Страница 13 из 15
«Разве это достойно принца? Это жестоко!» — с осуждением рассудила Нуала, опуская глаза, понимая, что Нуада не услышит, даже если их связывала с рождения незримая нить.
Но ведь содержалась какая-то цель в том, что их жизни навечно сплелись и связались, как корни одного дерева. Мироздание ничто не делает просто так. Принцесса смутно понимала, какое это преимущество, страшное… гибельное. В случае победы Нуады у сестры всегда оставался последний шанс прерывать жизни обоих. При этой мысли из глаз вновь покатились слезы. Но ее, как и отца, связывал долг хранителя перемирия, даже если люди забыли о своей части соглашения.
Золотая Армия принесла бы не победу, только разрушения. Тысячи механических солдат, что сметают все живое на своем пути, вытаптывают траву, ломают деревья. Как и любое оружие, способное сокрушать целые цивилизации, Армия приносила больше бед, чем помощи. Миролюбивая девушка содрогалась, представляя, что неуничтожаемые солдаты вновь пробудятся. Лучше бы корону растопили в том же огне, где ковали золотых гигантов. Но отец не велел, приходилось уже много лет хранить эту ношу.
Нуала дотронулась до крупной круглой пряжки тяжелого пояса, что стягивал на тонкой талии легкие складки молочно-белого длинного платья. Подол его последнее время всегда покрывали хлопья грязи, а ведь раньше эльфы так легко ступали по земле, что практически не касались ее. Годы среди губительного железа вдали от оживляющих лесов медленно уничтожали их.
Сумеречный, наблюдая незаметной тенью, отметил, что принцесса недавно отрезала свои чудесные серебристые волосы: теперь они едва ли достигали плеч. А ведь когда-то они струились из сложной прически ослепительными водопадами почти до земли. И в дни шумных праздников, когда девушка кружилась в неуловимо легком танце, они летели, словно два лебединых крыла.
Как же давно прошли те времена беззаботного веселья и спокойной радости, когда люди даже почитали их, просили умилостивить природу для лучшего урожая, устраивали праздники в их честь. Когда же началась бесконечная война? Даже Страж не рискнул бы ответить, что надломилось, какой демон посеял раздор. Он чувствовал себя навечно виноватым. Одинокая хрупкая фигурка Нуалы, с исступленной тоской глядящей в безответное темное небо, представала вечным укором. В ту ночь она предчувствовала, что прибудет некто, потому и вышла на поверхность до полнолуния. Она ждала этой встречи, и Сумеречный цеплялся за последнюю надежду, верил, что еще не все потеряно и владыка Трандуил помог своим советом.
Нуала отвернулась от месяца, собираясь уходить, но вдоль облезлых перил вдруг заскользил кудрявыми побегами вьюнок, распустившийся разноцветными «граммофончиками». Девушка встрепенулась, испугавшись незваных гостей. Но Сумеречный Эльф поспешил показаться, соткавшись из воздуха, как проявившаяся фотография.
— Это вы, — подчеркнуто официально отозвалась принцесса, потупив глаза. Лицо ее словно окаменело, лишь взгляд выразил невозможную боль. Она не удивилась встрече, словно не прошло всех этих лет, только нервно сцепила руки, сокрытые просторными рукавами.
— Принцесса… Я… — судорожно сглотнув, начал Сумеречный. Ему казалось, что земля уходит из-под ног, что мысленное противостояние с Сауроном в борьбе за свою душу было легче, чем эта пытка разговором с той, перед которой провинился навек. Он не давал клятв или обещаний, но ведь по-настоящему близкие люди, названные сестры и братья, без договоров и соглашений помогают друг другу в трудную минуту. Зачем же он пришел теперь? Сумел бы объяснить, куда ушли шумные праздники и хороводы; почему пышный дворец на опушке средь чащи сменился смрадом катакомб и тролльих туннелей? Но Нуала и не требовала никаких разъяснений, лишь впивалась до крови ногтями в кожу своих узких кистей.
Бледные губы принцессы дрогнули, словно в преддверии рыданий, но принцесса негромко, но строго с истинно королевской непоколебимостью ответила:
— Уходите, Страж. Мы не нуждаемся в вашей помощи.
Она отвернулась, хотя и Эльф, и она слишком отчетливо улавливали чувства друг друга, этот неопределенный ураган, который не распутали бы даже всезнающие, эту боль, обиду, разочарование, сожаление, что ничто уже не изменится. Если бы он вернулся хотя бы пятьсот лет назад, хотя бы сто, когда на этом месте еще не возвышались рукотворные горы из стекла и металла!
Тогда не существовало «белых пятен», права на помощь, он носился по другим мирам. Похоже, его удел — приходить, когда слишком поздно. Трандуил предлагал вести переговоры с принцессой, но Сумеречный пришел как друг, как влюбленный. Но разве в этом проявляется любовь? Ведь ради нее возможно забыть о долге Стража, вспомнить, что где-то под спудом вечной борьбы тьмы и света скрывался обычный человек.
«Нет, я не прошу разрушать ради меня этот мир! Не надо! Нет! Я знаю, нельзя. Люди не заслужили. Зачем вы пришли? Зачем?» — доносились мысли Нуалы, которая также ощущала все, что терзало Сумеречного. Она лишь умоляла не бередить старые раны, не напоминать о том, что от них остались призраки забытых легенд. Девушка заслонилась руками, отчего рукава платья взметнулись светлым оперением в ночи, почудилось, что вот-вот обернется прозрачной птицей и улетит, навсегда. Ведь кто еще с такой тоской глядит на небо? Ведь кто еще просит так о свободе, не ведая, где найти пристанище? Непреклонная гордая птица, что не примет помощи от предателя.
— Я пришел предупредить об опасности, — терялись слова в охрипшем голосе Сумеречного, горло кольцом перехватывал кашель. Хотелось броситься на колени, целовать землю у ног принцессы, умоляя о прощении. Но она бы не приняла и такую жертву, отвечала строго и обреченно:
— Я знаю. Нуада.
«Не приноси себя в жертву! Умоляю!» — кричала душа пришельца, Сумеречный несмело потянулся к принцессе, желая обнять ее, оградить от всех ветров и опасностей этого безумного мира. Но не посмел, закрыл лицо, заламывая руки с приглушенным стоном. С каждым словом его последняя надежда таяла, а Нуала покорно ожидала своей судьбы, хотя не ведала будущего.
«Этот мир важнее нас. Всех нас. Вы не можете вмешиваться, я знаю. Не губите этот мир. А моя жизнь пусть останется в моих руках», — отвечала мысленно Нуала, но вслух они оба не решались высказать то сокровенное, что колыхалось трепетными цветами в сердцах. Они оба не желали никому зла, не хотели смертей и разрушений. Но оба ничего не сумели предотвратить: одна от бессилия, другой — от всесилия.
— Понимаю, что после стольких лет не имею права представать перед вашим взглядом, — звучали ненужные, почти бессмысленные слова сухих извинений; Эльф подался вперед, все-таки протягивая руки, заключая ладонь Нуалы в свою: — Но я хочу помочь. Может случиться непоправимое.
Но принцесса освободила руку, которая безвольно повисла, как плеть, затем Нуала погладила разноцветные лепестки вьюнка, отчего он засветился разноцветными искрами, точно в былые времена, когда каждый шаг хранителей леса оставлял маленькие полянки, пестрые соцветья. Девушке показалось, что она увидела сон наяву, оттого лишь с большей горечью, но спокойно проговорила, качнувшись, как в трансе:
— Уже все случилось. Нам больше никогда не вернуть былое могущество. Впрочем, — она грустно вздохнула. — Я не могу обвинять людей. Находить виноватых всегда проще.
— Позвольте мне защитить вас, стать верным псом! Вашим телохранителем! Вы в опасности, — стенал Сумеречный бесприютным осенним вихрем. — Если Нуада пробудит Золотую Армию, то не выживет никто.
Нуала слабо улыбнулась, точно последний отблеск солнца в преддверии полярной зимы:
— Обещаю, я не дам этому случиться. Это мой долг как принцессы. — Она непреклонно расправила плечи, поднимая голову. — Поэтому мы не нуждаемся в Вашей помощи, Страж.
Однако же образ высокомерной гордости не уживался с ее мягким характером, она невольно сложила ладони, прижимая их к груди, точно молилась за кого-то. Просила мира всем… Почему ее не слышали? Почему не слышали сотни других? Почему?.. Ответом не располагал даже Страж, не ведая, зачем в этом мире столько зла, зачем оно множится и приобретает все более устрашающие формы.