Голод Рехи

— Рехи, что ты делаешь! Этот кокон убьет тебя! — восклицал за спиной Сумеречный Эльф, когда Рехи поднимался по разбитым ступеням прямо к главным воротам. Они зияли черной пастью, петли болтались выбитыми клыками.

— А я не вижу черных линий. Я сейчас вообще никаких линий не вижу, — ответил Рехи, переступая порог.

«Иногда, чтобы выполнить свой долг достаточно прости идти. Через пропасти и огонь, но просто идти», — думал он, не замечая никакого кокона. Будто и не существовало, будто навели морок лживые бессмертные. Или просто выброшенность за пределы возможной скорби лишала ясного зрения глазами, но открывало иное — вещее зрение пронзенного сердца. А для него нет преград. Боль все итожила, всех объединяла.

Рехи вошел и насторожился: внутри кто-то шевелился. Так он заметил скрюченное существо, хватавшееся за разбитую скамью. Создание выло и стенало, все покрытое струпьями и волдырями. Рехи стоял поодаль и отстраненно наблюдал. Не поднималась рука хладнокровно добить столь ничтожное мучающееся создание, отдаленно напоминавшее человека, а больше всего — комок грязных тряпок. Рехи ощущал лишь непривычную жалость.

— Я доберусь до Тринадцатого проклятого. И убью его, — доносились шипение сквозь горькие стенания. — Все из-за него. Наверняка все из-за него! Из-за него нарушился баланс. Нас должно было стать двенадцать! — Существо то резко вскидывалось, то сжималось. — Мы бы не сошли с ума, мы бы все это прекратили, да, настал бы утраченный рай. Во всех мирах. Ведь этого ты хотел, Деметрий? Ведь этого мы все хотели.

Рехи стоял поодаль и смотрел на корчи, замечая в них сходство с танцем скелетов. Все здесь отпечаталось картиной безумия единственного могущественного существа.

«Ящер, ящер-то — тоже твое безумие? Тоже твой план? Твоя месть?» — хотел спросить Рехи, но вопрос застревал во рту вязкой горечью. Желание докопаться до первопричины исчезало. То ли месть, то ли испытание бессмертных — никакой разницы. Натт оставался мертвым. А Рехи дошел до конечной точки своего пути. Вновь ничего не изменилось. Он просто увидел воочию падшего лже-бога их мира, и ничего не почувствовал, ни трепета, ни гнева. Лишь жалость при взгляде на изможденное бессилие. Да еще вспомнились посылаемые им стихи, наверное, в минуты просветов иногда говорил.

— Рехи… Ты разрушил черный кокон, — пораженно сказал Сумеречный, неловко возникая за спиной. Он с опаской заглядывал в главный зал Разрушенной Цитадели, где летали обломки мебели, драгоценности, кости и прочих хлам.

— Я ничего не делал, — пожал плечами Рехи. Его обуревала сонливость, тягучая, безнадежная. Вот он вошел, преодолел ловушку. И даже не умер, даже не растворился во имя высшей цели, как твердили все два года пути неверные спутники.

— Возможно, кокон был иллюзией. А мы просто боялись, — донесся удивленный голос Митрия. И вместе с его приближением зашелестели крылья, новые, почти чистые. Поверил ли он в чудеса проклятого мира? Поверил ли в глупого пустынного эльфа, когда тот не содрогнулся перед атакой черных линий? Возможно. Рехи даже обрадовался, что хоть кто-то обрел надежду — недостижимое для него чувство.

— Кто здесь? — встрепенулся Двенадцатый, выглядывая из-под рваного капюшона.

— Так ты и есть тот самый Темный Властелин? — немного помедлив, спросил Рехи.

— Как-как? Как ты меня называешь? Ты… Новый Страж Мира!

Двенадцатый кинулся к Рехи, его крючковатые пальцы жадно вцепились в плечи. Падший Страж Вселенной выглядел очередным стариком, наказанный долгой жизнью, как старый адмирал и Вкитор.

— Забери мою силу! Стань таким же, как я! — взмолился он, заглядывая в глаза.

— На что мне она? — фыркнул Рехи, вспоминая виденное во сне. Там он носился песчинкой, созерцая, как гибнут материки. От такой силы никому нет проку.

— Убей Тринадцатого проклятого, Сумеречного Эльфа! — шепотом заговорщика предложил Двенадцатый, не замечая, что его злейший враг стоит чуть поодаль. Бесцветные глаза в красных прожилках беспрестанно дрожали и перемещались, то ли видя сквозь стены и предметы, то ли не видя ничего.

— Э-э-эльфа… — протянул Рехи, поморщившись. — Я вроде как и сам эльф. Нет, ты такой же старый дурак, как и остальные. Мне твоя сила не нужна, ты от нее совсем сдурел.

Рехи отцепил от своих плеч крючковатые пальцы повисшего на нем Двенадцатого. Существо отпрыгнуло на четвереньках в дальний угол и вновь свернулось возле обломков скамьи грудой тряпок. Рехи отошел и без страха повернулся спиной. Если и таилось что-то ужасающее в этих стенах, то оно иссякло. Лишь краем сознания ощущался тлетворный вкус черных линий, их давящие голоса. Они пронизали все вокруг, но из них состоял весь их мир. «Ящеры трехногие! Как же просто! Как просто! Поэтому я и вошел! Потому что я часть своего мира. А эти два напыщенных типа — нет», — вдруг понял Рехи, но облегчения это не принесло. Ничего не менялось, затянувшаяся пауза отзывалась голодом. И что самое ужасное — никто не собирался возвращать Натта.

— Ты сделал верный выбор, Рехи, — похвалил Митрий, кладя руку на плечо. Крылья его одобрительно засветились, но Рехи дернулся и порывисто освободился.

— Ну, так, кто ты такой на самом деле? Может, уже расскажешь? Митрий… — спросил он.

— Я рассказывал тебе на протяжении всего странствия, но ты не слушал. Создатель, если можно так выразиться, «тринадцати проклятых», неудавшихся Стражей Вселенной.

— Что такое Вселенная, в конце концов? Столько раз слышу… «Вселенная», «Вселенная», — выдохнул медленно Рехи. Отчего-то он до последнего надеялся, что Митрий воскресит Натта в награду за доступ к Разрушенной Цитадели. Кокон черных линий размотался, когда все они разом атаковали пришельца в саду. Какую цену теперь требовал Митрий? Рехи просил повторить рассказ, страшась, что упустил нечто важное.

— Долго рассказывать. Но ваш мир был ее частью. И предполагалось, что Стражи защитят все миры. Сначала прибыло двенадцать достойных. Потом присоединился тринадцатый. Такой же своевольный мальчика, как и ты. Сумеречный Эльф, — спокойно повторял Митрий. — Они приняли великие знания, великую силу, чтобы ограждать всех разумных существ от зла еще до его зарождения в душах. Для этого я создавал Стражей Вселенной. — Лицо его вытянулось, глаза подернулись пеленой муки. — Но мы забыли, что нельзя отнимать свободу воли у людей. И из-за этого сила обернулась проклятьем для будущих стражей, выжгла их разум непосильными знаниями, иссушила души невозможностью вмешиваться.

— А зачем вмешиваться-то? Если есть сила… можно больше охотиться, больше есть! Быть сильнее других! — выкрикнул Рехи и уточнил, что на самом деле имел в виду: — И защищать свою семью лучше других… Да что теперь сила.

Рехи сел на уцелевшую скамью, крепко сжав кулаки. Никакого великого сражения не получалось. Великое зло тоже не нападало. Вокруг только скрипела тишина. Митрий еще раз поведал, кто он и что случилось с миром Бенаам. Ни о каких чудесных воскрешениях в его истории речи не шло. Значит, Рехи просто убедил себя, просто ошибся, ожегся о красивую сказку, которой легко заморочить простака из стана кочевников.

— Ты отказался от силы, — донесся голос Двенадцатого, который заинтересованно повернул косматую голову, сдвигая на затылок длинный капюшон.

— Да он не силу предлагал, а какой-то бесполезный хлам, — нарочито весело обращался к Митрию и Сумеречному Рехи. — Говорит: «давай я передам тебе знания о всех живущих». И что мне с них? Знаниями не наешься. — Голос надломился. — Знаниями… не вернешь тех, кто погиб. Что все-таки не так со Стражами? Почему мы все такие, проклятые и исковерканные? Сидим тут все, вчетвером теперь.

— Представь, если бы была сила, ты мог бы достать кого угодно, сколько угодно пищи, но на тебя наложили бы строгий запрет, заставили испытывать мучения. Ты оставался бы голодным, имея возможность наесться досыта, — протянул с обычной манерой всезнайки Митрий.

— Я бы сошел с ума! — прорычал Рехи, сдерживаясь, чтобы снова не вмазать по самодовольному лицу создателя всего этого хаоса, который, похоже, не чувствовал своей вины в полной мере. Или просто все искажала скорбь пополам с невероятным разочарованием. Так ли выполняется великий долг? В замызганном разрушенном зале, пропахшем клопами и падалью? Долг перед Лойэ выполнить не удалось. Рехи смотрел на свои руки — вроде бы такие сильные, но такие бесполезные. Он заметил, что Сумеречный так же рассматривал временами свои ладони.