньки с устатку да с недосыпу все в голове перемешалося, однако же домовому он доверял как батюшке. Или даже больше — в таких-то делах токо с ним да с чертом можно посоветоваться.
— И что же мне делать? — растерянно поинтересовался мальчонка, вперившись в «куриного бога».
— Как что? Бери ее, молодой хозяин. И не сумлевайся.
Вспотел мальчонка даж от слов таких, сжал покрепче в кулаке монетку золотую многогранную, из кармана выуженную, да черта, помощь обещающего, вспомнил.
Потянул Данька руку к камушку, хмарью серой, переливчатой охваченному, а сам аж зажмуриться хочет. Вроде и нет ужаса такого, какой в лесу пробирал, а поди ж ты — поджилки трясутся хвостом заячьим от одного разумения, что за камушком этим стоит.
Сомкнул мальчонка пальцы вокруг «куриного бога» да и огляделся по сторонам, страхов всяческих ожидаючи. А ничегошеньки и не произошло. Вообще ничегошеньки. Только камешек раз! — и исчез, а мир вокруг как серостью странной подернулся. Обернулся Данька к домовому, а того и нет. Странно так, ну да делать нечего — случалось уже так, что Захар Мстиславович посеред разговора прямо пропадал внезапно. Был — и нету. Прибрал мальчонка все свои сокровища аккуратно в подпол, а сам до дому пошел.