Страница 14 из 95
Бывает леший и убивает, но это нужно его сильно разозлить. Договорится, к примеру, пастух какой, чтобы пасти лесом (**), а оговоренную плату и не отдаст. Тогда ему точно не сдобровать – либо побьет его лешак ветками до смерти, либо задушит. Бывало всяко. А вот если не на плату, а на отпуск был договор, то не убьет лесной хозяин, но удачи не жди, можно в лес и не ходить больше. Данька-то и не слышал про отпуск этот загадочный и давай выспрашивать тетку Настасью. Та с охотой сказывала и в окошко все поглядывала – на бурю разыгравшуюся. Отпуск – это когда пастух али охотник договорится выполнять обет какой, черну ягоду не есть, например, или с женой не спать. Взамен леший охотнику зверя всякого подгоняет да держит, пока тот выбирает кого получше подстрелить, а у пастуха ни одну корову зверь лесной не задерет. Только вот давненько забыли про это люди, почти не пользуются, а лесные и не напоминают.
Слушал мальчонка да дивился – зачем лешаку-то такое, отпуск этот, нужен? Наставница в ответ – никому это не ведомо, но с давних пор договор существует и все лесные хозяева выполняют его. Запомнил это Данька и еще пуще возжелал встречи с лешим – вдруг можно узнать и про тайну такую странную?
Кинула взгляд Настасья Ильинична на окошко, да отправила ученика домой – ветер стих уже и родители наверняка давно заждались. Встрепенулся мальчонка – и то верно! Да и порскнул зайцем до избы своей.
Проводила лекарка Даньку и села думать. Чуяла она неладное в своем ученике – и сродство с лесом быстро проявившееся, и вопросы его странные, и взгляды заполошные, которые он, бывало, по сторонам бросал. Редко когда Настасья жалела, что она не знахарка (***) – плату отдавать не придется нечистому, но в тот момент такой интерес снедал девушку, что желание договор заключить огнем жгло. Хорошо рядом никакого беса не оказалось – повезло лекарке, ой как повезло! Хотя пока рядом был Данька, никакие нечистые были ей не страшны, не рисковали они появляться рядом с судьбой назначенным Азелю. Не знал и не догадывался про это Данька, да и слава богу. Ведь если бы попробовал бы бесов разных из людей изгонять, то совсем худо было бы – те же к суженому его бы пошли с жалобами на самоуправство. И пришлось забрать бы мальчонку раньше времени, совсем пожить на свете белом не успел бы, горемычный.
Так ничего и не надумала Настасья, решила все оставить как есть – время само покажет, само вывернет как нужно. Только вот не покидало ее чувство, что не к здешнему миру ее ученик, не станет лекарем людским. Учить она, конечно, не станет его от этого хуже, да и молодая еще – успеет знания передать и другим. Так что порешила пока только Даньку в обучении держать.
И потекло время неспешной рекой осеннею, подбираясь к зиме. И как раз на изломе осени, аккурат в свой день рождения, случилось с Данькой странное. Вышел он из дома пораньше – на колодец за водой сбегать, чтобы маменька пирогов напекла с начинками, а ему под ноги камушек откуда-то выкатился. Весь такой черный да гладкий, но изнутри будто огонек золотой горит, подмигивает да манит. Протянул зачарованно мальчик руку к камушку да и отдернул. Не бывает в их краях таких, ему ли не знать – все детство по отвалам горным с друзьями рылись. Не бывает – и все тут! А камушек будто еще ближе подкатился, прямо под ноги: возьми, мол, меня. Дернулся Данька в сторону – подальше от нечисти каменной да побежал к центру села, к колодцу. Бежит, а сам думает, что нужно бы его водой святой обрызгать или перекрестить – вдруг поможет? Подскочил мальчонка к колодцу – а там другой камешек лежит! Тоже черный, со светящейся огнем серединкой, только побольше. Вытянул дрожащую руку мальчонка, перекрестил – не помогло, не исчезает, хуже даже – будто почуял его камушек, да и покатился в его сторону бесшумно. Ни шуршания, ни скрипа – вроде и нет на самом деле его, но ведь катится. Не выдержал Данька – вскрикнул коротко, уронил ведро и помчался куда глаза глядят. Очнулся он только в лесу, когда в какую-то березку руками вцепился. Огляделся зайцем дрожащим – а держит-то он то деревце, вокруг которого русалки летом плясали. Круг вытоптанный неживой до сих пор виден, хоть трава вся и пожухла. А рядом с этим кругом уже три камушка лежат – его дожидаются. Сел на землю Данька да заплакал горько, навзрыд – от страха и безысходности. Плачет, а сам чует, будто его кто обнимает ласково-ласково так. Открыл мальчонка глаза – а рядом Манька сидит да к себе прижимает. Он от удивления и замолчал, только запахнул теплую душегрею поплотнее (не лето чай!), нос рукавом вытер и на русалку во все глаза уставился. А дева водная прохладная, как вода осенняя, улыбнулась ему, как маленькому, да и говорит:
- Не плачь, хозяин молодой, не печалься. От печалей твоих теперь не только тебе горько становится. Это подарок тебе на праздник от Него, бери, не сомневайся.
Хлюпнул еще раз Данька – и действительно зачем плакать-то? Казалось, что привык уже к чудесам потусторонним, но камушки эти катящиеся безмолвные такими страшными были, жуткими, что душа чуть из тела не вылетела. Но сейчас и не было жути этой, ушла как молоко из треснувшего горшка. Покосился мальчик на три черненьких кругляша да и решился спросить:
- От него?
- Да, - кивнула головой русалка, - от суженого твоего. Мы это чуем, - да и покосилась на камушки задумчиво. – Услышали, как ты плачешь, да дядька Антип, водяной наш, меня и послал. Негоже тебе плакать, хозяин молодой, - а сама опять ласково взглянула на Даньку.
Тот рот открыл удивленно, слушая манькины слова – столько в них странного было. И то, что ему подарок от черта, и то, что водная нечисть увидела это, и то, что решили к нему выйти. Даже слезы высохли. Шмыгнул носом Данька и решительно сунул в карман подарки, которые уже к самой ноге подкатились. Камушки такие тепленькие оказались да в кармане так шебуршались забавно, что мальчик заулыбался даже. Будто маленькие живые уголечки, что сердце греют. Так интересно стало, что за камушки, вот и спросил Маньку. Та задумалась, а потом головой покачала:
- Не простые это камушки, счастье тебе принесут да помогут в трудную минуту. Но что они такое – не могу тебе сказать.
- А почему ты меня называешь “молодой хозяин”? – решил продолжить расспросы Данька.
Русалка удивленно взглянула на мальчика да и говорит:
- Ну как же. Ты же будешь женой, - и, не договорив, как вскрикнула да за волосы схватилась: - Ой! Не буду-не буду больше!
А Данька застыл да глаз огромных с нее не сводит, будто с чуда заморского. И неудивительно – Маньку будто кто за макушку схватил и давай трепать из стороны в сторону. Русалка подвывает, обещается, за голову держится. Сглотнул мальчонка шумно ком, в горле стоящий, тут деву-то и отпустило. Выдохнула она с облегчением и завиноватилась:
- Нельзя мне говорить, молодой хозяин, не серчай! Не серчаешь? – а сама так в глаза просительно заглядывает, будто молит. Кивнул Данька – не сержусь мол, а камушки в кармане давай опять шебуршаться весело. Вздохнула радостно русалка – не будет наказания от водяного, да и говорит:
- Пора мне, хозяин молодой, нельзя надолго выходить из реки-матушки. А ты не печалься больше.
Махнула рукой зеленой на прощание да вмиг исчезла – только плеск над речкой раздался. А Данька печально поплелся обратно – влетит ведь за ведро брошенное и воду вовремя не принесенную. Пришел обратно к колодцу – ведро лежит, вокруг никого. Огляделся мальчонка изумленно, на небо посмотрел да удивился страшно: все там же солнышко стояло, где было когда он испугался камушка, будто не прошло время, пока он с русалкой говорил-то. И только в тот момент вспомнилось Даньке, что весь воздух вокруг будто слегка зеленоватый был – значит опять в потустороннем мире побывал. Сунул мальчонка руку в карман с испугом – вдруг камушки пропали или привиделись? Нет, лежали, родимые, такие же тепленькие, только не шевелились – и это было хорошо, ведь живые камушки намного сложнее спрятать. Вдруг опять покататься захотят? Набрал Даня воды побыстрее да домой побежал. А по пути решил, что спрячет подарок волшебный в секретном месте своем – в пристроечке, за половицей. Так и сделал вечером, когда все угомонились.