Страница 46 из 95
– Да, в неприятную историю попал твой волхв, – задумчиво проговорил Азель, неторопливо гладя мальчика по волосам, забирая неприятное пережитое, оставляя только образы в памяти.
– Он не мой, – всхлипнул и сердито отозвался Данька, привалившийся в поисках опоры от качающегося мира к черту.
– Не нравится он тебе? – проницательно заметил Азель.
– Нет, – хотел было потрясти по привычке головой Даня, да раздумал – и так муторно, вдруг еще что случится?
– Хм… А почему?
Мальчонка задумался. Ох, вот как объяснить причины, когда самому не понять? Что-то в этом знахаре такое, что вот отталкивает, и все. Пусть даже наставницу и спас. А еще учить ее будет чему-то…
Как понять десятилетнему ребенку, еще толком обычной, человеческой жизни, не знавшему, что мучает его обыкновенное чувство под названием «ревность»? Ревность-от – она же разная бывает. Появился неизвестно кто, внимание наставницы забирает, чем-то она странным заниматься теперь будет – и без него, без Даньки!
Вот и злится непонятно на что, даж себе объяснить не может. Остается одно – буркнуть:
– Не знаю.
– И все же помочь хочешь? – голос у Азеля полон любопытством, а пальцы теплом.
– Хочу, – Данька так удивился вопросу, что даж голову приподнял, чтобы на черта глянуть. – Он же Настасью Ильиничну спас!
– И что? Спас и спас. Зачем тебе своей головой рисковать ради этого? Вот если бы тебя спас – другое дело.
Данька так и застыл с раскрытым ртом, не веря своим ушам. Как же так можно?! Ведь травница – она же уже почти как… Как родная! А если бы и не была – все равно, как так можно же, божечка?
Данька свел брови да хмуро глянул на черта:
– Это вы мою душу искушаете так, да?
Вот чего он не ожидал получить в ответ, так это смеха – веселого, искреннего, от души.
– Ох, Даня, Даня! Развеселил, – Азель поднялся с пола и потянул за собой «суженого». – Вот таким светлым и оставайся.
Прохладные, в отличие от пальцев, губы черта коснулись лба все больше недоумевающего мальчонки.
– Это мой подарок тебе на день рождения. А ты что сам себе в подарок пожелаешь?
Черные глаза Азеля искрятся смехом и уже не кажутся омутом, скорее теплым бочагом. Или очагом, разбрасывающим горящие искры.
Засмотрелся-задумался Данька, да и выпалил:
– Вас!
И, глядя как изумленно взметнулись черные брови, тут же поправился, краснея:
– То есть, почаще… Встречаться… Интересно… – и совсем сошел на нет смущенным бормотанием.
– Вот как, – улыбнулся черт. – Я попробую.
И, дабы не конфузить больше мальчонку, тут же добавил:
– А теперь давай теперь думать, как же не твоего волхва спасать.
========== Глава 29 ==========
Уселся чинно обратно Данька за стол, а сам недоумевает: как это так – думать-то «как спасать»? Он же и так ничегошеньки не понимает, токмо картинка страшная перед глазами стоит, сердце ужасом захлестывая. Хоть не прежний, нутряной, а умственный, осознанием того, как знахарю плохо, рожденный, а поди ж ты – действует не хуже прежнего.
А черт его рядышком опустился, да давай пальцем рисунок Данькин обводить. Там, где проведет, полосочка серебром светиться начинает, а вслед как игрушечные елочки да сосенки, да деревья разные как грибочки после дождя – чпок-чпок-чпок – из стола появляются. Совсем как настоящие, тока крохотные.
Засмотрелся мальчонка, рот приоткрывши, на такое волшебство, да сам и не заметил, как заместо половины стола лес повырос. И даж домик Настасьи Ильиничны стоит как ни в чем ни бывало – с сарайчиком, забором штакетным окруженный. И тропочка от него земляная вьется-ведет – да прямо к тому месту, где знахаря нашли, и дальше. Обегает лес страшный, да далее по своим делам торопится. А в лесу…
Данька аж застыл. В лесу том лихоимном страсти какие-то творятся. Деревья ветками машут, с места на место бродют, будто и не деревья это вовсе, а медведи-шатуны какие. И все такое черное-черное, как… Похолодел мальчонка. Видал он уже такую темноту, склизкую, дымную, жуть как неприятную – на вещах да людях проклятых. Это же получается: цельный лес кто-то вот так взял и проклял?!
А черт как угадал мысли да и ответил неторопливо, словно раздумывая:
– Нет, Даня, не проклятие это, – пальцами тонкими, барскими потянулся к одному деревцу, да и замер на полпути в нерешительности. Так и не коснувшись, руку и убрал.
– С лешим случилось что-то.
Взял черт с блюда яблоко с бочком красным, да пустил вокруг лесочка. А яблочко то покатилося, да не прямо, а в кругаля, лес по кромочке обегая. Яблочко катится, а лес вслед за ним прямо на глазах подрастает – все больше и больше. Были деревья с ноготок, а как яблочко остановилось – аж с целый палец стали. Да и не помещался больше весь лес в огораживающую его серебристую полосочку – токмо кусочек.
– Смотри.
Расступались деревья, расплетая ветки-крючья, открывая сердце леса. А там… Гниль да чернота разъели деревья вековые, лес хранящие, до коросты, да так, что часть попадала, в бурелом обратившись. Другие так и остались стоять, перстами черными в небо серое уткнувшись, да толку-то – не хранители более.
Не выдержал Данька – охнул, вспоминаючи свои встречи с лесным батюшкой, да как хорошо в чащобе сиделось на пенечке, алые ягоды клюковки щелкая. Тепло, светло, как возле комелька без огня. Все зеленое, живое, светлячками да цветами горящее да переливающееся.
– А где…
Не успел мальчонка задать вопрос, как Азель осторожно указал пальцем на склизкий пенек прям посередь полянки:
– Вот.
– Это – леший? – с удивленным ужасом переспросил Данька, разглядывая трухлявый, как поломанный зуб торчащий пенек, поросший худосочными мухоморами с алыми шляпками в белый горох.
– Был – леший, – поправил черт, хмуря тонкие брови и вглядываясь в охваченное смертью сердце чащобы.
– А теперь? – боязливо поинтересовался мальчонка, не в силах поверить, что всемогущий лесной хозяин может обратиться вот в такое.
– И теперь леший, – Азель как выдохнул и чуток успокоился. Видать, действительно могло что-то еще более страшное случиться. – Ну что ж, придется помогать, – хмыкнул, проведя пальцами над бровью, и внезапно усмехнулся чуток: – Ох и хитер ваш лешак. Как знал, что без меня не обойтись, заранее благодарность передавая.
Данька недоуменно глазами захлопал лишь, не сразу даже после слов черта догадавшись, что батюшко невольно обязал его таким способом к помощи. Как догадался, даже завистливо стало – ему так научиться! А то все токмо отмахиваются – мал, мол, еще, вот вырасти сначала…
Черт смотрит да лишь посмеивается, видимо опять мысли читает. Но как-то необидно у него выходит, совершенно не задевает. Даж странно, но Даня уже привык к странностям, что рядом с чертом происходят. А теперь вот и волшебство настоящее началось.
– А что делать? А знахарь, волхв, то есть – он при чем? Он там, в этом лесу, да? А… – затараторил мальчонка, загоревшись вопросами.
– Тише-тише, – осадил его черт ласково, как маленького, Данька даж набычился чуток. – Не части. Помни: важное степенности требует да обстоятельности. Давай-ка начнем с главного…
И сказ начал, как говорено – размеренно да степенно. Дане даж на миг показалося, что черт рассказ ведет как наставница, Настасья Ильинична во время обучения о пользе и вреде травок разных. Эта вот – полезная от прострела, тока нужно на рассвете третьего летнего собирать, эта – от сглазу… Да невольно так ярко представилось, что аж замер мальчонка, уши навострив, да все слово в слово запоминая.
– Каждому существу на земле отмерено свое время. Кем бы он ни был, где бы ни жил – как подойдет время, придут за ним, чтобы за Забыть-реку отвести. Это у людей. А с хозяевами своя кончина приключается – как подходит их срок, они с природой сливаются, возвращаясь туда, откуда пришли.
Ох и страсть как интересно стало Даньке прервать речь черта да чуток пораспрашивать, он-ить раньше-то и не задумывался, откуда хозяева-то берутся! Леший да с помощниками – он всегда существовал. Водяной – тож. Домовые-дворовые – берутся откуда-то али приблуждаются, как Николашка вот недавно появился. Но вот откуда появляются… Оказывается, из природы вылупляются, как цыпленок из яйца. Но яйцо-от – оно не просто так берется, его кура должна снести, а потом еще и высидеть. А вот чтобы домовому появится – кто его должен снести? И как высидеть?