Страница 10 из 15
Ему оставалась лишь немота посреди холодного тронного зала. Он удивлялся, как считал когда-то это место почти вторым домом. Возвращение каждый раз — путешествие через Стикс. Но страна памяти страшнее страны мертвых.
— Ты всегда был идеалистом, — усмехался Трандуил, чье утонченное лицо делила надвое тень от светильника. — Это невозможно, потому что Нуада слишком ненадежный союзник, да и он на это не пойдет. У него своя цель, у нас своя. К тому же раз Саурона нет, то нам и не нужен союзник, особенно такой.
— Нельзя отрицать то, что маячит так близко. Столько невинных жизней… — отрывисто шептал Сумеречный, встряхивая непокорно головой. — Из-за упрямства и нежелания договариваться… Сколько веков можно бороться с упрямством и слепотой? Людей, эльфов… Всех существ во всех мирах! Сколько… Знать! Видеть! Но не иметь права ничего изменить! — но вновь голос сорвался на бессильный возглас, застрявший под высоким сводчатым потолком. — Это ли была миссия Стражей?!
Эльф потерянно поглядел на Трандуила, словно надеялся, будто владыка знает, какова была цель создания такого существа. Как ни странно, король ответил, нейтрально, не пытаясь поддержать:
— В твоем мире Семарглы посмели посягнуть на то, что недоступно людям и даже эльфам. Поэтому ты проклят. Ты хуже всех темных эльфов и загнанных в катакомбы глупцов.
— Ох, горе мне горе! К кому бы ни пришел я, Знающий, все мои знания бесполезны! Слушают свою судьбу, но не верят, не меняют! — рычал и выл Сумеречный, потрясая кулаками. Ему казалось, что он тонет в бесконечном омуте. Солнечные лучи меркли, и толщи ледяной воды все больше отделяли его от поверхности. Липкие водоросли утягивали его на самое дно, в кромешный мрак и неизвестность.
Он плохо помнил, как под охраной его выпроводили за пределы королевства, захлопнули перед носом ворота, отправляя в ночь. Его здесь не услышали, снова, как везде. Казалось, что вечно ломился в закрытые двери, бесконечный коридор затворенных дверей. А цена чье-то глухоты — загубленные жизни.
Оплакивают громко обычно королей, а для него каждый — правитель своей жизни, уникальная душа. И вместо совета от уносил из этого мира только новую боль. Ткань вероятностей разлезалась по нитям, станки полыхали, как небо в огне. И чудилось, что лес тоже подернулась пожарищем. Или то лишь закатное марево наводило свой морок? Но уже наставала глубокая ночь, листья сковывал иней.
Эльф неуверенно ступил прочь от ворот, но узкая тропа из камня терялась и меняла очертания. «Еще шажок! Идем-идем, ведь ты ж бессмертный, не упадешь!» — уговаривал себя Сумеречный, балансируя руками, как канатоходец. Казалось, что Трандуил выпил из него силы, точно вампир. Или от разочарования и отчаяния подкрадывалась тьма, прорывала заслоны души, просачивалась чужими голосами в разум.
Не вспышка ярости, не истребляющая волна, а мерзкая черная жижа, что поглощала и искажала все светлые мысли, все благородные начинания, точно споры плесени. Она душила и повергала в бред наяву, отчаяние от бессилия подкашивало ноги, отчего Сумеречный споткнулся возле затворенных ворот, глядя в никуда, он съежился замерзающим клубком.
Ему казалось, что он — огромная сороконожка с множеством конечностей, которые шевелятся без его ведома. Насекомое, с множеством панцирей и кож, которые мучительно приходится скидывать, оставлять, точно заново рождаясь. И еще чудилась какая-то огромная карта, на которой барельефами проступали сотни лиц. Он точно знал, что обязан как-то спасти их, они твердили ему об этом, но каменные губы не доносили слов. Или он оглох? Подступала паника, безумие, он забывал, где он, кто он, зачем пришел. Множество людей, которых он обязан спасти, но у сороконожки слишком много ног, они тянулись в разные стороны, оттого он не мог двинуться с места. От того он махал руками, рассекая воздух, отгоняя от себя наваждение о странном теле с хитиновыми чешуйками. Он кричал… Или это лишь ветер стенал в больных деревьях? Где-то в лесу копошились гигантские пауки, казалось, что это все их лап дело — они перегрызли нити вероятностей.
Ясность рассуждений стремительно терялась. Слишком много неудач за короткий день, да еще всезнание вновь обрушило ужасы грядущего, да не общими словами, а словно бы он являлся участником каждого событий. И так каждый миг, если потерять контроль над собой, если дать волю чувствам, состраданию. Но если вечно давить их, то не останется ничего, кроме облика безмолвного фаталиста, что глядит на всех свысока. Он выбирал путь страданий, который порой загонял в болота тьмы.
Глаза горели, веки как будто прикипели к коже, не закрывались, весь мир объял огонь. Невыносимый жар, от которого не заслониться, точно обрушились сами недра. И вскоре между языками пламени проступил не то силуэт человека, не то узкий зрачок рептилии. Сумеречный содрогнулся, понимая, кто к нему явился, заполнив сознание: он видел Огненное Око Саурона. Тьма Средиземья нашла путь к его разуму, зацепившись за его собственную тьму, принесенную из его расколотого мира, точно чума.
Огонь душил, мрак терзал и кидал в разные стороны, испепелял и собирал вновь. И он слышал шепот Кольца Всевластия, темного артефакта, в котором оказалась заперта сила Саурона: «Отними меня у полурослика! Ты освободишь свой родной мир. Со мной ты станешь правителем всех миров! Я то, чего тебе не хватает для могущества! Я — твоя свобода!»
Завладеть темной реликвией во благо — так начинались все уговоры подлой вещицы, которая быстро захлопывала западню, не оставляя путей к отступлению, сталкивая народы. Он бы ни за что не поддался, если бы не иная часть его личность, что роднила его с Нуадой. Тьма. Воспоминание о цели прибытия в этот мир на миг отрезвило, но кольцо яростно прошипело: «Забудь о нем! Время эльфов прошло, наступает наша эпоха! Подумай о себе! Все эти глупцы ничто в сравнении с тобой! Они не научились направить себя, им нужен повелитель».
Темное око медленно рассеивалось, огонь складывался в отчетливую картину, точно все происходило в настоящем. Сумеречный жадно схватил руками воздух, лицо его исказила ухмылка маньяка. И вот он уже видел себя на вершине гигантской горы, на троне. Голову его венчала корона из человеческих костей, в руках с длинными когтями он сжимал скипетр, над крупными алыми губами проступали клыки, с которых капала темная кровь. И трон его состоял из людских черепов.
Сверхчеловек во плоти, свободный от всего!
Страшное сооружение влекли по бесконечной каменной пустыне самые могущественные маги и короли всех миров, впряженные, как скот, в цепях. Вот оно — воплощение самого темного уголка его сердца, вот то, что он в себе извечно подавлял. Абсолютная власть, победа над противником любой силы! А последствия, ответственность… Перед кем его обязали отчитываться? Никто не указ, потому что не существовало оружия, способного сокрушить неуязвимого!
Но в тот миг предстал печальный лик Нуалы, усталый король Балор, даже высокомерный образ Трандуила, его сына и всех-всех, кого Сумеречный когда-то знал, кем дорожил, кто помогал ему, кому помогал он. И множество людей, которые глядели с карты судеб, в одних летах отцы и сыновья. Как будто бы сознанье смерти. Или смерть сознанья где-то там, за пониманием времен, за вечными законными иными, где каждый равный, где суд справедлив. Не Страж вершил его, ведь он всего лишь человек. Все эти люди не заслужили вечной тьмы и умирания под властью безумного тирана.
«Уйди! Ты! Порождение Саурона!» — разрывая цепи наваждения, воскликнул Сумеречный, отгоняя огненное око, разрубая мечом силуэт-зрачок. Страшное видение распалось, но клинок расплавился, руку и все тело пронзила боль, в ушах поднялся гул. И пусть… Все равно бессмертный, дальше не так страшно.
Он позволил себе опуститься на дно небытия, отпустил сознание, чтобы хоть на короткое время отдохнуть от непомерного бремени. Зато он поборол искушение Кольца… Он не помнил ни падения, ни того, сколько времени пролежал на земле. Но минуты неверного сна покупались тяжелой ценой сумасшествия и ожесточенной борьбы с самим собой.