Страница 14 из 15
— Нуала… Я не хочу, чтобы вы оба погибли! — воскликнул Сумеречный и все-таки бесстрашно обнял Нуалу. Она не отшатнулась, но и не отвечала, замерев, точно неземное видение. Только по щекам ее безмолвно покатились крупные слезы невыразимо глубокого сожаления. Она не обвиняла, она скорбела, что они разминулись на тысячу лет. Им бы встретиться раньше, им бы раньше поговорить, лучше вспомнить друг друга. Ведь никто больше не читал так же в душах, ведь никто не догадывался, как тяжко обладать таким даром. Но поздно… Нуала неуловимой вилиссой выскользнула из непрошенных объятий, глядя прямо перед собой. На щеках ее еще блестели серебряные росинки, но голос не дрожал, ведь долг сильнее чувств:
— Вы предлагаете бежать? Нет, этого не позволяет наша гордость. Даже если мы скрываемся здесь, в тесноте подземелий, в наших жилах все еще течет королевская кровь. Золотая Армия не пробудится, я вам обещаю. Я знаю, что вы боитесь за жизни людей.
«Она знает все, читает в самой душе… — понимал Сумеречный. — Знает все, что я чувствую к ней». Но в ее сердце улавливалась только потаенная обида и даже неприязнь. Хотя нет, скорее растерянность и невозможность что-либо изменить. Какую помощь предлагал Страж? Какой ценой? Смерть Нуады для Нуалы означала собственную смерть, но даже если бы наделенный великой силой разомкнул эту цепь, принцесса не пережила бы гибели брата. И она не желала видеть его поражений, новых скитаний, ощущать отголоски еще большей злобы.
Нуала с ностальгической печалью поглаживала поблескивающие среди железа и камней цветы, отчего они лишь ярче расцветали. Несмелое хрупкое ночное растение, что скрывается от палящих лучей солнца. Воцарилась долгая пауза, в течение которой Сумеречный, казалось, промучился еще две с половиной тысячи лет — так медленно тянулись роковые секунды. Мир замер, мир остановился, иссякло его дыхание, иссякла его душа. Мир потерял любовь, мир забыл о гармонии, он слишком быстро бежал к пропасти, но вот застопорился, как балансирующий на канате колосс.
Последний шанс, самая смелая надежда, что умирает, доводя до безумия. Весь мир висел на волоске, на тонкой нити сгоревшего ткацкого станка, на шаткой паутинке, замороженной дыханием зимы — лишь лед растает, и обрушится мироздание, и рухнет вселенная души.
Все зависело от дальнейших слов Нуалы. Если бы только она приняла помощь, если бы только согласилась, тогда бы клетка Стража не затворялась в этом мире, тогда бы жестокое грядущее не отрывало его от той, к которой вернулся.
Нуала почти нараспев проговорила, и каждый звук, слетевший с ее губ, врезался в память, как глубокий шрам, как приговор всем им и самому себе:
— Вы предлагаете бежать в другой мир? Но мы уже бежали однажды, вскоре после заключения перемирия. Мы нашли целый материк, где немногочисленные люди жили в гармонии с природой долгие столетия. Мы считали, что обретем покой и даже радовались: люди забыли о нас, превратили в легенды. Материк городов и материк лесов — да, почти гармония. Но пятьсот лет назад люди открыли эти земли. И год за годом города все больше наползали, разрастались. Нам не осталось места нигде. Но я не разделяю ненависти Нуады. Если уж так случилось, значит, время нашего расцвета прошло, это неизбежность.
Сумеречный заскулил, точно брошенный пес, застыв рядом, как окаменевшее изваяние: «Ты — мученица! Прости! Прости меня! Нет… Нет мне прощения! Нет!»
Нуала безмолвствовала, в сознании девушки улавливался мотив и строки песни ее сочинения, она тихо покачивалась ей в такт: «Деревья смирились со смертью своей…» И она сама представала, точно одно из стройных прекрасных древ, что бессильны перед пилой лесоруба, оттого лишь немо принимают неизбежность. Нуада и Нуада — как две стороны одной медали, как знак инь-янь. День, что вечно до последнего борется со смертью, и ночь, что всегда принимает ее как неизбежный финал всех свершений.
— Прощайте, Страж, — проговорила едва слышно принцесса, удаляясь во мрак катакомб.
Она приближалась к трону отца, приникала губами и лбом к его морщинистым рукам, ища защиты, молча прося совета, как поступить. Но Балор только протяжно вздыхал, он потерял их дом, он потерял их Землю навсегда. Свободолюбивые птицы с перебитыми крыльями.
«Она не примет помощь… Вот и все… Нет! За что?! Из всех возможных вариантов будущего настал именно этот?!» — Эльф не помнил, сказал ли что-то на прощанье, но он летел прочь черным вороном, кидаясь в потоки бурь и ураганов. Черный ворон — вестник смерти. Сказать на прощание… Сказать… перед гибелью. Темница захлопнулась, между ним и Нуалой встала стена. Принцесса завещала не уничтожать ради нее целый мир, она бы не вынесла бремени такой вины, даже ради самой неземной всепоглощающей любви.
«Белых пятен» больше не существовало, Сумеречный не имел права вмешиваться, помогать, спасать, иначе рисковало нарушиться мировое равновесие, что почти означало конец света без пробуждения любых армий.
И он видел с каждым мигом все отчетливее будущее, в котором Нуада пытается разбудить Золотую Армию, а Нуала убивает их обоих, поразив себя ножом. Она могла бы нанести им обоим не смертельную рану, но не желала потом видеть брата в цепях. А он бы никогда не остановился в своей мести человечеству.
С короткого клинка капала кровь, а тела древних чудесных созданий обращались в две совершенные статуи, что вскоре рассыпались пылью.
Королевская династия эльфов на этой Земле прерывалась навсегда…
========== Эпилог. Сумеречный Эльф ==========
Царство Трандуила ранним утром содрогнулось от душераздирающих воплей из темницы, точно кого-то подвергали всем возможным пыткам Мордора:
— Виноват! Я виноват! Как же я виноват! Во всем виноват!
Король встрепенулся и тут же осведомился у оторопевших стражников, что происходит, смутно узнавая завывания бесприютного духа.
— Ваше Величество, он вернулся утром. Мы опасаемся… — встретили его в полумраке темницы с отчетом. Вооруженные эльфы с опаской натягивали тетивы луков, целясь за искусно свитую решетку одной из камер, выдолбленных в скале. Там, сжимаясь в углу, замер Сумеречный Эльф, временами изгибаясь, как от ударов каленого прута.
— Умолкните, — приказал вкрадчиво владыка, по его же велению стражники расступились, опуская оружие. Владыка же без боязни вплотную приблизился к прутьям решетки, откуда на него уставились два горящих глаза, как у зверя в ловушке. Да терзался он в западне собственного разума.
— Зачем занимаешь темницу? — спросил Трандуил без тени сострадания.
— Твои воины пока все равно гоблинов-орков не наловили, — попытался усмехнуться Эльф, но голос его дрогнул, срываясь на завывания. — Я там, где и должен находиться преступник.
Трандуил не выглядел шокированным, точно он изначально не верил в то, что эльфов Земли возможно уберечь от самих себя. Их время прошло, так рассуждал владыка. Но не миновало ли время эльфов и в Средиземье?
— Они сделали свой выбор, — с почтением к памяти равных склонил голову король. — Как я и предрекал.
— Я устал… устал терять всех, кто мне дорог, — прошептал Сумеречный, тяжело приваливаясь к стене своей добровольной темницы. Он расцарапал лицо, исполосовал мечом предплечья и стены камеры, сам же клинок с ненавистью сломал — бесполезный кусок металла.
Почему? Почему, даже если существовали варианты, обычно наставал именно тот, где Стражу не находилось места? «Почему?» — немо спрашивал Эльф, заглядывая в глаза мудрого короля. Но Трандуил не ведал ответа, как и все остальные, даже Семарглы. Ответ один — они создали то, чего не просило мироздание. И великое благо обращалось страшным проклятьем.
— Я виноват… навечно виноват. Нуала… Нуала!
Трандуил понимающе кивнул, оставляя Неудавшегося Стража Вселенной в одиночестве. Шаги владыки гулко разносились по неровным ступеням, как будто само время било молотом по наковальне, где распласталось проткнутое сердце. И вместо крови стекали легкие лепестки, но их крошили удар за ударом, стирали в труху.