Страница 9 из 15
— Не будем об этом, — спокойно и мягко проговорил владыка, но за вежливой полуулыбкой скрывалась резко возросшая неприязнь. Король слишком любил богатство, серебро да самоцветы, и вечно ему казалось, что у соседей больше, особенно, у других эльфийских королей. Поэтому и водился за нем грех жадности, еще он старательно скрывал несколько выгодных, но не совсем честных торговых соглашений с упомянутым бургомистром. Ведь разве пристало светлому королю!
— Отчего же? Правда глаза режет? — наступал Сумеречный, уже поняв, что никакой помощи ждать не следует. Теперь он рассчитывал хотя бы высказать все свои давние обиды, напомнить, что у всех них скрывалась темная сторона.
— Щенок! Как ты смеешь дерзить мне? — Трандуил с неимоверной скоростью выхватил легкий слегка изогнутый меч, подскочив к своенравному собеседнику и приставив клинок к его шее; король с пренебрежением прошипел: — Ты! Ровесник моего сына! Когда ты еще не получил свою силу, даже не думал о ней, я уже сражался с гигантскими змеями! — сквозь аристократически бледную кожу вновь проступили пугающие старые шрамы, синие глаза мерцали в полумраке, как у вампира. — Или ты забыл, кто тренировал тебя, когда ты отправлялся в своем мире на битву с Ледяным Драконом?
— Не забыл, Владыка, — Сумеречный пристыженно отступил, точно посмел повысить голос на своего отца, в конце концов, угрожать благодетелям неверно в любом мире; однако неукротимый взгляд вновь наполнился огнем: — Но в данном случае речь не обо мне.
— А о ком же? — вскинул брови Трандуил, мотнув головой в неопределенном направлении. — О них? Я никогда не встану на сторону эльфов, которые связались с гоблинами в борьбе против людей.
Владыка успокоился, плавно и изящно убрал меч в ножны, скрытые под складками плаща; исчезли и шрамы, точно ничего не произошло. Лишь во взгляде застыло чувство превосходства и оттенок злорадства от сознания своей правоты, пусть пришелец и не признал себя во всем виноватым.
— Но их король тоже когда-то позволил мне остаться, почти приютил, две тысячи лет назад, — с тоской вспомнил другого своего благодетеля Эльф, сердце которого разрывалось от противоречий. — Мне…
— Ошибке мироздания? — завершил фразу король, слегка ухмыльнувшись, намеренно задевая. — Вот и я о том же, что он весьма недальновиден. И что с ним стало теперь? Считаться королем и прятаться в катакомбах, опираясь на какую-то гордость — это недостойно эльфийской крови!
Восклицание огласило зал, точно король, не смея себе признаться, опасался, что подобное будущее поджидает и его народ, если люди расселятся по всему Средиземью, раскинут хищные пасти необъятных городов. Пока что поклонение машинам и механизмам оставалось прерогативой темных сил, орков и их хозяев.
— Будто ты поступаешь как-то иначе! Мир вокруг не интересует тебя, чужие страдания для тебя — пыль, пустой звук. Думаешь, что врата твоего королевства защитят тебя, когда Саурон сожжет эту землю, когда разверзнутся недра бездны? — вновь наступал Сумеречный, указывая простертой десницей за врата королевства на восток.
Он уже ратовал за благополучие эльфийских королевств этого мира. Но никто не любил, когда этот одинокий странник прибывал, его не пускали, не принимали, ведь чаще всего он пророчил страшное будущее; кто-то считал, что именно он его и проносит, проклятый. Ведь так проще, нежели признать, что он каждый раз лишь силился предупредить о великой опасности.
— Саурон — это миф! Он потерял свою силу! Все слухи о нем — происки врагов, — вновь выхватывал свой меч Трандул, рассекая воздух, отгоняя незримые тени. Но в зале только потрескивали светильники, и доносились из коридоров переговоры стражников.
— Трандуил, я ведь Знающий, — вздохнул Эльф. — Не пройдет и пятидесяти лет, как Мордор снова станет обиталищем великого зла. Лучше готовься к войне.
И он видел… землю в огне, разрушенные города, кричащих людей, кровь на камнях. Отчего-то больно и неправильно запоминались самые мелкие детали, вплоть до обломков окровавленных мечей, клоков ткани, гнойных бинтов и сгоревших детских игрушек. И немой ужас тех, кто еще не ведал о своей судьбе в недалеком будущем, кто еще не познал кошмара лишений, потери близких и крова, кто еще не бежал, спасаясь от голодной толпы нелюдей, что не щадили ничто живое на своем пути. Сумеречный все видел. Прошлое, будущее… Земля, небо… Все смешивалось.
Больше всего от нашествия страдали королевства людей, эльфы же оставались в стороне. И перед ними ставился выбор: уйти за море или поддержать человечество в борьбе против тьмы. Но провидца терзали не политические игры, а картины из гущи сражений, многие солдаты которых еще даже не родились. Но еще раньше, совсем скоро, предстояла иная битва, с драконом одинокой горы Смаугом, и вскоре орками Озока-осквернителя. И в ней тоже гибли люди, Озерный город исчезал в пламени… Будущее, настоящее — все смешивалось. Пустыня часов времени душила бурей, песчинки перетирали рассудок. В этом мире, в другом — все единая боль, бесконечная боль. Зачем?
Эльф встряхнул головой, запрещая себе переноситься мыслями в грядущее, хватало и настоящего, от которого он изнывал, как орел в клетке для певчей пичуги. На замок наползали тени, и Трандуил представал одним из ночных кошмаров, когда, казалось, возрос до потолка, рокоча во гневе:
— Я сам решу, что лучше! Ты можешь солгать так же, как и все проходимцы.
Но Сумеречный уже не реагировал, не ощущал стыда или благодарности. Если уж древний король не желал слушать того, кто пытался предостеречь от опасности его народ, не означало ли это, что наставала его старость? Пусть не внешне, но сердце обветшало, мысленный взор потерял остроту. Ведь проще отрицать опасность, скрываться в своей раковине до последнего, до момента, когда уже слишком поздно.
— Зачем мне лгать? — с вызовом выпрямился Сумеречный. — Что, Владыка, злишься? Но ты же знаешь: я не признаю авторитетов. Ты уже сажал меня в темницу, чтобы я молчал. Но ты понимаешь, что меня не удержат никакие двери!
— Да, ошибка мироздания, ты всегда был упрямым, — кивнул владыка, вновь обряжая себя в паволоку спокойствия и высокомерного равнодушия. — Но толку-то? Ты предал свою силу, свой долг. Нуада в отличие от тебя пойдет до конца.
— Но в этом противостоянии не может быть конца! Оно сулит только разрушения, как и возрождение Саурона.
— Саурона нет! — кинулся вперед Трандуил с мечом наголо, однако Эльф уклонился. Трандуил яростно шипел, точно те драконы, которых он когда-то побеждал.
— Ваше Величество? — встрепенулись обеспокоенные стражники.
— Оставьте нас! — отрывисто приказал повелитель, убирая меч и лишь издевательски улыбаясь, обращая все сказанное в фарс. — Вас не должна беспокоить ложь бродячего шарлатана.
— Да что ж… вы все настолько глухие? — прошептал Сумеречный, закусывая губы; глаза жгли недостойные воина слезы обиды и бессильного негодования. — Если бы мы все объединились, эльфы разных миров, против настоящего зла, то мы стали великой силой. Золотая Армия против орков Саурона, а не против людей. Ты мог бы получить великого союзника.
Эльф, как сумасшедший, шатнулся в сторону, точно в бреду и застыл посреди зала, низко опустив голову на грудь. Плечи его сотрясались, не от рыданий, но и не от гнева — от бессилия. Он рассматривал свои руки, в которых обреталась мощь, способная предотвратить все разрушения, всю боль, спасти столько жизней. Но ценой оказывалось будущее этого мира. Стоило Стражу вмешаться, как распадались хрупким гербарием сотни судеб, сотни исходов важных событий. В конце концов, оставалась лишь безжизненная каменная пустыня, что хуже Мордора. Каменная пустыня, все поглощала «чума окаменения»…
Все в этих руках, и он немо просил отрубить их; стереть всего его, как мутное пятно на карте мироздания. Он безмолвно кричал, пронзая этим воплем все миры, где видел горе, страдания, потери. Но его никто не слышал, абсолютно никто. Может, крик Стража воплощался в легком касании осеннего ветра, может, в растоптанных гранях снежинок или в свете луны из-за плотных облаков. Но никто не распознавал ни предупреждений, ни мольбы: «Не совершайте зла! Его и так слишком много!»