Государева крестница

— Ну и слава Богу. А где эта Волынь?

— Там, на полдень отсюда. — Андрей неопределённо махнул рукой. — Сказывают, за неделю можно доехать.

— Слава Богу, — повторила Настя. — Среди своих оно проще-то будет. А я чего проснулась — тятю во сне видела, да таково хорошо!

— Ну, я ж говорил. — Андрей задул свечу, лёг. — Разыщет нас Никита Михалыч! Как видела-то, расскажи.

— А вроде стоит он на дворе, хотя двор не наш, — Настя вытянулась рядом, прижалась теснее, несмело провела кончиками пальцев по его плечу, — крыльцо какое-то... столбы толстые, закрученные... а снег чистый-чистый, и солнышко слепит прямо, а тятя нарядный страсть, в новом своём кафтане, — кафтан летом ему пошили, крыт синим атласом, блескучим таким, а застёжки серебряны. И ликом тятя светел, смотрит вот так прямо — будто я перед ним, хотя меня вроде там нету — смотрит, вроде и рад, что меня увидел. И мне тоже таково радостно, что свиделись... я оттого и проснулась, и так мне на душе хорошо стало... Андрюша, я чего простить себе по сей день не могу, тогда вот, как собрались мы с Онуфревной к вечерне, я тяте и говорю: «Пойдём, мол, вместе», а он не пошёл — работы, говорит, много. Так я, веришь ли, осерчала и крикнула, уходя: «Ну и сиди тут со своими железками!» Ещё и дверью хлопнула... а более с ним и не повидались...

— Ну, ну, Настя, ну чего ты, — он прижал её голову к своей груди, — ну не горюй, мало ли чего не скажешь в сердцах. Может, он и порадовался тогда, что ты осерчала, — любишь, значит, коли так хотела вместе пойти. А сон добрый!

— Добрый, да... Я нот и подумала: может, не серчает на меня тятя, коли таким светлым привиделся...

— Ясно, не серчает, заверил Андрей. Усни, лада, может, ещё что доброе приснится. Да и поздно уже, петухи скоро заголосят. Завтра опять в дорогу, а путь нам не близкий...

Шёл уже декабрь, когда они добрались до Ровно — без приключений и неожиданностей, хотя ожидать можно было всякого. Эти земли населены были вперемешку литвинами и ляхами, встречались и русины, однако в меньшем числе. Иноверцев, включая жидов, было куда больше, и на едущих из Москвы посматривали косо. А что едут оттуда, следовало из охранной грамоты, где красовались подпись и печать комтура барона фон Беверна, интернунция Тевтонского ордена при дворе царя и великого князя Иоанна (Лурцинг разъяснил Андрею, что по протоколу дипломатическому посол фон Беверн являлся, по существу, лишь интернунцием, сиречь посланником). В каждом попутном местечке грамота предъявлялась войту, а уж от него весть о прибытии «московитов» расходилась быстро. Иной шляхтич при виде путников грозно подкручивал усы и хватался за рукоятку сабли, но до открытых стычек дело не доходило. Из Москвы-то из Москвы, но гонец ехал вроде бы орденский, а гневить этих «крестоносцев» здесь по старой памяти избегали. Даже спустя полтораста лет после Грюнвальда.

Юсупыч не мог понять одного: судя по солнцу, путь лежал на юг, однако морозы становились всё крепче. Хотя, конечно, до вожделенных берегов Босфора было ещё далеко. Едучи вместе с Настей в санках под овчинной полстью, он стал донимать её прельстительными речами о том, что коли уж так сложилась судьба, — кысмет! — что несравненной пришлось покинуть город, осчастливленный её появлением на свет, то разумно ли ставить пределом странствия какую-то Волынь? Со столь ужасающим, судя по морозу, климатом!

— Если госпожа соизволит прислушаться к моему ничтожному мнению, я укажу иной путь, более достойный твоего великолепия. Почему бы не склонить твоего доблестного супруга к тому, чтобы местом постоянного пребывания он избрал Магриб?

— Какой ещё гриб...

— Магриб, великолепнейшая! Дивный край на берегу Срединного моря — насупротив Гишпании. Там не бывает зимы, не увидишь снега...

— Это что ж, круглый год лето? Скушно небось. И что б мы там стали делать, в том Магрибе?

— Несравненная, там живёт тьма народу, и никто не бездельничает! Самым прибыльным считается морской разбой или, на худой конец, торговля. Мой почтенный отец занимался торговлей, но твоему супругу это не пришлось бы по нраву — по натуре он лев. Пожелай он стать пиратом, Срединное море содрогнулось бы от Александрии до Джибр-Альтара, а непобедимый Хайреддин выдрал бы себе бороду от зависти к его славе...

В Ровно они побывали в «лазнях» (так в этих местах называли мыльню), переоделись во всё свежее. Наутро выехали рано и уже в полдень, на подъезде к Острогу, увидели за оснеженными деревьями парка кровли огромного дворца. Лурцинг придержал коня, указал Андрею рукой:

— Вон палац князя Константина Острожского!

Андрей помолчал, вглядываясь и дивясь размерам «палаца», потом спросил:

— Ты прямо гуда?

— Нет, поедем в город, поищем где остановиться, потом я пошлю человека — спросить князя, когда сможет меня принять. Вторую визитацию, думаю, сделаем уже вместе с тобой...

Ответ князя Константина Константиновича не заставил себя ждать — достопочтенного доктора Лурцинга ждали сей же вечер, за ним были присланы богато убранные сани с провожатыми. Когда он отбыл, Андрей прошёлся по комнате, похрустывая пальцами, подошёл к сидевшей у камелька Насте и тоже загляделся на огонь.

— Вернётся небось поздно, — вздохнула она, — спать уж будем... Или обождать хочешь?

— Чего ждать-то? Завтра узнаем. Ко князю прилепиться, оно конешно, не плохо бы... да ведь и на нём свет клином не сошёлся. И в других местах люди живут.

— Деда тут меня распотешил, — засмеялась Настя. — Уговаривает в магриб какой-то ехать — тепло, мол, и на берегу моря-окияна. Ты, говорит, разбойником морским мог бы стать, очень уж прибыльное дело. А чего, Андрюш? Не примет нас князь, так туда и подадимся. Одно худо — снегу там не бывает, а это что ж за жизнь...

— Без снегу скушно, — рассеянно согласился Андрей. — Ладно, тут не выгорит — найдём, где нам своё гнездилище ладить. Знать бы только, надолго ли...

— Наспех гнезда не вьют, — рассудительно отозвалась Настя. — Поискать — где, в каких краях, это надо не торопясь, а уж как корни пустим, того места и держаться. Ну а долго ли — про то и ненадобно нам знать, проживём сколь положено. Да вроде мы с тобой и не такие уж старенькие?

— Я-то ещё ничего! — Андрей приосанился, играючи потеребил её за кончик косы. — А ты вот к Троице раздобреешь, так... ну всё, всё, молчу! Я, лада, про другое подумал: может, ещё и сподобит Господь домой вернуться...

— Ещё чего! — возмутилась Настя. — К вурдалаку этому меня теперь калачом не заманишь. Мало тебе, что сей раз едва ноги унесли?

— К нему и не помышляю... Да ведь он, чай, не Кащей Бессмертный? И так уж боле двадцати годов на престоле сидит, пора бы и честь знать! Хотя и то верно, что про царевича Ивана ближние его не больно-то по-доброму отзываются... Как бы ещё не вышло такое, что Иоанн Иоаннович почище Иоанна Василича окажется.

— Бог милостив, — убеждённо сказала Настя. — Нешто мы на Руси такие уж все непутёвые, что нам теперь за грехи наши что ни государь, то вурдалак? Авось, чего иного дождёмся...

1996-1997