Страница 47 из 95
Но не решился Даня черта перебивать – не гоже, когда тебе наставления дают, да все ж таки немного опасливо. Не травница и даже не суседский господин, черт!
А Азель тем временем продолжал:
– Когда хозяин уходит, все его хозяйство справное остается, ждет пока новый не придет, не поправит то, что в упадок успеет прийти.
Это Данька понимал. Ну как если дом без присмотра оставить – то плетень покосится, то мыши чего подгрызут иль загадят, то еще что. Так что невольно представлялось, как лешак по лесу сваму ходит, веточки поправляет да кочки взбивает, и от этого невольно нос смехом морщился, да улыбка на губы выползала, хоть и про страшноватые вещи черт вот-вот должен рассказать.
– А бывает так, что хозяин… – Азель на миг замешкался, слова подбирая, – …заболевает. Проклясть его нельзя, это не залом на поле безголосом да безмозглом сделать, защищаться они умеют от колдовства. А вот от ведовства черного – нет.
Встрепенулся Даня голубем – это же получается, окромя ведьмы сильнющей недалече есть еще и ведун черный? Откель? Они ж все повывелись, Захар Мстиславович же рассказывал! Он бы точно почуял ведуна темного, да молодому хозяину рассказал.
Данька рот то откроет – вопрос выпалить, то закроет с мыслями прежними о том, что перебивать негоже. Прям на части раздирает вопросами, аж моченьки терпеть нету…
А черт – черт точно мысли читает, ей же ей! Иначе как бы догадался, чем мальчонка мучается?
– Ведовство, Даня, оно ж как и колдовство – отсроченное бывает. Вот как это, – кивнул Азель на пенек, что от лешего несчастного остался, да продолжил: – С тысячу лет прошло, прежде чем оно сработало.
Вот тут мальчонка-то и замер статуей – целая тысяча лет! Как так можно – через тысячу лет, да лес проклясть?
– Напутал что-то ведун – наказать хотел князя, что лесом владел, лишить лесного защитника, да не сработало. Заснуло лихоимство на тысячу лет, и волхва за собой уволокло, душу на земле оставив, а умения забрав. И вот сейчас очнулось…
Черт задумчиво глянул на черный лес.
– Лешего не смогло развоплотить, лишь заперло, силу его лесную с ведовским умением слило да и пошло безобразить. И ведуна своего искать – ведовская сила, как и колдовская, бесхозной оставаться не может, должна найти своего хозяина. А сила лесная – своего. Вот и это… искало, попутно лес губя и делая своими руками, ногами и глазами. Не знаю даже, к добру ли, нет, ей твой ведун повстречался…
– Не мой, – машинально отозвался мальчонка, представляя какой должно быть страх пережил тысячу лет назад ведун, силы лишившись. Даже он, Данька, почти ничего не умея, уже так попривык и с хозяевами болтать, и всяко-разно видеть, что не представлял свою жисть без энтого. А тот ведун был так силен, что мог лесного батюшку развоплотить! Убить то есть… Нет, правильно силу у него забрали – нельзя так поступать!
– Не твой, – с улыбкой, скользнувшей по губам, согласился Азель и вновь посерьезнел. – Однако ж дело это не меняет – проклятие, хоть и на лешего направленное, уже нехорошо, а чужая сила, да еще черная – совсем плохо. Был бы ведун темным, стал бы еще сильнее, новую силу обрел, да хранителем леса стал. А этот – светлый.
Вспомнил Данька фигуру истончившуюся из странного видения, вызванного чертом, и кивнул – как есть светлый. И по сравнению с темнотой, что его окружала – слабый. Не выдюжит, ой, не выдюжит!
– Так что придется, Даня, тебе ему помочь.
– Мне?! – то ли удивился, то ли ужаснулся мальчонка. Если взрослый ведун не справился, то может он?!
– А кому же еще? – серьезно вопросил Азель. – Больше никто не сможет, даже если ты кому и расскажешь.
– А вы? – робко поинтересовался Данька.
– Я? Я не смогу туда сам попасть, так что придется тебе помогать, суженый. Или оставить все как есть.
Замер Даня. Оставить?.. Перед глазами мукой встает шепот чуть слышный: «Помоги…». Не может он оставить, хоть и страшно, аж жуть. Мается Данька, решая, а черт смотрит так внимательно-внимательно, словно и для себя что ждет. Словно от решения Даньки и его судьба тож зависит.
Выдохнул мальчонка, мотнул головой, челку отбрасывая, и кивнул решительно:
– Ладно, все сделаю.
– Вот и хорошо, – тут же расслабился Азель. – Только помни всегда самое главное – тебе нельзя бояться. Я тебе охраню, но если забоишься, если разум потеряешь, не смогу помочь. Справишься? – и глянул так серьезно, что Данька невольно кивнул.
– На вот, держи, – с этими словами черт взял Даню за руку и вложил в ладонь золотую монетку – странную, с краями словно топором обрубленными, а посередь той монетки лев на дыбы встает, да не простой, а с крыльями. И чеканка столь искусная, что невольно залюбуешься, ожидаючи, что тот спрыгнет с монетки да взлетит.
– Крепко храни ее, – Азель сжал пальцы мальчика, пряча монетку в его кулаке. – Пока у тебя – ничего с тобой не случится. А теперь слушай меня внимательно и запоминай…
Черт говорил и говорил, монотонно, повторяючись, то назад возвращаясь, то вперед забегая, и чем дальше, тем больше Даньку в сон клонило. Хоть и боролся всеми силами, а моченьки сладить никакой нет. Так и уснул за столом с мыслею одной – все ли запомнил? А перед глазами улыбка бесовская да глаза черные, угольями горящие стояли…
========== Глава 30 ==========
Проснулся Данька еще затемно. Лежит на печи, смотрит в потолок, да сон свой странный припоминает. И про лес, злым ведовством зачарованный, и про рассказ черта, и про монетку… Забеспокоился мальчонка – монетка-то! Монетка где? Черт говорил, что пока монетка у него, ничегошеньки не случится, только вот где она? В руках нету…
Зашевелился Даня с тихонечко, боясь сеструху разбудить, что рядышком сопит. Да так ровненько и спокойно, что самого аж в сон клонит. Однако ж память жжет всем, во сне узнанным, а знахарь тонкий да почти прозрачный перед глазами стоит, как живой.
Зашарил мальчонка вокруг себя, даж под подушку руку запустил – вдруг туда закатилась. Нет нигде, хоть с досады плачь. Глядь, а у Степки под рукою, под щеку положенной, блестит что. Потянул Данька аккуратненько – так и есть! Монетка львиная, золотом переливающаяся. А сеструха сонно заворочалась, глаз приоткрыла, да и спрашивает:
– Ты что? Куда?
Растерялся чуток Данька – что ответить-то? Да потом будто подсказал кто али губы сами вывели:
– К наставнице я. Спи давай.
Сказал, уверился, что Степка обратно подушку ухватила, да и с печки полез сторожко – сон тятеньки с маменькой не потревожить, уж они-то так легко не отпустят.
А на улице холодно-от ужо. Морозец, лужи льдом сковавший, уши да нос пощипывает, как грозится – не ходи никуда, лучше дома оставайся. Лес за околицей в небе светло-синем, предутреннем зубцами черными виднеется. Хоть и не та чернота ведьмовская, что съела соседский, а все едино – живот страхом крутит.
Потоптался-потоптался на пороге Данька, кожух да шапку поправил, да и направился решительно к дому Настасьи Ильиничны, проверить как знахарь себя чувствует. Пока добежал, рассвет небо яснить начал – ужо чуток полегше, чем от каждой тени шарахаться. Не решился Данька стучать, лишь глянул в окошко, на пенек забравшись. Знахарь будто еще белее стал, а над ним сидит наставница из книжки читает что, да пучком травок чадящих водит. Посолонь лица – и ниже. И вновь – посолонь лица, и ниже. Засмотрелся Данька чуть, а Настасья Ильинична вдруг замерла, да как глянет в сторону окошка, Данька еле спрятаться успел – очень уж не хотел, чтобы наставница его углядела. А то вдруг как уговаривать примется? И так вся решимость хвостом заячьим трясется, как бы уговорами совсем не испарилась… Вот так бочком-бочком, вдоль стеночки, и прошел, да на дорогу выбежал.
Долгонько пришлось бы Даньке идти своим пехом, как бы не догадался цветочек иван-да-марьи взять. Сумлевался он, что поможет – ведь сработал только в ночь волшебную да когда все вокруг светом колдовским светится, а поди ж ты – помогло. За пару часов до леса проклятого и добрался.