Страница 2 из 5
Каждый вечер он открывал старый мусорный ящик возле ржавой пожарной лестницы под квартирой одного алкаша, надевал свою маску со шляпой и выходил в новом качестве патрулировать, разбираться, расследовать. Защищать. Не по мере своих сил, а сверх них. И всегда находил работу. Постоянно. А порой очень хотелось остаться «безработным»!
В награду он получал только испуганные недоверчивые взгляды какой-нибудь спасенной от грязных приставаний дамочки или избитого клерка, которого пытались ограбить. Но награда — это удел слабаков, корыстолюбцев и коррупционеров. Награда — это сделка. А сделка — это неизбежный компромисс.
Мир тем временем стоял на самом краю, глядел в липкую черноту либерализма и американской мечты. Да, мир трижды пропах кровью и порохом, вонял хуже старого бомжа, но это не заботило сытых жителей исходящего изжогой безумия мегаполиса, ведь не их дома рушили и не их сыновей сжигали в окопах борьбы за чужие интересы.
Роршах, в целом, тоже не спасал весь мир, он просто делал свою работу сверх сил, бродя по этим пенящимся похотью и жаждой убийства улицам. И все еще разделял добро и зло, потому что должно быть их четкое разделение. Иначе нельзя, даже если за это ныне считали ненормальным, называя максималистом, объявляя опасным.
Под ногами скрипел снег, хотя нет — это скомканные плакаты агиток недавнего митинга и рекламных проспектов смерзлись. Нормальный снег не для этого города, как и все нормальное. На практически сгоревшем баннере еще различались слова «Долой…», но не уточнялось кого именно. Роршах помнил ту яростную демонстрацию, когда разбушевавшаяся толпа скандировала: «Долой героев в масках, верните обычную полицию». Вскоре издали закон, запрещающий их, некогда воспетых и незаменимых. И все разбежались, кому куда выгодно, большая часть тихо сходила с ума или копошилась в своих эгоистичных проблемах. Остался один Роршах. Безумный или в своем уме — не важно. Он продолжил делать свою работу.
Ночь, напитанная кровью, скалилась из закоулков темными помыслами. Однако она боялась его, пятилась при его приближении. Но не этот человек.
Не тот, кто наносил на кожу предплечья новый поперечный надрез, стоя в кривом переулке над распластанным трупом грузного мужчины, обмякшего, словно старый воздушный шар. Снова. За неделю до этого удалось спугнуть кровожадное существо, отбить у него паникующую девчонку, а пару дней назад припозднившегося представителя офисного планктона. Но зверь снова выходил на охоту, опасный зверь, которого Роршах выслеживал уже не один месяц.
I hack up my victims like pieces of meat.
Blood thirsty demon, sinister fiend,
Bludgeonous slaughters, my evil deeds.
Свобода нравилась Виктору, отныне он сам выбирал для себя подходящую жертву, преследовал и мучил ее столько, сколько сам того желал. Этого он и добивался, теперь он сам решал, кого избавлять от пустоты жизни в этом бескрайнем черном городе, куда даже днем не проникало и лучика солнца, тонущего в расселинах между небоскребами.
Виктор Зсасз — это его прошлое имя, а Мистер Зсасз — новое, от упоминания которого покрывались мурашками даже матерые бандиты. Все верно, ведь они убивали, чтобы выжить и сколотить себе состояние или сгинуть на низших ступенях банды. А он — мастер своего дела, хотя рядовые мертвецы называли это помешательством.
Ночь являлась его стихией, ночь вступала с ним в удобную сделку, скрывая силуэт в коротком черном пальто. По грязному снегу бесконечно тянущихся городских артерий мягко, почти неслышно, ступали черные ботинки на толстой ребристой подошве. Он крался за новой жертвой, чтобы вскрыть еще одно вместилище бесконечной пустоты.
Нож приятным холодом оставался под одеждой, пистолет покоился в кобуре. Больше упоения приносило разрезание свежей плоти острым лезвием, наблюдения, как псевдожизнь постепенно покидает тело очередного мертвеца, в глазах которого неизменно читается растерянность и страх. И бесконечная пустота, которая отзывалась в бездонном темном колодце, которым сделалась душа Зсасза.
Жертвы никогда не понимали, никогда не догадывались, какую услугу им оказывает их освободитель, который приносил и себе боль, нанося новый шрам на кожу, лишь в тот миг чувствуя себя по-настоящему живым. Это ощущение со временем превратилось в основную его потребность, смысл существования. Война с зомби — удобный предлог перед самим собой, чтобы хоть на миг разбудить этого монстра, в которого превратился человек по имени Виктор.
Он шел, минуя развалины старого магазинчика, превратившегося в зловонное пристанище для бродяг. Кажется, во времена его детства там всегда толпился народ, тогда оттуда пахло чем-то невероятно приятным, вроде сдобы. Тогда он еще считал, что мир жив. Но теперь гнилостное скопище сотен помоек пропитывало его трупным запахом, отгоняя неуместные воспоминания. Тот человек умер на мосту, его память, планы и стремления. Осталось полотно для зарубок и вселившийся в него дух ночи, который открывал врата ничто.
Мертвецы делили мир на добро и зло, не сознавая, что не существует ничего — только пустота. Мир буквально немо просил, словно гигантский стеклянный шар: «Разбей меня». Мир лучше зомби знал, насколько бесполезно кружение этих снежинок из копоти и слизи сточных канав, когда сумерки прорывались скользким дождем. Близились последние дни, когда вся мерзость поднялась бы из тех темных уголков, в которые ее закрыли, и затопила бы по самую макушку тех, кто находился на вершине. Никто об этом не подозревал, вокруг бродили безмозглые овцы, которых надлежало планомерно уничтожить, всех до единого, потому что мир напоминал визжащий ад полоумных свиней.
Зсасз скрывался в тенях, обходя фонари, словно этот слабый электрический свет мог отпугнуть его, как призрака, как вампира. Но нет, он был готов предстать в любую минуту перед перепуганным зомби, который тяжело пыхтел, все ускоряя шаг, начиная догадываться, ощущать на себе хищный взгляд.
Жертва свернула в переулок, Зсасз проворной куницей скользнул за ней, перешагнув через тушу дохлой собаки, неприкаянно распластанной на асфальте, сбитой случайным лихачом. Зря они все торопились, зря стремились. Известно, что чем больше способов быстро добраться до цели быстро, тем меньше самой цели. Все превратилось в скорость, неутомимое стремление без пункта назначения.
Выбранный целью зомби тоже торопился в свой склеп с телевизором, чтобы послушать, как обычно, сладкую драматичную ложь, удовлетворить слабые потребности своего тучного тела, не выспаться и снова надеть ярмо работы, которая приносила деньги для жизни. Последний элемент явно ускользал от суетливых мертвецов, в черном городе никто не жил. Носился на бешеной скорости, делал деньги, продавал свои чувства и тело, но не жил. И не стремился к изменению, даже не ощущая этот запах крови и пороха, которым пропиталось все вокруг, запах грядущей катастрофы.
Но Зсасза это практически не интересовало, его холст убийств яро просил новой отметины. Обе руки были уже исчерчены ими, он подбирался к плечам, еще убийца сбрил волосы и брови. На голову он наносил «мемориал» о самых важных зомби, самых непокорных, не желавших попадать на холст убийств. Одним из них являлся Роршах — этот вечно мешающий псих, который защищал тех, кого презирал. Зсасз при каждой встрече с ним чувствовал, что они чем-то похожи. Они ненавидели слабовольных зомби, которые упрямо не видели, во что превратилась среда их обитания.
Только один методично изощренно истреблял их, а другой с упорством фанатика предотвращал гибель. Зачем? Ответ на этот вопрос Виктор не находил, надеясь однажды нанести на свой гладко выбритый череп напоминанием об этом ходячем противоречии в нелепой шляпе и маске. Роршах мешал. И не хотелось, чтобы он возник в эту чудесно отвратительную ночь, когда все вокруг буквально призывало к принесению новой жертвы пустоте.
Черная рукоять ножа приятно легла в ладонь, Виктор перехватывал его то прямым, то обратным хватом.
— П-пощадите! — обернулся мертвец, чрезвычайно поздно замечая неотвратимость своей участи, нелепо закрываясь потрепанным портфелем. Наверняка какой-нибудь стареющий неудачник-клерк, поздно возвращавшийся с работы после пары кружек дешевого пива в местном пабе. Жалкое зрелище: он умолял пощадить, не делая ничего для своей защиты. Впрочем, сопротивление только раззадоривало Зсасза, заставляло долго мучить жертв. Сопротивление или смирение — все едино, когда мир пуст. Убийца приближался, медленно, обходя кругом, словно тигр добычу. Он жадно ухмылялся.