Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 5

Внезапно Зсасз услышал шаги в переулке, легкие, почти незаметные, но острый слух никогда не подводил. Убийца буквально кожей чувствовал, каждый шрам на ней точно ощерился, зашевелился сторожевым псом. Он и за сотню метров узнал бы эту походку. Приближение того, кто вечно прерывал эту захватывающую игру с мертвецом, этот спектакль ночи.

«Ты не помешаешь мне!» — подумал маньяк, почти без наслаждения торопливо всаживая по рукоятку нож в живот жертвы, которая от шока даже не вскрикнула, только слабо заскулила. Но рассмотреть не удалось, не удалось прочитать последнюю искру жизни в глазах оседавшего мертвеца, потому что все внимание привлек человек, появившийся в грязном переулке, перечеркнутом фальшивым сырым снегом. Роршах снова мешал, заставлял работать с оглядкой на себя. Настало время положить этому конец. Зсасз не боялся, он ждал этого дня.

My hammer’s a cold piece of blood-lethal steel.

I grin while you writhe with the pain that I deal.

Swinging the hammer, I hack through their heads,

Deviant defilers, you’re next to be dead.

«Не успел!» — с ненавистью подумал Роршах, приближаясь, готовясь к драке. Сожаление и скорбь — это для нерешительных, а он принадлежал к тем, кто действует, кто на удар отвечает ударом.

Преступник поднял глаза — снова эта неприятная бритая морда с какими-то неуместными чертами истертого аристократизма. Явно не с рабочих окраин выполз. И если нет, то страшно представить, до каких масштабов дошло безумие, когда преступления совершались не для того, чтобы выжить и найти себе пропитание. Нет — лишь для того, чтобы заполнить пустоту в ненасытных душах чудовищ.

Этот монстр появился на мутных от грязи улицах несколько лет назад, внезапно, словно из ниокуда. Как обычно, как каждый, кто поднял себя на пьедестал вседозволенности по одной ему ведомой причине. С ума сходят внезапно, окончательно переходя черту первым убийством, ставя себя на очередь в списке уничтожения, потому что для Роршаха не существовало оправданий в виде справки от психиатра. Будто погибшему в тот вечер мужчине было легче умирать, зная, что его убил «больной»!

Обычный случай, хотя каждый из них считал себя избранным, этот уже несколько лет. Неправильно. Несколько лет он уходил — уже несколько лет вот так без причин гибли люди. Роршах злился на себя за то, что не день и не два не мог добраться до очередного кошмара черного города, словно тому помогал сам мрак. Впрочем, он не верил в мистику.

— Зсасз! — прошипел тот, кого боялась ночь.

— Роршах, — почти пропел спокойно убийца, выставляя вперед длинный нож с зазубринами. — Решил заполнить место для моей… зарубочки?

Последние слова маньяк произнес с особым смаком, практически облизнув противные тонкие губы.

I unleash my hammer with sadistic intent.

Pounding, surrounding, slamming through your head.





Так они сошлись в поединке — бездомный беспощадный ангел и спокойный хладнокровный демон. Оба жутко озлобленные, почти не верящие в высшие силы, истрепанные и изуродованные той жизнью, что навязала им прекрасная мечта общества потребления, которая становилась реальностью, воплощаясь в бесконечных войнах и психических расстройствах.

Ночь была свидетелем того, как сцепились две крайности одной сущности. Оба видели порочность мира, но трактовали ее по-разному. И каждый стал для другого целью на уничтожение. Что хуже всего, они оба — совершенно равные по силе, натренированные, остервенелые, способные превратить в оружие совершенно любой предмет.

Роршах набрасывался всегда первым, не ждал, когда противник сделает рывок, хотя Зсасз тоже не любил отступать, не с этим врагом. Но стремительный удар в плечо практически выбил нож, однако маньяк только ухмыльнулся, отвечая быстрым выпадом. Через долю секунды лезвие только прорезало воздух над резко ушедшей вправо шляпой, а ведь метил он прямо в лицо, прямо в неразборчивую чернильную кляксу, похожую на те картинки, которыми Зсасза доставали в лечебнице, откуда он упрямо сбегал раз за разом. Его спрашивали, что он видит на этих рисунках. Он отвечал неизменно: “Смерть. Убийства. Мертвецов”.

Зсасз выхватил пистолет, выстрелил пару раз, но в следующую секунду на его запястье сомкнулись цепкие пальцы, выворачивающие кисть. Он успел чиркнуть по ним ножом до того, как руку сломали бы, но огнестрельное оружие полетело в темноту под мусорным баком.

Затем они разбежались по разные стороны переулка, но никто не намеревался сбегать, лишь выжидая момент для броска, обходя друг друга полукругом, как дикие звери, которые делили территорию. Зсасз и правда пытался доказать, что это его город, его вотчина, где он в своем праве действовать. Роршах считал иначе, ныне преграждая путь к пистолету, но и сам не мог добраться до него. Свой никогда не носил, со стороны выглядел просто как ободранный бродяга, который решил, что имеет право вершить высшее правосудие. Возможно, они оба ставили себя на уровень сверхлюдей, истины в последней инстанции.

Первым вновь ударил Роршах, но Виктор заслонился блоком из рук, атакуя ударом ноги, однако цель вновь ушла в сторону, пытаясь поймать ступню и повалить наземь. Но этого Зсасз не мог допустить, он выхватил нож, атакуя снизу-вверх. Однако лезвие было поймано и отведено, вскоре Роршах вцепился в рукоятку, отворачивая от себя оружие, стремясь перенаправить его, а Зсасз всеми силами пытался всадить в сердце или шею врага.

Нож по касательной врезался в плечо Роршаха, на бурой ткани пальто выступила кровь, но ее цвет скрадывал полумрак тусклого фонаря. Зсасз одновременно ударил кулаком в солнечное сплетение противника, когда тот начал душить, вцепившись намертво крючковатыми пальцами в шею. Роршах отлетел на несколько метров, ударившись спиной о стену.

Виктор приближался, чтобы завершить дело, пролить много чужой крови и нанести зарубку на голову. Но настораживало, что противник так быстро затих. Он просто выжидал, и в решающий миг атаковал своим новым оружием — осколком пивной бутылки. Да, город предоставлял много оружия, только уметь использовать его, отчего Роршах не носил своего личного. Хватало и того, что попадалось под руку.

Ногу маньяка пронзила острая отрезвляющая боль, от которой пришлось отступить на несколько шагов, однако нож Зсасз не выпускал, вырывая резко осколки, сжимая зубы. Он ощущал, как от распоротой икры до ступни стекает вязкая горячая жидкость. Его кровь. Но останавливаться в этом противостоянии означало умереть.

Роршах хрипло дышал сквозь маску, но тоже не собирался отступать, подбирая шляпу и неизменно возвращая ее на голову, как будто от этого зависела часть его силы. Зсасз забывал о всех своих теориях в разгар борьбы, да они и не нужны, когда две ипостаси черного города вновь атаковали друг друга.

На этот раз нож не достиг цели, зато кулак Роршаха достиг, но сломать себе нос Виктор не позволил, ударяя одновременно лбом и коленом с близкого расстояния. Ему не хватало скорости из-за раненой ноги, а Роршах не мог атаковать в полную силу руками из-за распоротого плеча. Счет — один один. Одинаково быстрые. Как обычно, как всегда и бывает, когда сходятся тьма и свет, вот только из-за дымного тумана сложно различить, кто есть кто.

Удар — блок, атака — уклонение. Удар — блок. И так, казалось, до бесконечности. Зимний воздух раскалялся, дыхание срывалось в рык. Глаза маньяка метали молнии, глаза Роршаха скрывала маска, но из-за ее завесы отчетливо проступала неумолимая ярость, написанная на его лице.

Повреждение правого плеча не мешало Роршаху атаковать левым, добавляя удар головой в челюсть, отчего Зсасз не успел выставить блок и был повален ничком. И только ночь наблюдала за ними и делала свои жестокие ставки.

Лицо маньяка повстречалось с помоями, по которым и подошвами ботинок противно ступать. Но это волновало в последнюю очередь, когда сверху наседал упрямый поборник странной справедливости, намереваясь выкрутить руку и выбить нож, чтобы потом доломать. Зсасз не позволил, отталкивая противника, вновь пытаясь достать его ножом — снова удалось лишь по касательной, изрезав потрепанные пальто и половую тряпку, которая заменяла шарф на шее.