Страница 66 из 76
— Домешкали, т-т-твою мать!! — крикнул он бешено. — Ну ладно я, дурак, в Коломне околачивался — хотя и чуял, что неладно с этим, — а ты? Ты-то, боярин! Ты ж тут, как рыба в воде, все у тебя на виду, неужто раньше не мог оповестить?!
— Андрей Романыч, Елисейка не на виду у меня, про него знаю лишь то, что арап сумеет пронюхать. А как он последний раз пришёл да сказал, что решено её умыкнуть, я сразу за посольским стряпчим послал, потому как тебя выкликать, с ними не поговоривши, было бы лишено смысла. Пока то да сё, считай, дня и не бывало. Да ещё Юшка мой, дурак непроворный, крепко подвёл! Я ведь как думал: к вечеру он до Коломны дотрюхает, а ты сразу на́конь и к утреву у меня будешь. Оно бы и поспели в тот же день забрать из Москвы вас обоих. Так ведь он, стерва ленивая, утром лишь тебя отыскал...
— Чего ж теперь об этом, — проговорил Андрей сипло, с натугой проталкивая голос из гортани. — А как... через кого узнал, что взяли её?
— Через того же арапа, что сидит у Бомелия...
Андрей прыгнул с постели, словно выброшенный пружиной, стал поспешно одеваться.
— Её что, туда отвезли?
— Туда. И похоже... лекаря она убила.
— Настёна — лекаря?! Бомелия?!
— Вроде так он слыхал...
— Слыхал иль видел?!
— Нет, видеть не мог, там только слушать можно. Сейчас покажу тебе его, так ты не дивись, — знаешь, кто это? Приятель твой, Юсупыч.
Ошеломлённый первой новостью, эту вторую Андрей воспринял уже как пустяк.
— Так он и в сам деле у лекаря обосновался, пёсий сын... Мне про то говорили, не помню кто. Что ж, рыбак рыбака видит издалека... А теперь, выходит, к тебе переметнулся? Ну ловок, старый блудяга...
— Не спеши старика корить, Андрей Романыч. Не перемётывался он никуда, а к Елисею я его сам послал... После того, как ты прогнал его взашей — опять же с моего наущения.
— Как это понять, с твоего?
— Да это я ему сказал: сделай, мол, так, чтобы Лобанов тебя вышиб да чтобы поболе народу про то знало. Иначе ему к Елисейке-то опасно было бы податься... А так вроде поверил!
Андрей, застёгивая кафтан, усмехнулся:
— Да-а-а... ловко вы меня провели! Я ведь тогда страсть как на него осерчал, после ещё думал: ну не приведи Господь встретить где, за милую душу пришибу злоязычника... Слава Богу, не встретил!
Юсупыч, видно, хорошо запомнил угрозу, громогласно высказанную ему вслед в тот день, и на вошедшего Андрея глядел сейчас боком, с некоторой опаской во взоре. Андрей шагнул к нему, протягивая руки:
— Здорово, отец! Прости, худо о тебе мыслил... а нынче рад видеть, хоть и дурные ты принёс вести, и за службу благодарствую, — знаю, нелегко тебе было у проклятого лекаря — и трудно, и опасно. Спаси тебя Бог, отец...
Арап, крепко притиснутый к его груди, всхлипнул и промолвил сдавленным голосом:
— Не ослышался ли я, о доблестный, ты дважды назвал меня отцом?
— А кто же ты мне, как не второй отец, коли жизнь для меня не побоялся поставить на кон...
Так Настю, говоришь, не видал, только слышал голос? Что она говорила?
— Сыне, она отважно поносила Бомелиуса, назвала его жабой и ещё как-то, а потом я услышал звук удара, и ещё разбилось нечто стеклянное, и она закричала: «Люди, я убила лекаря!». Я сразу побежал вниз и успел лицезреть её, сыне! Луноликую вели под руки, но я смог заметить: к ней не проявляли враждебности... я бы скорее сказал — вели как бы с почтением, нашу жемчужину!
Годунов глянул на Андрея, хотел что-то сказать, но промолчал.
— А теперь я должен вернуться туда, — закончил Юсупыч.
— В своём ли ты уме? — спросил Годунов. — Там теперь всё вверх дном перевернут, не хватает ещё, чтобы и тебя схватили!
— Почему там будут переворачивать вверх дном, если некого искать? Луноликая не отрицает своего деяния, она сама позвала людей — как если бы убиение жабы произошло случайно. Не исключено, замечу, что так оно и было! Мне же надо быть там на виду, иначе это может вызвать подозрения. А кто, если не я, сможет сообщить тебе, куда её увезут... или хотя бы что собираются делать — увезти или оставить там. Что сомнительно!
— Да, это сомнительно, — согласился Годунов. — Ладно, Юсупыч, ступай, только с опаской. И если узнаешь, что девицу увезли, — постарайся хотя бы спросить куда и немедля возвращайся сюда.
Когда Юсупыч ушёл, они некоторое время сидели молча — говорить не хотелось, — потом Андрей сказал:
— Вот и не верь после этого в предчувствия! Я, как отъехал от Фрязиных, даже коня поворотил — заеду, подумал, в храм, после провожу её домой, а уж затем к тебе. Вроде как толкнуло что! А потом думаю: ладно, ужо утром повстречаемся, боярин поспешить велел... Э-э-х! Был бы там...
— То скорее всего и в живых бы уж тебя не было, — подсказал Годунов. — Сколько их там было — трое, четверо? А на такие дела, знаешь небось, сосунков не посылают... так что Бога благодари, что мой наказ вовремя тебе вспомнился. Ладно, не будем гадать о том, что могло, а чего не могло быть. Теперь-то что делать будем?
— Да что тут делать... Ждать надо! Может, Юсупыч чего узнает. У тебя есть ли кого к Никите послать сей же час, в ночь.
Годунов кивнул:
— Сам о том мыслил. Его до утра перехватить надо, дабы знал твёрдо, о чём великому государю челом бить... не то ему такое челобитье учинят, что... Да, пошлю немедля. Главное, чтобы он про Елисейку ни слова! Увезли, мол, дочку лихие люди, а кто — неведомо. Может, иноземцы какие из купцов, те порой пошаливают спьяна... шинки-то ихние по всей Москве уж понапиханы, куда ни глянь. Челобитье-то это пустое будет, однако, ежели с ним не прийти, там сразу сообразят, что похититель Фрязину ведом. Утром, значит, чтобы первым делом сюда пришёл — от службы попытаюсь отпроситься, хворым скажусь, а не отпустят, так ты сам с ним поговоришь. Растолкуй всё как есть, и немедля пущай идёт с челобитьем: так, мол, и так, прошу великого государя велеть Разбойному приказу тем заняться, чтоб дочку сыскали. Первым делом, вбей ему в башку, чтоб, упаси Боже, не проговорился, что Елисея подозревает в том деле...
Годунов вышел, и не было его долго. Андрей с недоверием поглядывал на стоящие на поставце часы: круг не поворачивался нисколько, семёрки застыли возле указующей на цифирь золочёной стрелки — ночь, значит, уже перевалила за половину[22]. Не сломалось ли часомерие? Вещь умственная, доверять ей опасно, мало ли... Он даже подошёл, приложил ухо — нет, вроде стрекочет.
Боярин наконец вернулся, сказал, что всё улажено и посыльный уже в пути.
— Ну что, доспать, што ль, ночку, — предложил он и зевнул. — До утра-то новое что вряд ли будет...
И не угадал! Только собрались разойтись по своим покоям, как в дверь постучали, — оказалось, снова прибежал арап.
— Луноликую — о доблестный! — увезли во дворец высокого повелителя, — сообщил он, — а Бомелиус пребывает в здравии. Твоя подобная гурии невеста, сыне, метнула в него неким снарядом, и он постыдно упал без чувств, разбив себе нос. Слуги говорят, что стол был залит кровью, — вероятно, это гнусное зрелище и ввело в заблуждение жемчужину отваги и добродетели, вынудив её закричать «убила»...
— Понятно, понятно, — перебил Андрей, схватив его за плечи. — Так её оттуда увезли?! И что ж, так и сказано тебе, что во дворец?!
— Никто мне сего не говорил, ибо мог ли я спрашивать такое? Мне просто повезло — я успел увидеть, как достойнейшую сажали в возок и он сразу свернул в сторону дворца. Посуди сам, куда ещё могли её повезти, если не туда?
— Он прав, — вмешался Годунов. — Ежели б на выезд хотели, то сюда бы повернули. Через Неглиненские[23] ворота не проехать, там мост разобран, а Боравинские на ночь замыкают. Юсупыч, у Елисейки тебе делать боле нечего, останешься у меня... на глаза только особенно не показывайся, поживи пока потаённо. А там видно будет, как с тобой быть... Я человек небогатый, — боярин возвёл взор к потолку, словно призывая небо в свидетели, — но за службу вознаграждаю щедро, и твоё усердие без награды не останется.
22
Времяисчисление XVI в. делило сутки на две части — день (от 6.00 до 18.00 по-нашему) и ночь (от 18.00 до 6.00). Следовательно, тогдашние часы показывали «6» либо в полдень, либо в полночь.
23
Ныне — Кутафья башня.