Страница 26 из 95
А лес вокруг действительно изменился – расцветился той изначальной древней силой, что только в сказках, да самых укромных уголках его и осталася.
Деревья стали мрачнее, выше и толще, забираясь раскидистыми кронами высоко в небо, а огромными корнями глубоко в матушку землю. И глядя на них уже без труда верилось, что там, под корнями, действительно спит в своей зимней берлоге змеиный царь, свернувшись кольцами да собрав вокруг себя своих подданных – змеек разных да полозов желтых и узорчатых. Что заглянув вот в этот лаз можно найти хатку лешего. Токмо заходить в нее нельзя – не выйдешь. Не любит лесной батюшка непрошеных гостей, ой как не любит! А если выпустит он, то уже не человеком, а помощником своим – аукой иль лесавкой. И деток своих перед тем, как они пойдут в лес, нельзя ругать, а уж тем более к черту посылать. Спасая от дурной участи быть отданным чертям, заберет их батюшка себе, раз родителям они не нужны.
И не токмо деревья поменялись – ковром-мхом все вокруг изостлалось, а чуть глянешь дальше, в сказочную темь – бурелом встает такой, кто никто не проберется, и ветками торчащими грозит: осторожнее, мол! Не ходи сюда! Расцвели цветы ночные – нет-нет, да и выглянут то из-под куста или дерева, то из мха. И головками своими светящимися качают так, качают, будто куда заманивают али усыпляют. Засмотрелся Данька на один из цветочков, и все мысли из головы чисто корова языком слизала. Очнулся, когда в кармане василиск зашевелился, выбрался и давай по полянке между хозяином и лешим бегать, с братьями своими, неизвестно откуда взявшимися, играть-возиться, как и не василиски они, а кутята.
Моргнул Данька да на лешего и посмотрел – почти с упреком. Сам ить позвал поговорить, а молчит! Не то что Захар Мстиславович – того не заставишь замолчать, даже если мысль такая и придет в голову. Постоянно говорит что-то, интересное рассказывает. А этот…
Леший вновь расхохотался, а Даня насупился и окончательно уверился, что тот его мысли знает – иначе с чего смеяться-то? Не с чего же.
– У тебя ж все на лице написано, молодой хозяин, – батюшко продолжал усмехаться, и знает или не знает мыслей, понятнее от его ответа не стало. – Так о чем спросить хотел-то? – с лукавой улыбкой, прячущейся в бороде, поинтересовался леший, а Данька и растерялся.
Пока сидишь дома да в окошко глядишь, особенно зимой, когда снаружи метель завывает, чего только не напридумывается, каких только вопросов! А когда сидишь, да в глаза смотришь – ни одного вопросика в голове. Несправедливость полная. Даньке даже обидно стало чуть-чуть. Но один вопрос, который вертится постоянно да никогда не забывается, есть все же.
С надеждой посмотрел Даня на лешего – вдруг тот посмелее прочих окажется и ответит.
– А почему меня все называют «молодой хозяин»?
– А ты еще не догадался? – леший приподнял брови и посмотрел с упреком таким, будто Данька спрашивает ерунду, которую все на свете знают, да и он тоже.
А тот порозовел смущением и неуютностью:
– Нет, – да и засунул в рот побыстрее ягодку, вроде как с ней не так неуютно под лукавым то ли черным, то ли зеленым взглядом лешего.
– Ну-ну… – усмехнулся тот. – Намается с тобой старший, ох, намается. Да потому что ты суженый хозяина. Как тебя иначе называть-от?
Данька так и застыл и залупал глазами в недоумении, а леший опять расхохотался.
– Когда баба, невеста, то есть, в дом приходит, как ее называют?
Вот теперь Дане стало стыдно-стыдно. Ну в самом деле, как можно было не понять-то? В отличие от старшей в семье, которая просто «хозяйка», «хозяюшка» ее зовут. Или же «молодая хозяйка». А он получается «молодой хозяин». Делов-то! А уж мыслей-то, мыслей было! Токмо вот…
– А этот, ну… хозяин… – запинаясь выговорил мальчонка, алея кончиками ушей. – Он кто?
А леший будто задался целью заставить его научиться самому думать. Посмотрел строго так, враз напомнив отца Онуфрия, Данька вспотел даже, и спросил строго:
– А ты сам как думаешь? Кто над нами хозяин? Над всей нечистью?
Хитрый взгляд понукал – думай. Не только лесной, но и озерной, полевой, домашней, над всей.
Совсем неуютно стало Дане, запутался он окончательно, как заблудился в трех соснах. Ягодку за ягодкой отправляя в рот, а мальчонка пытался думать. Все же не черт его этот «черт». Хоть и выглядит как барин черноволосый, а не черт. Василисков же подарил, а Захар Мстиславович сказал, что они как раз защита от чертей всяческих. Да и не может черт быть хозяином над нечистью. Никак не может.
Тогда кто?
До жути обидно стало Даньке, что никто ему ничего не рассказывает. Конечно, это неправда. Вона, и русалки всякого рассказали, и домовой, и вообще. Просто – ну действительно обидно же!
– Эх, молодой хозяин, молодой хозяин, – леший вздохнул и погладил Даньку по голове широкой ладонью. Та оказалась мозолистой и пахла корой, как старый дуб. – Расти тебе еще и расти.
Даня почти всхлипнул и сердито посмотрел на лешего, краешком разума отметив, что тот как-то странно очутился рядом. Сидел же на дереве, оттуда смеялся и усмехался.
– Значит, рано тебе еще знать. Вот как увидишь, – леший посмотрел выразительно, даже взглядом подчеркнув важность слова, – все, так и додумаешься. А пока, на-ко вот.
Он пошарил рукой около пенька и протянул Даньке крохотный цветочек, желтым искрящимся солнышком горящий.
– Разрыв-трава, – пояснил лесной батюшко так небрежно, как будто ромашку мальчонке дарил. – Спрячь и никому не показывай.
А у Дани дух захватило. Это, конечно, не папоротник-цветок, с коей помощью клады ищутся, однако же сказывают, что если к любому железу приложить, то оно разрушится, распадется на мелкие кусочки. От оков так богатыри в сказках избавляются до клады открывают. Жуть как интересно! Все мысли нехорошие у Даньки куда-то делись и опробоваться ее захотелось.
– А что, уже рассвет? – растерянно поинтересовался мальчонка у лешего, сжимая в руке цветок и не зная, куда же его деть. Ведь по поверьям разрыв-траву именно на рассвете собирать надобно.
– Рассвет, – улыбнулся леший в усы. – Цветок в карман прячь, не бойся, не помнется, все ж таки не обычная травка, и не просто муравка. А теперь ступай, тебя уже наставница дождалась.
И подтолкнул в спину вроде как легонечко, а очутился Даня на тропинке, по которой и правда Настасья Ильинична шла. А лес чудесный пропал куда-то.
– Ну как? Как поговорил с лесным батюшкой? – травница беспокойно ощупала взглядом ученика, подмечая, что тот вроде как раздался в плечах чуток. Да и щеки порумянее стали.
Кивнул только Даня да и задумался – а зачем вообще с ним леший хотел поговорить? О чем? Ничего же не спросил-не рассказал, только вот разрыв-траву подарил. Странно это…
А еще Данька, добравшись до дома и засыпая на полатях, подумал вдруг, что забыл в лесу лампадку с яриловым огнем.
========== Глава 17 ==========
На этот же день, как раззолотилось солнышко в вышине, разрумянилось, побежал Даньке к наставнице. Токмо пару глотков чая мятного и глотнул, да пирожок со вчера оставшийся ухватил. Скачет зайцем порскнутым, а сам все думает – показать Настасье Ильиничне разрыв-траву али не нет? Вроде как и хочется показать, не перед кем больше похвастать, только перед ней и можно, да боязно. А вдруг нельзя?
Вот так, мучимый сомнениями, и добежал до дома травницы. И замер. Странное что-то творится – вся избушка двоится и будто светится, как пожаром озаренная. Однако же стоит как ни в чем ни бывало, и ни одного языка пламени не видится. Странно как-то…
Почесал задумчиво Данька босой по летнему времени пяткой ссадину на голени. Да и пошел в избу наставницы – делать-то нечего, стоя рядышком ничегошеньки не поймешь.
Заходит – а внутри все такое странное-странное, как и снаружи, как огнем горящее и негорящее одновременно. И уже даже не боязно, а страшно.
– Наста… – стоя в сенях хотел было Даня позвать травницу, да голос на петуха сорвался, даже неприлично как-то – большой ведь уже. Почти десять годков ведь.