Страница 14 из 76
— Да Господь с тобой, — старуха перепугалась, — уж не расхворалась ли!
— Нет... с чего хворать, так чего-то... вроде в жар бросает. Мне бы клюквенного морсу с ледника — страсть хочется, ты бы сходила принесла?
Старуха поспешно заковыляла к двери, Андрей в нерешительности стоял у стола, не зная, выйти тоже или дожидаться хозяина здесь.
— Я... пойду, наверное, — сказал он, — тебе, вишь, неможется, так уж не до гостей...
— Что ты! — отозвалась она с неожиданной живостью. — Сиди, коли пришёл. А я думала...
— Что думала, Настасья Никитишна? — спросил он, не дождавшись продолжения.
— Думала, не придёшь больше, — шепнула она, не поднимая глаз и водя пальцем по узорам синей камчатной скатерти. — Думала, скушно тебе со мной, Андрей... Романович.
— Где ж скушно-то. — Он рассмеялся. — Не до скуки тут, коли чуть голову не прошибли!
— А и ехал бы тогда своей дорогой, может, и без тебя Зорьку б словили. Я, што ль, просила тебя под колёса кидаться! Небось ни одной девицы на улице не пропускаешь?
— Да где мне, — сказал Андрей. — Я, Настасья Никитишна, с девицами... необходительный.
— Что так? — спросила она лукаво, коротко взмахнув ресницами.
— А некогда было... обходительности учиться. Я ведь больше уж десяти лет в походах всё да в походах. Да, двенадцать лет — с Казани.
— Страшно, поди, на войне-то?
— Да обыкновенно. — Он пожал плечами. — Бывает и страшно, не без того. А куда денешься!
В казанском походе я новиком был, мальчишкой ещё совсем... Там, на первый приступ когда шли, там... страшно было. По сей день помнится. Да и теперь... вот Полоцк брали тою зимой... тоже лютое было дело. Или когда громили Ливонию, тому шесть лет... не приведи Господь увидеть, что там делалось. Татарву на них напустили, Шигалеевых сыроядцев, так уж они себя показали...
— А теперь никуда тебя не ушлют? — В голосе Насти послышалось беспокойство, и это было ему отрадно.
— Кто ж его знает. — Он улыбнулся. — Вроде пока замирились... конечно, надолго ли? Послы вот приехали, значит, договориться хотят. А там как Бог даст. Ты что же, вовсе со двора боле не выезжаешь?
— Ой, что ты, тятя не велит. А знаешь, тебе коли случится быть неподалёку в погожий день... а то ведь, глядишь, и дожди скоро начнутся... ты как-нибудь с той стороны подъезжай, где сад. У меня там качели, а тын невысокий — твоему коню как раз будет по холку... Повидаться можно... поговорить. А то сиди тут одна, будто в темнице! Нет, правда... чего смеёшься? К подружкам и то не выйти...
11
К Воздвижению муровальные работы в тайных государевых покоях были завершены. Столяры навесили двери и крышку подземной ляды, Никита поставил запоры и потайные тяги, коими их отпирать. Осталось приладить замки — чтобы нельзя было открыть, даже если кто невзначай и обнаружит отпорный рычаг. Иоанн, осмотрев всё, остался, по обыкновению, доволен.
— С замками надо решить, государь, — сказал Никита. — Две двери здесь, да третья на выходе. Как делать прикажешь — три разных ключа аль один на все три?
— Мыслю, три разных лучше?
— Вот не знаю. Оно вроде надёжнее, да только...
— Ну, говори!
— К каждому ключу должен быть запасной, и те оба надо иметь при себе, на случай если один обронишь да утеряешь. Выходит, шесть ключей, а ну как в спешке да в темноте с ними разбираться — какой куда? Так что, может, сделаем так, чтобы единым ключом любую дверь отомкнуть...
Государь подумал:
— Верно говоришь. Делай единый на все, только запасных чтоб два было, не един. Мало ли...
— Тогда, государь, погляди вот этот. — Никита достал из сумы бережно завёрнутый в промасленную кожу врезной замок с торчащим ключом. — Сделал на пробу, понравится — ещё два сработаю.
Иоанн пощёлкал ключом, вынул из скважины и осмотрел бородку, хитроумно прорезанную сквозными пазами.
— Изрядно, изрядно… Одно скажу, Никита, — больно уж велик да тяжёл ключ-то. Поменьше нельзя сделать?
— Поменьше... — Никита почесал в затылке. — Оно бы и можно... да бородку, вишь, трогать бы не хотелось — тогда всё внутри перелаживать придётся, а там чем дробнее, тем сумнительнее, как ни хитри. А можно что сделать, государь, — стебель укоротить, кольцо вовсе убрать, стебель же распилю вот тут да на вертлюжец поставлю... Тогда, вишь, откинул его на сторону — вот эдак — и поворачивай. Он и короче станет, и легше.
— То так и делай, — одобрил Иоанн. — Три чтоб было — один при себе, два в запасе...
На обратном пути Никита зашёл получить деньги за сданную скобяную работу — восемь рублей три алтына; казначей долго искал в платёжной росписи, поверх очков поглядывая на него, будто сомневаясь — не тать ли; потом, раскладывая кучками по сорок, отсчитывал лёгкие серебряные копейки, видом и размером подобные лузге от тыквенных семечек; ссыпав в кошель, не отдал — держал в кулаке, пока Никита старательно выводил подпись. На крыльце приказной избы его окликнули.
— Чего тебе? — спросил Никита подбежавшего ярыжку.
— Боярин Годунов велел спытать, досужей ли ты, Никита Фрязин, зайти к нему для малого разговора.
— Зайду, коли боярин кличет. Тут уж, досужен аль не досужен, кобениться не станешь! Веди, показывай путь...
Постельничий принял его в богато убранной небольшой горнице с затянутыми узорчатой тканью стенами, где не было никакой утвари, кроме лавки у одной стены и малого столика у другой, между окошек. Полавочник и наоконники были расшиты цветными птицами и травами, на выложенной рыбьим зубом столешнице стояли золочёные часы, пол покрывал багряный шамаханский ковёр. Муравленая печь в углу блестела зелёными изразцами.
— Я, Никитушко, чего хотел спросить, — сказал Годунов, — ты часовое дело знаешь ли?
— Так смотря каки часы, боярин. Эти, што ль, неисправны?
— Нет, а есть у меня зепные[10], тож аглицкой работы. И стали те часы гораздо вперёд забегать противу иных, так я подумал, может, ты глянешь?
Никита развёл руками:
— Уволь, боярин, зепные чинить пасусь — уж больно мелкая работа. Эти б я поглядел, тут проще, а зепные... не, не обессудь. А ты б их немчину Ягану показал, ну, который государевы часы обихаживает. Тот сильный мастер!
— Яган, говоришь? И то! Ну, спаси Бог, что надоумил, так, пожалуй, и сделаю.
— Коли они б медлили, оно проще было. Может, в том всё и дело, что почистить надо да смазать, — объяснил Фрязин. — А как вперёд бегут, то хуже. Оно оттого бывает, что оси износятся и у колёс ход станет посвободней, а то наладить не просто.
— Добро, немцу отдам, ты прав... Да, а сотник тот — приходил ли к тебе с пистолью?
— Приходил, боярин, только изладить я её не поспел ещё. Там и работы-то вроде не много, а всё руки не доходят.
— Ладно, спешить некуда. Познакомился, значит, с Андрюшкой Лобановым... Я его тож хорошо знаю, и люб он мне — без криводушия малый, а ныне таких немного. Лживый пошёл народ, двоеличный... Кстати, Никитушко, я чего ещё хотел спросить: у тебя с государевым лекарем, Елисеем этим, не было ли какой брани?
Никита, сразу насторожившись, недоумённо пожал плечами:
— Не припомню... пошто мне с ним браниться? Дорожки наши, слава Богу, не пересекаются, и делить вроде бы нечего.
— Оно так, да только я тут днями один разговор случайно услышал — мимо проходил... и так понял, что про тебя шла речь. С кем Елисей был, того не видел, а сказал он, что-де мастер тот, может, и преискусный розмысл, но только держаться от него надо подале: продаст, мол, ни за грош, такая, дескать, у него душа — влезет в доверие да и продаст... Вот такую я слышал его речь и мыслю, что слова те были про тебя... понеже иных розмыслов тут нет.
— Может, и про меня. Да мне-то что, боярин... собака лает, ветер разносит. А кому он то говорил, не сведал?
— За дверью неприкрытой был разговор, заглядывать я не стал.
10
Карманные.