Голод Рехи

— Вот и они сошли. Только мерили все не чувством голода, а возможностью помогать людям, ограждать их от совершения зла. И проклятьем стал великий духовный голод, невозможность никому помогать. Полагаю, ты опять запутался.

— Да нет, продолжай, — нахмурился Рехи; он все понимал, слишком хорошо понимал. — Мне интересно, почему наш мир стал таким. Хотя я все видел во снах, но ты была лишь часть рассказа вашей далекой огромной «Вселенной».

— Все тринадцать сошли с ума. Лишь Сумеречный Эльф по сей день пытается сохранить остатки былого здравомыслия. А Двенадцатый прибыл в ваш мир. Народная память исказила историю его несчастливой жизни.

— Исказили! Унизили! Меня! Да я… — прохрипело жалкое существо, заламывая руки.

Сумеречный Эльф подошел к нему, с участием говоря:

— Успокойся, не плачь, ты же воин.

Двенадцатый, судорожно перебирая ногами, отполз в дальний угол. Глаза его округлились, в мутной пленке панически дрожали расширенные зрачки.

— Не тронь меня! Не тронь, Разрушитель Вселенной! Не тронь… — Он перевел дух и ответил: — Я для них теперь Темный Властелин! Я был достойнейшим из достойных, светлым из светлейших.

— Тебя сгубила гордыня. Великая сила всегда отыщет внутреннюю тьму, закрадется в нее, как вода в ложбину и начнет постепенно гнить, как в болоте, — заключил Сумеречный Эльф.

— Ну, так что этот старый дурак сделал с нашим миром? Я видел войну с лиловым жрецом. Но где ты раньше-то сидел? — спросил Рехи.

— Я правил! Я был вашим королем, две тысячи лет наблюдал за вами! В мою честь строили храмы, пели гимны, — с ностальгической грустью воодушевленно начал Двенадцатый. — Я примирял враждующих и наставлял Стражей Мира. Разрушитель… начал сеять рознь. Те войны, которые описал старый адмирал, разгорались из-за него. Люди сами не понимали, почему хотят уничтожить друг друга.

— Люди всегда придумают причину, — сказал Сумеречный Эльф. — С тобой или без тебя.

— Двенадцатый, пора бы заканчивать все это, — напомнил Митрий, видимо, улавливая шевеление черных линий. Они набирались сил для новой атаки. Рехи понял, что у них не так много времени на разговоры. Возможно, падший Страж намеренно забалтывал противников, чтобы навечно запечатать врагов в недрах черного кокона и там сожрать, как паук в норе. Рехи поднялся и схватился за меч, готовый в любой момент кинуться прочь.

— Пора… Пора, пока не вырвался… он! — подтверждал догадки обезумивший Двенадцатый.

— Разрушитель! Покажись! — приказал решительно Рехи. Он устал ждать. Двенадцатый запрокинул голову, болезненно застонав. Он разорвал верх рубища. Показалась дряблая кожа, обтянувшая выступающие ребра живого скелета.

— Ох… — стонал Двенадцатый, хватаясь за горло и сердце. Тело его сотрясала дрожь, как в лихорадке. Вскоре на груди у него начали бугриться невнятные контуры, напоминавшие новые волдыри, только подкожные. Рехи отпрянул, давясь омерзением, но продолжал смотреть. Они все застыли в тягостном ожидании.

— Так вот, как был «побежден» падший Страж, — скрипнул зубами Митрий.

— Химера, как я и думал, — протянул Сумеречный.

Контуры увеличивались, превращаясь в кожистый барельеф, на котором четко прорисовывались отдельные элементы. Из груди Двенадцатого вылезала отвратительная морда чудовища со жвалами, но вскоре очертания разгладились до смутно узнаваемого образа юноши. И на выступившем лице распахнулись наполненные ужасом глаза.

— К нам явился новый Страж? Разоблачитель! Что теперь? — прошипел знакомый лиловый жрец, еще более неприятный, чем со снах. Рехи пристально глядел на него. Так вот, во что он превратился после Падения. Паразит, который лишился тела, но все еще управляли черными линиями и триста лет сводил с ума своего носителя.

— Да ничего. Будем дальше кидаться друг в друга линиями? — спросил с издевкой Рехи. Вот уж по чьему лицу сразу захотелось ударить, лучше мечом, а не кулаком. Он догадывался, что именно эта лживая тварь наслала бешенство на серого ящера.

— Двое против троих — нечестно, — гаденько пропел падший Страж.

— Разрушитель, пора все закончить, — твердо сказал Рехи. — Ты ведь тоже смертельно устал от такого существования. Ну вот, смотри на меня, ты все у меня отнял, все уничтожил. Что теперь? Я должен уподобиться тебе? Не хочется… Создать бы хоть что-то, а не все рушить.

Лицо лилового жреца вздрогнуло, глаза округлились:

— Мирра… Все из-за нее.

— Мы все здесь кого-то потеряли.

— Я тоже, — сказал Двенадцатый, возвращаясь из транса. — Две с половиной тысячи лет назад я бы просто крестьянином, пока не услышал зов. В тот год всю деревню выкосил мор. И я пошел, оставив плуг… сам не ведая куда. Звали семарглы, и я откликнулся.

— Кто же знал, к чему это приведет, — посетовал Митрий.

— Я устал… — одним голосом отозвались Двенадцатый и его паразит.

Митрий выпрямился и сосредоточился, придавая себе царственный вид. Рехи тихонько скривился, он-то помнил «служителя добра» средь сгоревших деревьев в саже и копоти. Он видел столько пожарищ сгоревших жизней, что не верил в возрождение.

— Ты знаешь, в чем твой грех? — провозгласил Митрий.

— Лжеучительство, — послушно отозвался Двенадцатый. Он ждал этого часа, избавления от пытки, что длилась три сотни лет.

— А твой? — обратился к падшему Стражу Митрий, но «паразит» не подчинялся, отчаянно восклицая:

— Любовь. Судите за него! Всех за него судят. Но вины на мне нет. И судить надо вас.

— И ведь он прав. Мы шли совершить суд над теми, кто имел право судить нас, — заметил Сумеречный Эльф, стоя в стороне и таращась на разбитую каменную лепнину.

— Мы шли, чтобы спасти этот мир. Остановить полное его разложение, — осадил Митрий.

— Но признай… это мы его разрушили, — отворачиваясь к распахнутым дверям, опроверг Сумеречный. Он печально глядел на заросший колючками сад, на огненные горы и черное небо.

— Признаю. Проект Стражей Мира также провалился.

— Эй, я так не договаривался! Я не ошибка и не «проваленный проект», — возмутился Рехи.

— Избавься от своей тьмы! — уговаривал Митрий «паразита».

— Это не тьма! Это великая скорбь! — скрипуче выдохнул Двенадцатый, пока «паразит» напряженно сопел, не желая сознаваться. — Ты говорил, что крылья семаргла чернеют, когда он впадает в отчаяние, вестник надежды. Да… И я, вестник равновесия, впал в отчаяние, когда люди начали Великую Войну. Они так страдали! Они так мучились! Мой родной мир так мучился. Когда мне запретили вмешиваться, я сказал себе: «ладно, но хотя бы один мир я спасу, стану его хранителем». Я согласился на малую цену! Я наблюдал за ними! Но сила запрещала мне остановить истребление… Ох! Они так страдали! — Двенадцатый захлебывался словами. — Они так мучились, уничтожая друг друга, теряя цель завоеваний. Их отравила ненависть! Тогда я разрушил мир, противостоя Разрушителю. Ведь если страдания мира настолько невыносимы, что нет никакой надежды на исцеление, разрушить мир — это великое сострадание? Взорвать его, рассеять по ветру… Я остановил войну! Да, я остановил!

— Ты так ничего и не понял. Разрушить мир — это не способ борьбы со злом, — сокрушенно отозвался Митрий.

— Нет-нет! Я обрушил гнев на всех!

— Но ты не различал праведных и грешных.

— Разве не так было? Разве не случалось такое же неразличение в некоторых мирах, где это называлось карой высших сил? Я лишь повторял! Я повторял! — умолял понять Двенадцатый, но ни в ком не находил сочувствия. Рехи просто ждал, когда закончатся мучения этого истерзанного существа. И его собственные. Все еще ворочалась лживая надежда, которая хуже отчаяния. Еще вызывали тревогу оживившиеся черные линии, на которые взирал безумными глазами лиловый жрец. Он видел их, улавливал шевеление, придумывая новый вероломный план. Отсутствие тела не мешало вершить зло. Рехи разозлился и ткнул «паразита» в глаз, лиловый предатель огласил зал истошным визгом, наполовину прячась внутрь.

— Но те миры никогда не разрушались до основания, — продолжал разговор Митрий, будто не слышал пронзительного крика.