Страница 4 из 7
Кого Дин убил? Он старался не думать, надеялся, что уже никогда не вспомнит.
Впрочем, они и так убили стольких людей, просто так, в суете охоты. Когда не успеваешь произнести заклинание изгнания черного дыма, быстрее вонзить зачарованный нож в плоть жертвы, оборвать жизнь и врага, и человека.
Так они убили Мэг десять лет назад, точнее, ту девушку, которая носила в себе паразита-демона по имени Мэг. Впрочем, все это случилось непреднамеренно, а теперь-то он зарезал кого-то почти осознанно, вернее, без сознания, в трансе.
«Там на темном на дне души несчастной…»
— Ты становишься все более агрессивным, — пожимал плечами Кроули, возникая ровно тогда, когда мысли наталкивали на воспоминания или сомнения.
— Ерунда! — отмахивался Дин. Так же он отвечал на многие вопросы — от серьезного ранения до душевной боли. Охотник не имеет права поддаваться чувствам, впадать в слезливое нытье, даже если единственное осознанное желание — пустить себе пулю в лоб. Это не профессия, это образ жизни, и Дина это всегда устраивало.
Но почему-то именно в состоянии демона он вдруг начал вспоминать слишком отчетливо всех, кого они с Сэмом не успели спасти. Наверное, потому что Дин сам умер, погиб в бою. Рана возле сердца, конечно, исчезла, но вместе с ней провалились в небытие и все чувства. И только их отсутствие вгоняло в уныние, которое оборачивалось бесконечным гневом. Но все-таки сотни воспоминаний обступали холодным фронтом не хуже, чем настоящие призраки. Собственный неуспокоенный дух метался в клетке разума.
«Проснуться, когда в душе
Вдруг поднимется муть…»
Казалось, лишь во сне Дин по-настоящему оживал, хотя в новом образе тело не требовало отдыха. Но после пары бутылок крепчайшего виски отрубился бы даже Кроули, который предпочитал в их кружении по клубам нормальному алкоголю тропические коктейли. Дин же все делал без оглядки, иначе нельзя, иначе задавит лавина прошлого. Нужно нестись обезумевшим лыжником со склона. Поэтому обычно спали охотники мало и чутко: чтобы не проворонить нежить, но и чтобы не слишком углубляться в видения всех, кого потеряли. Охотник чаще всего — синоним «потери», обычно при ужасных обстоятельствах. Дин помнил, как во сне метался в дешевых мотелях Сэмми после гибели отца, как будто винил себя, хотя они никогда не были близки. Дин сокрушал себя тяжелее, но молчал, злился. И злость накопилась в нем черной слизью, почти как у левиафанов. Лучше ничего не чувствовать, как в те времена, когда Сэм остался без души. Его ничего не тревожило. Он вообще тогда бродил, словно машина для убийств, железный дровосек, треклятый Терминатор. Удобно жить без чувств. Слишком удобно. Дин даже после перерождения от них не избавился. Призраки сознания… Слишком много призраков, против которых не сработали бы железо и соль.
Они приходили по ночам, когда Дин забывался глухим сном, ненужным таким тварям, как он. И тогда что-то пробуждалось в нем от прежней личности, способной на сострадание и бесконечные муки совести.
Слишком много утрат. Приплывал слишком часто образ юной блондинки с мертвенно-бледными губами. Некогда подающая надежды сильная охотница, дочь охотников, буквально созданная для этого призвания. Но все оборвалось слишком рано. И не без участия Винчестеров и Каса.
Сколько еще людей они якобы добровольно втянули в эти глобальные разборки мироздания? От Джо и ее матери ничего не осталось — только яркая вспышка взрыва, унесшего энное количество нежити. Вроде как их выбор, их героическое самопожертвование ради всего людского рода, в целом, мерзкого по своей сути.
«Джо, Эллен… мы не спасли этот прогнивший мир. Спасаем, спасаем, но, кажется, только больше топим его в дерьме», — то ли во сне, то ли наяву говорил с самим собой Дин, прежний Дин.
«Балбесы! Весь мир летит в тартарары, а вы еще умудрились поссориться! И с кем ты связался? С Кроули?» — восклицал отдаленно Бобби Сингер, что-то изредка твердил и отец, но его слова терялись и расплывались в мареве кошмаров. И потому демон-Дин снова просыпался, чтобы найти ближайший бар и забыться там. Чем этот «вой на луну» так уж отличался от его обычной жизни, если даже демонская печать не давала избавиться от всех этих воспоминаний?
Дин слонялся по ночному городу, уже потеряв счет улицам. Кроули наверняка наблюдал за ним, «выкармливал» кровью случайных жертв. И вот снова непроизвольно был занесен нож над головой случайного прохожего. Какой-то неудачник тащился в поздний час из бара-клуба или до бара, не разобрать. Его жизнь повисла на тонкой нити, когда лезвие рокового ножа пропороло густой ночной воздух.
«Дин, что ты делаешь?» — вздохнул усталый голос Джо, белые губы едва шевелились над ухом. Но стоило развернуться — и никого не оказывалось рядом, даже осеннего ветерка.
«Если это наша последняя ночь на земле…» — доносились невозможно далекие слова Джо, после которых она нагло со смехом отшила грубоватые ухаживания Дина. Она тогда надеялась, что все-таки та ночь не будет для нее последней, вряд ли предчувствовала, что через сутки ей распорет живот адская гончая. Зачем только полезла под когти! Чтобы защитить все того же человека, все его же — Дина Винчестера. Казалось, вокруг все умирали, чтобы спасти их с Сэмом. Но для чего?
— Может, вовсе не стоит спасать этот мир? — как будто голос самого змея-искусителя, вдруг ворвался в мысли ответ Кроули.
Король Ада любовался танцовщицей в БДСМ-латексе и цедил отвратительный коктейль попугайской раскраски. Когда они успели снова добраться до ночного клуба, Дин совершенно не помнил. И не стремился, реальность уплывала мусорным стоком, пестрела кислотными оттенками бензинового пятна.
— Не стоит! Абсолютно не стоит! Потому что этот мир ничерта не стоит, — горячо отвечал Дин, опрокидывая очередной стакан виски, и в этих словах отразилось все, что мучило его ночами. Тень Джо Харвелл на время отступала. Куда они с матерью могли отправиться, если даже в раю о них не слышали? В аду, хотелось верить, тоже. А они с Сэмом уже несколько раз умирали и воскресали вопреки всем законам мироздания, которые успели нарушить невесть сколько раз. Дин предчувствовал, что впереди им предстоит выпустить нечто еще более страшное, чем всегда. Наряду с убитыми к нему часто являлось нечто, некто… облаченный в черный дым. На грани яви и бреда Дин отчетливо слышал едва уловимое имя, но каждый раз оно расплывалось оборванным сном.
— Кто ты? — твердил он.
— Я — Амара. Тьма, — отвечало бархатным голосом создание. Порой в ней угадывались черты прекрасной черноволосой женщины, пугающей своим мрачным величием.
— Ты что-то сказал? — вырвал из странных видений гнусавый голос Кроули.
— Не, — пьяно мотнул головой Дин. И видение женщины, облаченной в черный дым, рассеялось. Но не тьма, что сгущалась над Винчестером. Это вечное балансирование на грани миров. Сами миры балансировали.
И эти скитания по уровням бытия, умирания и воскрешения затопили душу уродским непониманием реальности. Да еще накрепко срослась болезненная взаимная зависимость проклятых братьев Винчестеров. Но с момента перерождения в демона Дина ничего не мучило, только иногда пугала пустота на месте сердца, она лишь изредка царапала тонкими коготками, словно опытная одалиска, подогревая драйв ненормального веселья.
И все же… чего-то не хватало. Кого-то. Всех. И от этого вместо безумного убийцы Дин превращался в забулдыгу из бара. Больно! Все-таки он чувствовал боль. И это было ничуть не смешно. Где же обещанное веселье? Почему так безумно скучно?
«Тьма-тьма-тьма. Ты мой, Дин, ты мой», — пел за гранью сознания чей-то голос, который не принадлежал ни этому миру, ни одному из других. Словно антипод создания и творения.
— Чувак! Вали уже со сцены! — кричали ему завсегдатая клуба, когда великий и ужасный демон заплетающимся языком орал мимо нот в караоке свою любимую рок-композицию. Уже в сотый раз.
— Может, уйдем из этого бара? — невозмутимо предлагал Кроули, выглядывая из-за своего идиотского бокала с бумажным зонтиком. А сам-то был не лучше, когда в свое время накачивался человеческой кровью и его штырило, как настоящего наркомана.