Голод Рехи

— Ну… я тогда это… пойду. А то есть хочется. Буду дальше… скитаться по пустыне, — пробормотал он. — Что мне еще делать? Я не могу вернуться. Я столько шел сюда, чтобы ничего не получить!

— Ты слышал законы мироздания. Нельзя обращать время и воскрешать мертвых, — непоколебимо стоял на своем Митрий.

— А как же Натт?!

— Рехи, не занимай место уничтоженного Разрушителя в этой Цитадели.

— Разрушителя! А что! Хорошая идея! Сумеречный будет новым падшим Стражем Вселенной, а я новым падшим Стражем Мира! — навзрыд рассмеялся Рехи. — Ну, Сумеречный, а ты что думаешь?

Сумеречный же сидел на камне и тихонько напевал, поигрывая ножом с инкрустированной рукояткой:

— Двенадцать мечей нашли свою цель… Тринадцатый бродит — живая мишень. Весело тебе, Митрий, смотреть, как нас убивают любимые и родные? Как пронзает нас их смерть? — Он поднял исполненные унынием глаза. — Знаю, не весело! Знаю, откуда эти черные пятна на золотых крыльях. Но что же, что же, учитель, ты натворил!

— Сумеречный… Тринадцатый проклятый. Ты еще жив. И ты не Разрушитель Вселенной, — смутился Митрий.

— Ложная надежда — хуже отчаяния. Выбор, говоришь… Выбор… Но ты не слышишь скрежетание когтей тьмы за моею спиной. Я такой же обреченный… Значит, вот, где прятался Двенадцатый, скрывал свою силу столько лет.

— Ты бы попытался убить его раньше, если бы знал?

— Нет. Я бы услышал, что этот мир страдает. Я бы помог ему! Но не в разрушении.

— Я всегда знал: ты еще сдерживаешь тьму, потому что сохранил веру в людей.

— Как ты когда-то поверил в меня, так я поверил в них.

Сумеречный Эльф кивнул и поднялся со своего места, Рехи неотрывно следил за ним. В душе вновь повернулся кинжал надежды, вновь сердце закровоточило не ядом, а ожиданием.

— А ты, Митрий, для чего довел мальчишку до Цитадели? — пытливо спросил Сумеречный.

— Цель — встреча с Двенадцатым. Так завершился круг. Без Рехи кокон черных линий не поддавался, ты сам видел. Ведь в Рехи воплотилась сила хранителя этого мира.

— Я устал это слушать! Да ну вас к ящерам! Пошел я от вас! — прошипел Рехи, направляя к выходу. — Вы такие же, как Саат. То поете гимны, то отдаете на съедение. Не меня, так тех, кто мне дорог.

Сад встретил его мертвыми колючками, которые сгнивали и распадались, превращаясь в прах под ногами. От поднимавшейся пыли щекотало в носу, как и от сдерживаемых гневных слез. Рехи больше не ведал, у кого просить милости, с кем заключать сделки, в кого верить. Чуда не произошло. Возможно, их вообще ни с кем не случается.

— Постой-постой, мы не такие же сектанты, как в Бастионе, — окликнул Митрий.

— Не нужна мне ваша сила! И нет ее во мне! Я хочу есть, я прошел этот путь… и что? И что? Я лишился всего! И меня все так же преследует голод! Голод пустоты!

— Чего же ты ждал? — спросил Митрий. Рехи укорял себя за вечную доверчивость. Всегда же говорил себе: нельзя заводить друзей. Пусть с Лартом и сработало, но с бессмертными ничего не работало так, как следует. Их опасная дружба выжгла до самого дна. Впрочем, Митрий изначально ничего не обещал.

— Я… Я… Сначала я просто хотел убить Двенадцатого Проклятого, — признал Рехи, останавливаясь на пороге.

— Теперь он мертв, — кивнул Митрий.

— Да. Но это было в прошлом. Сейчас я хотел воскресить Натта. Думал, вы поможете, если я выполню долг!

— Но нельзя.

— Невозможно или нельзя?

— Невозможно.

Рехи и верил, и не верил. Он стоял на пороге нового мира, вокруг колыхались черные линии. Небо чернело тяжелой твердью, на горизонте взбухали расцвеченные молниями облака извержений. Мир по-прежнему погибал.

— Тогда пойду… к ящерам все. К ящерам. Есть хочется. Пусто — вот тут. — Рехи приложил ладонь к груди. — Какой-то другой голод.

— Да, Рехи, так и должно быть, — вмешался Сумеречный Эльф. — Митрий, не мучай его. Эта сила хранителя мира…

— Проект «Стражи Мира» провалился. Признаю, — сурово кивнул Митрий. — Проварились оба проекта: «Стражи Вселенной» — катастрофа. «Стражи миров» не дали никакого результата, только множество несчастных людей, на который выпал жребий.

— Вот и хорошо. Рехи просто Рехи. И он дошел до Цитадели, сам, — мягко подтвердил Сумеречный Эльф.

«Не боги, о люди, нас в пропасть несут, — вспомнились слова Двенадцатого. — А если не боги, а если мы сами себя убиваем, значит, и вернуть в жизни свой мир тоже можем сами».

— Значит, я просто ошибка? Просто на меня выпал жребий? Да пошли к ящерам трехногим все ваши проекты! У меня есть сила, я вижу линии! И я чувствую голод — вот тут, вот прямо здесь, где бьется сердце. Я не уйду отсюда без ответов, — упрямо остановился Рехи.

— Ты изменился, Рехи. Сильно изменился. Но ты же видел, какие здесь линии мира. А мы не имеем права вмешиваться, — встревожился Митрий, приближаясь и рассматривая со всех сторон. Рехи попятился, опасаясь, что Митрий неведомыми штучками семарглов лишит силы Стража Мира, выкачает, как недопитый бурдюк с кровью.

— Не имеем ли? — воодушевился Сумеречный Эльф.

— Рехи, ты понимаешь, что это опасно?

— Понимаю. Я могу исцелять, я видел. Так вот. Могу ли я воскресить человека? Одного! Маленького человека!

— Никто не знает. Это знание недоступно даже мне, — с напряженно застывшим лицом уклончиво отвечал Митрий. — В любом случае — цена будет крайне высока. Ты уже никогда не станешь прежним.

— Пусть так. Но, возможно, я смогу вернуться. А сейчас… сейчас я бесполезная душонка. Ничего не сделал доброго. Если есть в этом мире справедливость, я смогу.

— Ну, так какая цена? — оскалившись, спрашивал Рехи, безнадежно кидаясь то к Митрию, то к Сумеречному. Для него не существовало высокой цены, когда речь шла о бесценном.

— Цена за воскрешение твоего сына — уничтожение гигантских вулканов и закрытие Великого Разлома, который грозит разломить ваш материк. Закрой его — и восстановится баланс, — мрачно провозгласил Митрий, пряча руки в складках одеянья.

— Давно пора, да, давно пора захлопнуть проклятую пасть земли, — воодушевленно закивал Рехи. — Тогда я тем более пойду!

Вновь камень падал с души: ответ все-таки существовал. Страшный и невыполнимый, но ответ. С тайной радостью ветер подхватывал неверные шаги согласного на муку. Отмеренным временем падали минуты. Много песка да мало часов. Застыли виденья из снов, оставалась нагая реальность, ясная и бесприютная. Рехи знал, что с ней делать, он видел насквозь роковое теченье событий, а в них — сплетения линий, как слов. Речь изошла улыбкой, исказившей сухие губы. Он стоял у края бездны, глядя вверх, а не вниз. Мост между прошлым и будущим, мост без второй стороны, устремленный к горизонту грядущего. События обещали произойти без него, но вместе с ним.

— Мы поможем тебе, клянусь, — дал слово Сумеречный Эльф. — Просто эти линии…

— Я все понимаю! — торопливо окликнул его Рехи, направляясь к краю скалы. Оттуда открывался вид на всю пустошь. Высоко же они забрались. Выше всего мира. Он видел даже то, что осталось за другими горами «чаши» — свою родную пустыню, где ныне плескалось море, не огонь. И если лава не поглотила весь их мир, то оставался шанс все исправить. Вода не огонь, в ней таится жизнь. Двенадцатый обманывал, показывая, что море ушло навечно. Вот же оно, море — видно с высоты — плескалось у краев пустыни. Разбудить бы землю, усмирить бы извержения.

Рехи медленно притягивал к себе белые линии, пальцы наливались жаром. Не больно! Почти не больно! Даже если лицо кривилось, даже если из горла рвался крик. Тетива отпускала стрелу, и когда есть цель не горько жить, не страшно умирать.

«Натт, жаль, что мы так и не узнаем друг друга», — вздохнул Рехи и схватился плотнее за белые линии, призывая их все забрать его оболочку, напитаться силой, сотворить из него и ради него.

«Всего лишь одно чудо! Цена которого смерть», — со светлой радостью думал Рехи, продвигаясь сквозь лес линий. Он уже видел во сне эти места, он уже помнил путь к поляне. Тогда он тоже чуть не умер после исцеления Ларта. Значит, белые линии давали подсказки, значит, они вели его изначально к этому дню. Страшно… Неумолимо тягостно прощаться с собой и миром. Но Рехи представлял Лойэ с Наттом вместе и улыбался сквозь мучение. Белые линии жгли его, кожа набухала волдырями и слезала целыми пластами. Плавилась кольчуга, капали железными слезами ее кольца, спадало оружие, сгорала сталь — не с кем больше сражаться.